Читать интересную книгу Лики Януса - Оксана Аболина

Я бы не рассказывал вам всё это, потому что ситуация с выбором моего имени непосредственного отношения к моей истории не имеет. Но я решил, что лучше вам всё это заранее поведать, чтобы потом не отвлекаться и не объяснять, почему для меня так важно имя Игорь — то, которое дали родители. Именно оно, а не остальные мои имена, в том числе возникшее в предчувствии матери и догнавшее меня через сорок лет имя — Янус Многоликий. Возможно, Янус считает теперь себя главным. Может сдаться, так оно и есть. Люди с возрастом меняются, а я, хотя внешних событий жизни у меня гораздо меньше, чем у других людей, пережил очень многое и Игорь не вправе считать, что занимает по-прежнему главенствующее положение в иерархии моих личностей. Но я усилием воли всегда стараюсь отождествлять себя именно с ним.

2. Катастрофа

Это пока не история. История началась год назад. Беда, с которой я был до этого едва знаком, в один прекрасный день решила, что я ей нравлюсь и поэтому стоит сделать наши отношения более близкими. Беда — дама решительная, с ней не поспоришь, она умеет настоять на своём, и твоё мнение о том, хочешь ты с ней водить знакомство или нет, её совершенно не интересует. Если она решила тебя поиметь — просто будь готов к тому, что поимеет. Сопротивляться бессмысленно. Можно расслабиться и попытаться получить удовольствие. Беда любит преподносить своим жертвам приятные сюрпризы. Вот и надейся на то, что они будут не слишком болезненными. А что ещё остаётся? Попросту ничего.

Беда пришла в начале обыкновенного рабочего дня и сходу обрушилась на меня. Обрушилась в самом, что ни на есть, прямом смысле этого слова — в виде сорвавшейся с высоты тридцати метров разгрузочной площадки. Конечно, если бы меня придавило плитой, от меня бы и мокрого места не осталось. А так — мокрое место очень даже осталось, приехавшие эскулапы признали его живым, соскребли на носилки и с диким воем машина «скорой» понеслась по городу. Почему-то врачи понадеялись, что пятно на земле сможет когда-нибудь вновь принять форму человека. Беда не собиралась меня убивать, она не придавила меня плитой — просто скинула вниз ещё не сгруженные с площадки кирпичи. Могло случиться так, что амортизатор каски выдержал бы, тогда бы я, возможно, успел отскочить, но первый же удар меня оглушил, я потерял сознание и упал, а остальные кирпичи превратили мое тело в кровавое месиво.

Всего этого я не успел почувствовать. Просто шёл в направлении подъёмника, придумывая, какими словами устрою монтажникам взбучку за то, что накануне они не вернулись к работе после обеда, а потом оглядываюсь и вижу — никуда я уже не иду, а лежу себе в больничной постели, палата одноместная, чистенькая, вокруг ни души. Вроде, я целый. Изо рта не торчат, как у больных в кино, разные трубки, но хочу встать — а ни рукой, ни ногой не могу шевельнуть. Я их просто не чувствую. Боли, вроде, никакой, только на грудь что-то давит, в голове сильно звенит, и на душе муторно и даже, можно сказать, страшно.

Я не стал звать медсестру — кнопку вызова мне не нажать, а кричать, не зная, что случилось, мне показалось унизительным — может, пустяк какой, а я к своей персоне внимание привлекать стану. Раз я не на операционном столе, раз вокруг меня никто не суетится — значит, всё под контролем, рано или поздно кто-нибудь появится и мне всё растолкует.

Не успел я так подумать — отворилась дверь и в палату вошёл Сергей Мухин, мой зам на стройке. Он-то мне первым и рассказал всё, что случилось. Оказалось, я провёл в искусственной коме ни много, ни мало — три месяца. А до этого меня чудом спасли. Когда на место катастрофы подъехала «скорая», я был размазан по земле потрохами наружу, с изломанным позвоночником, все думали — я мёртв, но врач определил пульсацию и меня повезли не в морг, а в Институт мозга. Меня штопали трое суток, бригады врачей сменяли одна другую, вставляли на место органы, сшивали нервы, сосуды, фиксировали осколки костей, и всё это время я держался и не пытался умереть — видать, родители знали секрет, как слепить меня основательно и надёжно. А потом нейрохирурги уступили очередь бригаде генетиков, трансплантологов и регенерологов. Не все кости и ткани удалось восстановить естественным путём, и они начали колдовать над тем, чтобы моё тело само произвело недостающие части. Меня ввели в искусственную кому, чтобы я, не дай Бог, не пришёл в себя и не помер после стольких усилий врачей от болевого шока.

Я, конечно, слышал про чудеса медицины, про то, что нынешние врачи научились выращивать за несколько месяцев утраченные органы и даже конечности, но не предполагал, что они продвинулись так далеко — мне восстановили даже фрагменты мозговой ткани — часть её была повреждена при катастрофе. Но когда на мне всё наконец зажило и началась восстановительная терапия, первая же проверка рефлексов показала, что руки и ноги мои не реагируют ни на какие раздражители. Проходимость нервов была нормальная, но, очевидно, мозг перестал распознавать импульсы, идущие от конечностей, хотя физически я был в полном порядке. Мозг как бы ослеп — он перестал воспринимать руки и ноги как часть моего тела. Такое вообще-то случается с вероятностью один к пяти тысячам. Вот этим единственным из пяти тысяч невезунчиков оказался я. Со временем, возможно нервная, связь могла возобновиться, но с гораздо большей вероятностью мне предстояло провести остаток жизни в постели. В любом случае, эскулапам не было больше необходимости держать меня в состоянии бессмысленного овоща, и мне перестали давать коматозные препараты. Странно, почему меня не эвтанизировали? — отстранённо подумал я. — Лучше бы я умер, не узнав всего этого.

Впрочем, я не до конца осознавал безвыходность своего положения, хотя всё, что рассказывал Сергей, казалось мне ужасным и невероятным. Я был потрясён — не забывайте, мой организм чувствовал, что всего лишь полчаса назад я шёл к подъёмнику и собирался устроить разнос монтажникам. А тут оказалось, что разнос устроили мне. И какой разнос! На тысячу мелких кусков.

Я спросил, кто занял моё место на работе. Сергей ответил, что прорабом стал новенький, только что испечённый в институте специалист, я успел застать его появление, но представлял себе совсем смутно — какой-то бестолковый мальчишка. При этом я отчётливо помнил, что сегодня он мне встретился по пути и поздоровался, но лица его вспомнить я не сумел.

А Маринка? Мухин должен был её знать — она работала в бухгалтерии, и наша связь ни для кого не была секретом. Сергей отвёл глаза. Я и так понял. Я не стал её осуждать — если бы с ней случилась такая же беда, скорее всего, я тоже не стал бы отдавать свою жизнь на заклание беспомощному инвалиду. Будь она ещё женой, а так… Но ведь только вчера мы договаривались, что сегодня после работы она зайдёт ко мне… Значит, всё кончено, и не надо себя обманывать — кончено навсегда. Я сжал челюсти, чтобы не выдать своих чувств при постороннем. Интересно, половую функцию мне восстановили? Хотя, впрочем, какая теперь разница? Я больше не мужик — баб мне отныне не знать, я даже онанизмом никогда в жизни не смогу заняться.

Сергей всё время подбадривал меня, то и дело повторяя, что могло быть и хуже. А что могло быть хуже? Я себе такое представить не мог.

— Мухин, да иди ты… — на очередное его «всё не так плохо, как кажется», — выдавил я.

Вероятно, мой мозг не только физически функционировал не в полную силу. Скорее всего, и умственно я тоже сдал. Потому что мысль о том, кто будет за мной ухаживать, где я возьму средства на оплату счетов за больницу, на пропитание, на квартирный налог — эта мысль даже не мелькнула в моей голове. Сергей сам заговорил об этом.

— Нет, ты представь себе. Тебе, действительно, безумно повезло. Ты мог умереть. Ты бы непременно умер, если бы в тот день врачей «скорых» не проверяли на профпригодность. Им нужна была нулевая смертность для переаттестации, а тебя так размазало… В любой другой день кто повёз бы тебя в институт мозга? Отправили бы в районный клоповник помирать в приёмном покое… Нет, всё не так плохо, как могло бы быть. А потом… На тебя могли навесить оплату счетов. Но твой юрист — молодец, он своё дело знает. Когда страховая компания устроила вопёж, что ты сам виноват в случившемся, что ты как прораб отвечал за безопасность участка, он нашёл несоответствие между расчётной и платёжной ведомостью компании. Оказалось, что инженер по технике безопасности у нас давно не числится, а вот зарплату его кое-кто получает… как думаешь, кто получал его зарплату?

— Селезнёв? — предположил я, помня о том, какие загребущие руки у начальника стройки.

— Ну, разумеется. Был дикий скандал. Селезнёва прокатили в новостях по первому. С работы попёрли. И вряд ли его теперь куда возьмут на приличное место. Но главное — ты оказался чист. Страховщикам пришлось смириться с тем, что они будут оплачивать твои счета. Ты бы знал, сколько стоили все эти операции! Тебя резали 8 раз. А лечение… Ты знаешь, сколько стоит здесь один койкодень? — Сергей закатил глаза и я понял, что вряд ли смог бы оплатить больничный счёт даже за сутки. — Но и тут твоё везение не кончилось, — увлёкшись, продолжал Мухин. — Когда страховщики поняли, что им не отвертеться от тебя, они решили извлечь из твоего случая максимум выгоды — тут такая рекламная компания завертелась! Ты бы только знал…