Читать интересную книгу Выздоровление - Владимир Пшеничников

Но о том, что «началось», ему было интереснее поговорить с Лаптевым. Николай и Петя помалкивали. По оживлению «сотрудников» видно было, что профсоюз — это хорошо. «Инженерно-техническое», «организационно-политическое», «административно-бюрократическое», — слышалось от окна. Так и богдановские мужики умели: один просто матом кроет, а другой еще «распро-» и «перетуды-» прибавляет…

Вскоре Николай уже сидел на своей койке, свешивая мосластые, давно не знавшие загара ноги, а еще через день-другой встал на них. Правда, здоровее он себя не почувствовал, хождение по стеночке больше разоблачало его слабосильность, но радовало то, что в помощниках он уже не нуждался.

Возвращаясь из процедурного кабинета, они с Петей садились в кресла под пальмами и отдыхали, глядя через широкое окно на оперившийся больничный сад. В конце апреля долго продержалась непогода, случались дожди и в начале мая, а это и разговор их определяло.

— Свояк приезжал, — сказал как-то Петя. — Ничего, говорит, с посевной не получается. Погода сам видишь какая, а новый директор не на сев, а на культивацию нажимает. Такая, говорит, поздняя посевная раз в десять лет бывает, давайте с овсюгом бороться, зеленый пожар тушить. По третьему разу утюжат!

— Ну и что, — пожал плечами Николай, — правильно.

— А когда же пшеница будет расти, ты что!

— Ну, и овсюг тоже беда, — неохотно сказал Николай. — Овсюг, осот, молочай… У нас из-за них всходов не видно бывает. Видать, и в вашем районе так же… Петь, а сам ты кем работаешь?

— Я? Я радист. На радиоузле. Мы там со свояком. А что, думаешь, не разбираюсь? Да я же вырос в селе!

Николай смутился.

— Да я ничего, — пробормотал. — Тут все от погоды зависит. А вот интересно, — доверительно, чтобы сгладить неловкость, спросил он, — могут мне после такой операции, ну, скажем, колесный трактор дать?

— Инвалидность тебе дадут, — вдруг осадил его, точно в отместку за что-то, тихий Петя. — Третью группу — точно. А про трактор забудь и думать.

Это смутило Николая. Ну, трактор — ладно, а что вообще будет с ним после больницы? То нельзя, это нельзя… Главное, пока язва сидела, можно было, а вырезали — сразу нельзя.

— Ну, сразу, положим, не сразу, — рассудил, подобрев все же, Петя, — что нельзя, то нельзя и до операции было… Да ты молодой еще, чего там — тридцать пять. Еще наломаешься.

Но с того дня и началась маета. Николай силился заглянуть на неделю, на месяц вперед, и ничего у него не получалось. Никогда не было у него особой нужды — жизнь планировать…

— Да перестань ты себя дергать, — сочувствовал Петя. — Будет ВТЭК, там все за тебя решат и, что надо делать, скажут.

— Какой еще «втык»…

— Экспертная комиссия, — подсказал Лаптев, который, уткнувшись в книжку, между прочим, все и всегда слышал.

— Ну и ладно, пусть решают, — сказал Николай потверже, сообразив, что стал уже чем-то надоедать соседям.

Он и сам был бы рад подумать о чем-нибудь хорошем, но ведь и Катерины все не было. К Пете уже третий раз жена приезжала, в определенные часы спускаются в вестибюль городские, полчаса и больше просиживая там с женами или родственниками… Но однажды, уже перед самым тихим часом, кликнули и Николая. С третьего этажа он спустился как только мог быстро и, запыхавшись, наткнулся в вестибюле на расставившего руки Пашку Микешина.

— Ну, живой? — радостно зашумел тот.

— Живой, — подтвердил Николай, держась за грудь.

А посидеть, поговорить им не удалось. Неумолимая бабуся из «приема передач» выперла всех посетителей на крыльцо и заложила дверь прочным засовом. От Пашкиных «все нормально, все путем» в голове осталась звонкая пустота, а на руках — хлопчатобумажный костюм и десять рублей денег, посланные Катериной. «Витька переболел корью» — велела она передать на словах, и это должно было все объяснить.

Время, показалось Николаю, совсем остановилось. Никого из них не выписывали, распорядка не меняли, и надоело в конце концов все: и лежание, и процедуры, и специальная еда, и вечерняя толчея в комнате с телевизором, и бесконечные разговоры Лаптева и Каверзнева, и тем более шум за окном.

По утрам в окно заглядывало солнце и повисало там часов до пяти-шести нового, летнего времени. В палате от вони и духоты становилось нечем дышать.

— Полмесяца как отсеялись, — заметил Петя, — а ни одного дождичка не пробрызнуло. На востоке теперь-то льет…

Но не было сил поддержать и этот разговор. В больнице в эти дни все делались разморенными, пришибленными, словно солнце размягчало и мозги, и суставы, гнало по жилам вялую, сонную кровь. За стенами тоже вроде жизнь остановилась, но, как оказалось, нет, двигалась, и здоровые люди находили в ней даже удовольствия, о чем напомнил неожиданный скандальный случай, колыхнувший не одну только палату для выздоравливающих.

Однажды к Каверзневу, вместо хорошенькой жены и пораньше ее обычного часа, пришла незнакомая бело-розовая женщина. Минут пять она что-то говорила Каверзневу, и, прибежав в палату, тот вдруг закатил истерику.

— Дрянь! Подлюка! Скотина! — кричал перед окном, и не только эти слова.

Оказалось, его жена успевала в эти дни не только вовремя навещать законного супруга, но и какого-то «партнера» на стороне подыскала. На Каверзнева и жалко, и противно было смотреть.

— Да, может, сплетни все, — попробовал успокоить его Петя.

А Лаптев подошел к Николаю.

— Необходимо предупредить его супругу у входа, — просипел сквозь зубы.

Николай кивнул и вышел из палаты. До урочного часа он решил проторчать у парадного, на сквознячке. Заложив руки за спину, стал описывать восьмерки вокруг обшарпанных колонн. «Ничто их не останавливает», — подумал между прочим, и это вдруг проняло его, словно попробовал чужую беду на себя примерить, а она оказалась впору.

Взволновавшись, Николай сошел с крыльца, прошаркал тапочками до клумбы, яркой и пышной от ежедневного полива, а когда повернул назад, то увидел у самого входа Каверзневу жену.

— Эй! — крикнул он, но та уже скользнула в приоткрытую дверь, мотнув ситцевым подолом.

— Пришла, дрянь? — услышал Николай, вбежав почти следом.

Каверзнева жена как-то ужалась сразу, выставила перед собой, загораживаясь, нарядную сумку-пакет, а муж надвигался на нее с побелевшим лицом и сжатыми кулаками.

— Не дури! — вырвалось у Николая.

И Каверзнев, как по команде, выбросил вперед руки, ухватил жену за летнее платье на груди, вякнул что-то и дернул, словно тракторный пускач заводил…

В один миг. Николай увидел оголенную женскую грудь, услышал дурной крик, хруст и звон упавшего пакета. Каверзнев вдруг очутился на полу, а над ним, сжимая кулаки, склонился Петя. Стояли вокруг ошарашенные посетители и больные, за которыми мелькнула очкастая физиономия Лаптева. В следующий момент Каверзневой жены в вестибюле не было.

— Вставай, вставай, что ли, — повторял Петя, и Каверзнев, приподнявшись на локте, схватился за голову.

— С-скоти-ина, — простонал, не открывая глаз.

— Сам ты, видать, дерьмо хорошее, — спокойно сказал Петя, и все вдруг ожили…

На следующий день Лаптев выписался сам, а Петю попросили: как хочешь, мол, — но больничный выдали. Каверзнев неподвижно лежал, отвернувшись к стене, на своей койке, а Николай старался в палате не бывать. Он караулил своего хирурга, не приходившего в палату уже дня три, и перехватил-таки его возле ординаторской.

— Хорошо, — выслушав его, сказал Левшов, — в среду еще посмотрим тебя, а там и решим, как быть.

В среду, пока оформлялись бумаги, Николай переоделся в свой летний костюм, увязал грязную одежду в тугой тючок и снова явился под дверь кабинета. Отдавая листки, хирург взялся читать наставления, а Николай слушал его и улыбался. Левшов наконец улыбнулся тоже, и Николай схватил его за руку.

Пройдя потом больничным садом, разморенным и тихим, он очутился в городе. От волнения забылось неловкое расставание с однокоечниками, и томительные дни вылеживания в палате для выздоравливающих как бы уплотнились до одного, долгого.

«Все нормально, все путем», — подбодрил себя Николай и пошел по горячему тротуару к прибазарным магазинчикам, желая с толком потратить Катеринину десятку.

Глава 3

ВОЗВРАЩЕНИЕ СЫНКА

Этот город Николай знал давно, правда, бывал в нем редко, но дорогу мог найти без труда. Деревянный одноэтажный центр здесь совсем не застраивался — этого рода перемены происходили в микрорайонах на окраинах. Николай знал, что там и названий улиц нет, а только номера этих микрорайонов. Интересно, до какого нынче дошли? Жилье строилось для нефтяников…

На базаре торговли большой не было, а цены — я те дам! Как ни примеривал Николай свои денежки, а все какие-то жалкие кучки ранних овощей складывались, не говоря уж про невесть где перезимовавшие яблоки. Купив все-таки килограмм вялых огурцов, которые скучная тетя ссыпала ему в подставленную авоську, обнаруженную Николаем в кармане пиджака, он торопливо убрался к магазинам.