Читать интересную книгу Выздоровление - Владимир Пшеничников

— Вот!

— Ну, молодец! — улыбнулся Николай. — Так мы с тобой за лето и дом перестроим! Выйди теперь, я копать буду.

Земля в яме под полом была мягкой, пахла болотом. Он стал отгребать ее от переводин, стараясь напрягать только руки, и в первую же минуту ясно ощутил предел своим силам. Подсовывая лопату, Николай раскачивал переводины, немного подкопал стены, все время думая о комариных своих возможностях. Боли никакой он не чувствовал, но ощущение края, грани, за которой мог случиться срыв и что-то непоправимое, изматывало еще больше. Две переводины он вытаскивал дольше, чем все доски.

— Теперь пойдем новые выпиливать, — сказал Николай Витьке.

— Палочки?

— Бревнышки!

Дрова и старый строевой лес у них лежали штабелем вдоль сада Тимки Урюпина. Николай походил около, высматривая бруски, потом заглянул с торца и нашел что-то подходящее чуть ли не в самой середке.

— Ну что, будем раскатывать, — сказал вслух. — Отойди-ка, Витек, в сторонку…

Он неловко взобрался на штабель и выпрямился, уперев руки в бока. Сверху стал виден Тимкин запущенный сад, пыльные яблони и перепутанные кусты крыжовника, заглушенные лебедой и крапивой. Николай посмотрел на свою сторону и ясно увидел место для своего сада. Надо только забор провести от сарая к бане и от бани на угол Тимкиного сада. Это место сейчас было занято пятка́ми кизяка, потому что навоз каждый год сваливали и вершили в круг как раз посередине намеченного участка. Но ведь круг — не проблема, можно его вынести к тетке Оничке на зады, она против не будет. Зато — сад! Баню смородиной обсадить, стволов шесть яблони…

— А, Витек? — весело спросил Николай, победно глядя сверху на сынишку.

— Че, пап?

— Да ничего! Истопи, маманя, баню, я попариться люблю!

— Че?

— Да ничего! Дальше — кроме детей до шестнадцати лет! Частушка такая.

«Сад — это хорошо», — подумал Николай, отваливая жердины и горбылины. У Тимки не хватило терпения отцово дело продолжить, от ульев в саду только столбики-ножки и остались в лебеде, а уж он бы нашел время. А как хорошо — среди зелени… Из бани без штанов можно ходить!

Повозившись на штабеле, Николай за пять минут устал, как за час. Пробил пот. Но до нужных брусков он добрался и с облегчением сбросил их на землю.

— Пап, ты уморился? — спросил Витька.

— Да, Витек, — вздохнул Николай, осторожно спускаясь со штабеля. — Похоже, рановато мы с тобой за дела взялись.

— А-а, — протянул Витька.

Новые переводины выпиливали долго. Сынишка сидел на отмеренном брусе, а Николай, отирая пот с лица рукавом, ширкал ножовкой. Покрывшаяся конопушками ржавчины, ходила она туго и, дергая полотно туда-сюда, Николай тяжелел сердцем.

«Никакого развода», — определил он, вытащив ножовку из пропила и глянув вдоль зубьев. И всегда такая была, как только терпения хватало…

Взглянув на сынишку, он заметил, что тому уже надоело сидеть на одном месте.

— Вот, Витек, запоминай, — сказал внятно, — инструмент любит ласку, уход и смазку! Так меня твой дедушка учил, да, видно, не впрок.

— Дедушка Паша? — оживился Витька.

— Нет, дедушка Сережа. Он у нас на фотке есть.

— Лысый, как ты?

Николай рассмеялся.

— Это я, как он. Ну, давай дальше…

Они уже возились в бане, устраивая новые переводины на обожженных кирпичиках, когда где-то рядом прогудела и остановилась машина. Витька выбежал и тут же вернулся.

— Мамка!

Николай оставил все и вышел наружу. Катерина подходила к бане, а в сторону весовой отъезжал старенький самосвал, на котором она и подъехала.

— Вы чего это взялись? — с ходу, прижимая к груди какой-то сверток, спросила Катерина.

— Да вот, — Николай принужденно улыбнулся и тут же нахмурился. — Сказала там?

— Сказала. Артаваз домой поедет, жену привезет, тогда и рассчитают… А может, нельзя тебе?

— Ничего, — буркнул Николай.

Ни слова не говоря больше, Катерина ушла во двор, Витька побежал за ней.

«Артаваз!» — подумал Николай. Сам он и Сурика-то Суреном никогда не называл.

— Пузик чертов, — ругнулся Николай по адресу бригадира сезонников и вернулся в баню. Возился теперь без удовольствия.

Вскоре прибежал Витька.

— Пап, мамка говорит: кончайте, обедать надо!

— Правильно говорит. Пошли руки мыть.

На этот раз Катерина хорошо помнила, чем надо кормить мужа. И Николай ел с удовольствием. Себе и Витьке она навела окрошку.

— Надорвешься вот, будет тогда, — сказала она Николаю.

— А мне Витек помогает, — Николай подмигнул сынишке. — Мы с ним можем и дом построить. И все, что захотите.

— Ладно уж, строители. Чтоб сейчас же поели и — спать.

— Нет уж, — Николай усмехнулся, — хватит мне одной такой ночки.

— А ты, сынок, ляжешь. День-то вон какой длинный.

— Ну-у, я с папкой.

— Началось теперь, — в общем-то спокойно заметила Катерина.

Николай опять не чувствовал какой-то их семейной близости, и это задевало его. Все вроде нормально: сидят за столом, едят, разговаривают… «Ерунда какая, — подумал Николай и даже головой тряхнул. — Дома же, что еще надо?»

После обеда Катерина уговорила все-таки Витьку лечь поспать, и сама легла с ним, а Николай снова пошел в баню. Во двор влетел с улицы пыльный вихрь, захватил солому и бумажки, пыхнул ему в лицо душной волной и разбился о сарай, разбросав во все стороны мусор. Тоскливо было сейчас и в поле, и на машинном дворе под голым солнцем, ежившимся в белесом небе. Сам Николай любил, когда начинался и заканчивался день, а еще ту пору ранней весны или осени, когда весь день похож на затянувшееся утро, или ясное и умытое, или тихое и туманное. А устоявшаяся сушь саму душу выматывает, не спасает и работа.

В возне с полами Николай однако забылся, обдумывая, как и что при его возможностях сделать посподручнее, понадежней. На корточки присесть он опасался и стоял на коленях, а, выравнивая рубанком соединения, наклонялся всем телом вперед и опирался на левую руку. Дело шло медленно, неловко, и хорошо, что был скрыт в эти часы от посторонних глаз.

Забив последний гвоздь обухом топора, он смел стружки под полок и лег на пол, вытянувшись с угла на угол. Так отдыхал, в общем-то довольный собой, таким его и застала Катерина. С интересом осмотрелась, оценила работу. Николай под ее взглядом поспешил подняться с пола.

— Натрудился? — спросила ровно.

— Да ничего… Жара.

Катерина притопнула ногой, обутой в новые вельветовые полуботинки, качнула головой.

— Ни одной гордячке не поверю, что без мужа ей лучше живется, — заявила вдруг. — Ну, ладно. Коль, схожу, ужин заварю этим… Надо баню еще протопить. Новую!

Оставшись один, Николай с радостным и самодовольным каким-то чувством вспоминал слова, сказанные женой, даже повторил про себя: «Ни одной гордячке не поверю, что одной ей лучше». Но потом, отыскивая, чем бы еще заняться, вдруг понял, что поспешил радоваться. Ведь могла она просто похвалить его, пусть пожалеть как-то, а вместо этого: «Ни одной гордячке не поверю». Значит, обо всем тут передумала одна и успела представить, каково ей будет без него, и, может быть, утешаясь, была уже согласна с «гордячками»…

До возвращения жены Николай заложил дрова и кизяки в каменку, поделал еще какие-то мелочи, а воды натаскать не решился.

— Давай-ка, Витек, инструмент к порядку приводить, — сказал он проснувшемуся к тому времени сынишке. — Все у нас тут валяется как попало, а мы с тобой теперь мастера. Да, что ли?

— Да-а…

И был вечер. Баня протопилась и выстоялась к девяти часам, задолго до коров, но Николаю не хотелось начинать мыться, не переделав всех остальных дел. Убедила Катерина.

Первым, как всегда, выкупали Витьку, и он, разгоряченный, переодетый в чистое, из бани убежал своим ходом. Раньше Николай носил его на руках, а теперь только проводил сторонкой, взял приготовленное белье и вернулся.

— Ну, давай больницу смывать, — сказал Катерине, достирывающей в предбаннике Витькино бельишко.

— Сейчас, веник там распаривается…

Николай разделся в бане, вытащил из тазика веник, встряхнул его и положил на полок. И веник, и полы пахли лесом, древесиной — свежо и бодро. Николай слышал, как выплеснула воду Катерина, как подпирала дверь предбанника кочережкой, а в баню она вошла уже раздетой.

— Ты где будешь? — спросила. — На полку, наверное, чтоб не наклоняться?

— Угу, — отозвался Николай и провел ладонью по лицу.

— Рубец хоть глянуть, — попросила Катерина, и он послушно повернулся к окошку. — Ой, как. А я, Коль, думала, где-нибудь сбоку разрезали… Больно?

— Да так…

— Ох, а я боялась!

Николай коснулся жены и, ощутив прохладу полного белого тела, потянулся к ней, прильнул, обхватив руками за плечи. Ему как-то расхотелось мыться, но Катерина освободилась от его рук, окатила грудь и живот горячей водой.