Читать интересную книгу Искушение в пустыне - Иван Наживин

— Надеюсь, господа, что вы не будете иметь ничего против того, чтобы я сопровождал вас туда в качестве посредника между вами и конференцией да и остальным миром? — спросил профессор.

— Значит, у них не будет возможности сноситься с внешним миром помимо вас?… — бешено крикнул старичок.

— Товарищи, это западня!

— По моему настоянию, вы будете иметь не только правильные, хотя и редкие, почтовые сношения с миром, — отвечал профессор, — но вам будет предоставлена полная свобода оборудовать типографии, печатать и распространять все, что вам угодно, поставить даже радио… Конечно, все только своими руками…

— Браво!.. — послышались голоса и аплодисменты. — Прекрасно!.. Браво!..

— Я еду, во-первых, все же как необходимый представитель конференции… — продолжал профессор.

— Шпион? — зло перебил его кто-то.

— Нет, наблюдатель… — спокойно поправил профессор.

— Как социолога и немножко философа меня очень интересует ваш опыт, господа… А кроме того я могу быть полезен вам в сношениях с туземцами: я знаю их язык и вообще знаком с теми краями.

— Просим, просим… — среди аплодисментов кричали справа в то время, как слева заливисто свистели. — Очень рады…

— Ну-с, чтобы на сегодня кончить, господа, я должен сообщить вам, что в культурном обществе в этому начинанию замечается очень большой интерес… — сказал профессор.

— Ко мне поступают значительные пожертвования на это дело и от частных лиц. Вот позвольте вам представить знаменитого английского химика и анархиста лорда Джорджа Пэмброка, имя которого вам, конечно, хорошо известно. Он пожертвовал на ваше дело миллион фунтов и сам едет на остров в качестве моего сотрудника…

И снова взволнованная толпа ответила аплодисментами, радостными криками и свистом.

— Позор свистунам!.. — раздались в толпе негодующие голоса. — Если мы встречаем сочувствие, то мы… Вы предаете великое дело! Вы должны оставаться среди темного, несчастного человечества, а вы бежите… Это подлость, измена!. Мы не словом, мы делом будем проповедовать оттуда… Это вы, теоретики, боитесь дела… Изменники!.. Негодяи!..

Брань крепла. Маленький старичок неистовствовал впереди всех. И вдруг — вспыхнула рукопашная. Ева от стыда закрыла лицо руками…

— Э, так не годится!.. — сказал спокойно начальник тюрьмы, для которого это новинкой не было. — Караул, прекратить!..

Солдаты и смотрители вмешиваются в толпу и искусно, хотя и не без труда, разделяют ее.

— Профессор, ради Бога… — тихо, но горячо говорил под шум свалки Арман, молодой, пылкий, прямой и всегда веселый француз-коммунист. — Я ваш слушатель по Ins-titut des Hautes Etudes[1]. Ради Бога, не настаивайте, чтобы ехали те, кто не хочет… В большинстве случаев это темные личности, часто просто уголовные, которые и здесь губили наше дело…

— Мы не будем ни во что вмешиваться… — отвечал профессор. — Ваша судьба вся в ваших руках. Устраивайте все, как считаете лучшим…

На дворе шум продолжался. Два дюжих смотрителя тащили куда-то яростного старичка. Он барахтался, визжал и брызгал слюной. Несколько человек бросились отбивать его. Профессор Богданов спокойно стоял на крыльце и на лице его играла обычная его улыбка. Лорд Джордж Пэм-брок, который до этого молча и ласково поблескивал на толпу своими золотыми очками, теперь, видимо, немножко, растерялся…

Остров без названия

Тихая южная ночь. Яркие звезды. Океан. На палубе большого парохода пестрая толпа коммунистов-эмигран-тов. Некоторые спят. Вдали причудливыми созвездиями светятся огни других пароходов, идущих в кильватерной колонне. С правого борта густо дымит к звездам конвоирующий миноносец…

— Но каково путешествие!.. — тихо сказала Маслова, кругленькая старушка с коротко остриженными волосами. — Какой покой на море!..

— И какое совпадение… — с ужасающим акцентом заметил Гольдштерн, самоуверенный, мелко-практичный и чрезвычайно кудрявый. — Мы прибываем как раз первого Мая. Капитан говорит, что уже на заре остров будет виден, а в полдень мы бросим якорь.

— Многие от волнения не могут спать… — сказала Джу-лиа Венти, красивая и ленивая итальянка. — И какое торжество в небе!.. И, вероятно, скоро уже рассвет…

— Вы говорите таким тоном, товарищ Джулиа, точно собираетесь продекламировать нам что-то пышное… — засмеялся веселый Арман. — Знаете, в нашем движении есть одно важное упущение: у нас есть «Интернационал», гимн коммунистов, но у нас нет пляски коммунистов, между тем как от полноты сердца не только глаголют уста, но иногда пляшут и ноги. Представьте себе, например: океан, ночь, звезды, а на палубе эдакая генеральная коммунистическая кадриль… Замечательно!.. Вот я отличался бы…

— Да вы и так отличаетесь… — усмехнулась Надьо, худенькая венгерка с огромными черными глазами, прикрывая старым пледом своих двух спящих детей, случайно прижитых в мимолетных романах.

— О, если бы этот рассвет был для нас действительно и рассветом новой жизни!.. — задушевно сказал Макс, коммунист-мистик, очень видный писатель, бледный, весь исполненный какого-то исключительного обаяния, человек лет тридцати, родом из старо-дворянской баварской семьи.

— Мало переменить место — надо переменить душу!..

— А вы думаете, что это возможно, мэтр? — осторожно спросил профессор Богданов.

— Почему же нет? — отвечал Макс. — Древние мистики прекрасно понимали это. Помните, в Евангелии говорится, что человеку надо родиться снова? Вот об этом говорю и я. В новые мехи надо вливать и вино новое — вино энтузиазма, вино веры, то тонкое, солнечное вино любви, которым незримо пропитана вся жизнь вселенной…

— Это вино пьют в мире только немногие… — сказал профессор. — Немногие — не то избранники, не то просто сумасшедшие, право, не знаю… Все же остальное, от амебы до самого возвышенного профессора, подчиняется железному закону борьбы; борьба же эта — довольно грязненькая — порождает, конечно, не любовь, но соперничество, злобу, ненависть…

— Это одно из самых пагубных заблуждений в мире!.. — воскликнул Макс. — Оно вытекло из высохшего сердца ученого, который заперся среди своих реторт и книг в тесной, душной комнате, вдали от гор, лесов, потоков и звезд… Если вы внимательно вглядитесь в историю души человечества, вы увидите грандиозный, светлый процесс, который я назвал бы эксфолиацией, развертыванием почки: одни за другими спадают в течение веков тяжкие покровы тьмы с души человека, этой таинственной куколки, и вот, наконец, освобожденная от этих оболочек невежества, всяких слабостей, эгоцентризма, она развертывается под вечным солнцем вселенской любви цветком красоты несказанной…

— Как это прекрасно!.. — восторженно прошептала Ева.

— И вы считаете, мэтр, что этот процесс эксфолиации находится в зависимости от воли человека? — спросил профессор.

— В значительной степени… — отвечал Макс.

— Но вот я и вместе со мной миллиарды людей никогда об этом процессе ничего и не слыхали, — как же можем мы желать принять участие в том, о существовании чего мы и не подозреваем?

— Иногда и бессознательно… — отвечал Макс. — А иногда люди называют этот процесс и другим именем, как, например, этот ваш грубый научный термин эволюции. А миллиарды людей принимают участие в процессе этом бессознательно. Вы, как материалист, легко подпадаете мировой иллюзии отдельности личности. То, что вы — вы, а я — я, это только обман Майи. Я — Единый, Присносущий, Вездесущий и, если я чувствую, как спадают с души моей оковы и я поднимаюсь из тьмы в лазурные царства любви, это значит просветление, освобождение и воскресение всей вселенной…

— Я читала ваши книги, Макс, но никогда с такой силой не чувствовала я их правды, как теперь… — восторженно воскликнула Ева. — У меня, когда я слушаю вас, вырастают крылья, огромные, белые крылья и безмерная светлая радость заливает всю мою душу.

— И до чего осточертела эта дорога!.. — сонно сказал кто-то в темноте и громко, протяжно зевнул. — Скуйэ, нет ли у тебя покурить?

— Пойди к чертям… — сонно отозвался другой голос. — У меня самого последки…

— Простите, мэтр, что я настаиваю… — сказал профессор. — Но эта точка зрения всегда была несколько чужда мне и мне хотелось бы уяснить ее себе в беседе с таким блестящим представителем этого течения, каким бесспорно являетесь вы…

— Я всегда рад беседовать на эту тему… — сказал Макс.

— Я выучился санскритскому языку и одному из наречий современной Индии, только чтобы беседовать об этом с гуру Индии и Цейлона…

— Какой же путь для этого воскресения человека или, как вы выражаетесь, даже воскресения всей вселенной чрез человека?

— Видите ли, довольно трудно говорить об этом с материалистом, с человеком без известной…