Читать интересную книгу Пленница кукольного дома - Надежда Зорина

Подошел, наконец, урод. И точно! Как таких на роль официантов можно принимать? Должен же быть у них какой-то отбор, элементарный конкурс красоты.

— Что вы можете предложить даме, несостоявшийся красавчик?

— Вы о чем?

Да он не только урод, он еще и кретин!

— В смысле выпивки.

— А… Карта вин на столе, перед вами. Выбирайте.

О господи! Он не только урод и кретин, он еще и хамло!

— Я предпочитаю, когда за мной ухаживают.

— У нас не принято. И вы это… вообще…

— Что вообще? Утратила свежесть? Да, вероятно, утратила. Я пью шестой день! И ты бы утратил. Впрочем, ты ею и не располагал. Я мужа похоронила, понимаешь? А сестра моя оказалась порядочной сукой. Да и муж, в общем, сука. Ты присаживайся, выпивка за мой счет, я тебе расскажу. А лучше давай-ка отсюда свалим, надоело мне здесь. Бар ваш совершенно лишен… В общем, ни этики тут, ни эстетики. И никакой душевности. Пойдем, я знаю одно местечко, здесь недалеко.

— Да вы что! Я не могу! Я на работе!

— Наплевать на твою работу!

Остекленел глазами. Рожа прыщавая пятнами пошла. Ручонку свою потную дергает, а выдернуть не может — хватка у меня еще вполне и вполне.

— Да отцепите вы пальцы! Я позову охрану! — завопил урод, кретин и хамло.

Не позовет, куда ему! От стыда умрет, если узнают, что к нему пьяная баба пристала, а он справиться не смог.

— Да пустите же!

— Ладно, вали.

Надоел он мне — липкий и потный какой-то тип, даже разыгрывать такого неинтересно. Да и настроение пропало выкидывать фортели. Черт с ним, пусть катится. И я, пожалуй, отсюда пойду. В самом деле бар этот мне опротивел.

Подняться бы только. Ну-ка, о стол опереться руками и вытянуть тело, как репку…

Встать получилось, а вот устоять не очень выходит. Надо попробовать снова.

* * *

Где я? Твердо, темно и холодно. Как в гробу, честное слово, только воздуха много — дыши не хочу. Ветер. Наверху, над головой, что-то шуршит.

Ветер колышет дерево, листва шебуршится. Вот оно что, я на улице! Сижу на скамейке. А она где — в сквере, в каком-нибудь парке, в моем дворе?

Я в баре была. Как я здесь оказалась? И где это — здесь?

Надо бы отсюда выбираться. Понять, где я, а затем разработать план своего спасения.

Сумка при мне — уже хорошо. И кошелек на месте, и телефон. Можно вызвать такси.

Когда пойму, куда его вызывать.

Тело мое оказалось вполне мобильно: легко поднялось, легко пошло по дорожке. Под ногами — о радость! — дорожка, и, кстати, очень похожая на ту, что у нас в скверике напротив дома.

Напрасная надежда! Это не мой сквер. Совсем не мой — незнакомый какой-то сквер. И деревьев слишком много. Неужели парк? Вот ужас! В нашем районе нет ни одного парка.

Ну вот, так и есть: я у черта на куличках. Как я сюда вообще забралась?

Надо сесть на скамейку, сосредоточиться и постараться вспомнить. Благо, скамеек, как и деревьев, полно…

Вспомнила! Почти все вспомнила! Я из бара поехала на такси — тот урод помог мне в него сесть. Только, наверное, адрес я назвать была уже не в состоянии, вот меня здесь и выгрузили.

Ну что ж, теперь я в состоянии назвать адрес. И идти в состоянии, и даже довольно длинные дистанции способна преодолевать.

Что там светится?

Ха! Еще какой-то бар!

Не заглянуть ли на огонек? Оттуда и такси вызвать можно…

Нет, на сегодня с меня хватит, надо ехать домой.

Но в бар все же пойти придется — не к скамейке же в парке такси вызывать? Тем более совершенно не ясно, в каком парке эта скамейка.

Парк. Ненавижу парки! В парках не гуляют мои дети — я не смогла их родить.

А Марина вот взяла и родила. Зачала, выносила и родила. Преждевременного, слабенького, но все же.

Сволочи! Как могли они так? Впрочем, Макса бог уже наказал, а Марину…

Я убью ее. Вот просохну и убью.

В бар, в бар! Что мне делать дома? Не поеду я домой, в баре останусь, если он — ночной бар. Мне нельзя останавливаться.

Я опять поднялась, легко пошла по дорожке. В голове совсем просветлело, и, как следствие, сразу же мысли дурные зашевелились: убить, убить… И каблуки тоже выстукивают: убить, убить…

Скорее в бар! Пока не поздно, в бар!

Улица совершенно безлюдна, и машин почти нет — наверное, уже глубокая ночь. В какой же район меня занесло? Кажется, я здесь никогда не была. А впрочем, неважно. Бар под нелепым названием «Сью» открыт.

Народу тут оказалось совсем немного. Я выбрала столик у окна, пристроила сумку на спинку стула — если положить на соседний, подумают, что он занят, что я не одна, и никто не подсядет. А я хочу, чтобы подсели, все равно кто: мужчина, женщина, гермафродит… Мне нужно сказать… рассказать… о том, что жила на свете одна женщина, и не было у нее детей, а ей так хотелось иметь ребеночка. И колдуньи, к сожалению, под рукой не случилось. Зато случились остроумно мыслящий муж и сестра-сволочь. Ребеночка они решили завести друг от друга.

Официант подошел. Ему рассказать? Нет, с официантами у меня что-то контакта не получается — не чуткий народ, до чужих историй им нет никакого дела.

— Сто граммов «Абсолюта».

Контакта с ним не получится, пусть несет водку и валит прочь.

— На закуску что будете брать?

Хм, филе из внебрачного сына…

— Апельсины у вас есть?

— Вы хотите закусывать водку апельсином?

— Да, хочу. Я все и всегда закусываю апельсином.

— Ну… хорошо. Вам почистить?

— Если не затруднит.

Стоит, не уходит. Принял заказ, а все равно не ухолит. Что ему надо? Нарывается на рассказ? Вряд ли, скорее всего думает, что я неплатежеспособна — вид, наверное, у меня еще тот, после шести-то дней загула.

— Сколько с меня?

— Двести семьдесят восемь.

Получил деньги и тут же ретировался — значит, я угадала. Вот, у меня уже аналитические способности проявляться начали.

Лучше бы они раньше проявились, когда я узнала, что Маришка беременна. И когда поняла, что Макс мне изменяет. Но тогда мне и в голову не пришло сопоставить — их друг с другом я никак не связывала.

Водку принесли. Как кстати! Пора принять свой анальгетик, чтобы не сдохнуть.

Хорошая водка. Бар так себе, а водка вполне и вполне.

А идейка, кстати, надо отдать Максу должное, была и правда остроумной. Только уж очень подлая. Я, когда узнала, что детей у нас точно не будет, предложила взять чужого и усыновить, но он наотрез отказался. Возможно, в чем-то он был прав: чужой он, конечно, не свой. Наверное, тогда-то я его и подтолкнула к той подлой, но остроумной мысли, сама не зная того, подтолкнула: что он может завести своего ребенка почти от меня — от моей сестры. По замыслу Макса я ни о чем никогда не должна была узнать: воспринимала бы ребенка, как племянника, наверное, полюбила бы его — как племянника, разумеется. И Максим делал бы вид, что ребенок — ему только племянник. И Марина делала бы вид, что нам он только племянник. А в общем, племянник он или нет, — все равно ребенок, один на троих, родной, свой ребенок. Эти доводы он тогда сестре и привел. И она согласилась. Но, конечно, все не так прямолинейно вышло. Не то чтобы Макс сразу, с порога, брякнул: давай, Маришка, заведем ребеночка. Исподволь действовал — окрутил, соблазнил. А когда она об аборте заговорила, тогда и привел свои доводы — рациональные, трезвые, подлые доводы. Но с самого начала, соблазняя ее, Макс имел в виду только ребенка. У них все произошло с точностью до наоборот: Марина влюбилась, и потому ребенка решила оставить, на Максовы доводы клюнула, а Макс ребенка хотел получить, и потому влюбился, да так, что совершенно голову потерял. И в прямом, и в переносном смысле.

Он не хотел меня бросать, но и жить без Марины больше не мог. И понял, что семья, которую он себе вообразил, — уродливая семья, совершенно невозможная семья. И жить такой двойной жизнью уродливо и невозможно.

— Я извиняюсь… Можно?

Пьяное, грузное тело бухнулось рядом на стул. Вот и дождалась собеседника. Вернее, слушателя.

— Пожалуйста.

Слишком пьян, пожалуй. А впрочем, какая мне разница?

— Скучаете?

— Теперь уже нет — вы ведь здесь, со мной.

Господи, что я несу? Да и не подходит он мне совсем. Для целей моих не подходит. По-моему, у него на уме только одно: как бы затащить меня в постель. И пьян, слишком пьян.

Да я и сама не трезва.

— Позволите?

Прикуривает от моей зажигалки. Нет, он слишком развязен.

— О чем вы все думаете? Радоваться надо, не думать. Что наша жизнь? — Он патетически откинул руку, но посмотрел на меня и слегка стушевался. — Ну, вы в курсе.

— Видите ли, у меня умер муж. Вернее, погиб… То есть… он выбросился из окна.

— Поздравляю! Значит, вы свободная вдовушка?

Смеется, подмигивает. Что же я делаю? Зачем стала ему рассказывать? Понимала ведь, что он совсем не тот, кто мне нужен.

— И симпатичная! А не выпить ли нам за упокой его души на брудершафт? А, симпатичная вдовушка?