Читать интересную книгу Пашня. Альманах. Выпуск 1 - Creative Writing School

Миниатюра Александры Подольской «Мальчики» сводится к шутливому дон-жуанскому списку героини, ее воспоминаниям о мальчиках, которыми довелось когда-то быть любимой или просто отмеченной. Всего три кратких сценки, тем не менее из них складывается вселенная – вот она поэтика недоговора, хемингуэевская теория «айсберга» в действии, когда три штриха создают вселенную, трагичную, нежную, прозрачную.

«Поцелуй» Дианы Янбарисовой – о том, что ничего другого у людей все равно нет, кроме поцелуя, который, если не оживляет мертвых, то согревает живых. Проще говоря, ничего нет, кроме, ну да, любви – старшей сестры к маленькому брату, бабушки к внукам, мамы к детям, любви, которая только одна и может заполнить бездну на месте умершего близкого человека. Любовная порука – круговая, пожалеет сестра брата, потом он пожалеет ее, а потом… так и будет тянуться связь, потому что любовь никогда не престает. И еще даже по такому небольшому тексту очевидно, Диана – мастер необыкновенно тонких и красивых описаний, напоенных чувством цвета, света, движений воздуха: «Стены комнаты бледные, слабо светится пол, отражая окно. Матовый воздух залетает внутрь теплого спящего Ромы (на подушке, как всегда, мокрое пятнышко слюны), мамы, как будто спокойно, только по пальцам закрывающим рот, текут серые струйки туши». И из двух предложений поднимается образ утра, в которое уже пришло горе и пустота, но все это герои переживут, потому что… см. выше.

Вот такие семь поцелуев читателю – лаконичный, потерянный, стоический, светлый, сочный, нежный, красивый.

                                                              Майя Кучерская

Юлия Виноградова

Сувенир

– Виктор Рогов?

Рогов стоял у паспортного контроля и искал в кармане летних брюк посадочный талон. Перед проходом с криками бегали чьи-то дети, обнималась прощающаяся пара, завернутые в покрывала азиатские женщины почти волоком тащили свои тюки. Громкоговоритель один за одним объявлял рейсы, ухая на разных языках и в промежутках разыскивая неких Грековых.

– Виктор Рогов, рейс 243?

Расслышав свое имя, Рогов обернулся. Перед ним стояли двое охранников аэропорта и полицейский в одной рубашке без кителя. Несмотря на кондиционеры, в зале было душно, и августовское солнце жестко пекло через огромные окна.

– Старший лейтенант Козин, – представился офицер. – Пожалуйста, пройдемте с нами!

Рогов пожал плечами и спокойно согласился. Он догадывался, о чем пойдет речь, надеялся, что пронесет, но служба безопасности аэропорта сработала оперативно. Виктор убрал в кожаный портфель паспорт, поправил очки и под призывное «пройдите на посадку» не спеша последовал за лейтенантом. Только сейчас он заметил, что вместе с ними шла невысокая очень худая женщина в строгом синем платье. «Волосы как у Полины», – отметил Рогов. Лица женщины он не видел.

Они пересекли зал ожидания, лавируя между чемоданами, детскими колясками и подростками, развалившимися на полу, покрытом серым ковролином. Прошли мимо кафе, где Рогов полчаса назад пил остывший кофе с пушистой молочной пеной и поставил на своей новой рубашке цвета слоновой кости темное, мгновенно расплывшееся шоколадное пятно от сладких блинчиков. Рогов ковырнул пятно, на ходу перехватил портфель в другую руку и пощупал в кармане длинный гладкий ключ от своей венской квартиры.

Жить в Вену Рогов переехал два года назад. Его институтский друг Марик, полноватый, всегда вежливый меланхолик, звал его к себе уже много лет. Виктор отказывался и втайне даже жалел приятеля. После окончания экономического института они оба наработали серьезный профессиональный опыт. Рогов быстро взлетел на карьерном лифте и в итоге возглавил российский филиал крупной австрийской девелоперской компании. Марик же, как казалось Виктору, променял возможности, которые сулила им российская финансовая действительность, на «укладывалки для яиц» (ему принадлежала маленькая компания по производству упаковочного оборудования). Раз в месяц Рогов летал в головной офис в Вену. Вечерами они с Мариком садились в любимом кафе в переулке за Альбертиной и, скрипя ножами о фарфоровые тарелки, резали тонкие и желтые словно масленичные блины шницели.

В одну из таких поездок жена Рогова Полина попросила его забрать в венском антикварном магазине заказанные ею не то гравюры, не то акварели кого-то из старых мастеров. День в офисе был напряженный, вечер разлился горьковатым австрийским пивом и быстро перетек в торжество молодого вина. И про мастеров, и про магазин Виктор, конечно, забыл. Полина не разговаривала с ним несколько дней. Весь этот антиквариат она любила, покупала, берегла, заставляя комнаты одновременно немецкими фарфоровыми пастушками, русскими прялками и пышными ампирными креслами с бронзовыми вензелями. Мечтала и сама открыть антикварный магазин, над чем Рогов иронично подшучивал. Ценности чужих старых вещей он не понимал. Их запах напоминал ему собственного деда и тяжелую обязанность детства проводить каждую субботу в компании несвежей одежды, черно-белых фотографий и болезненного нытья.

Из жужжащего зала ожидания свернули в тихий, словно больничный коридор. Охранники сопровождали Рогова и при его среднем росте казались громадными надутыми куклами, какие бродят в парках аттракционов. Лейтенант шел впереди, маленькая женщина торопилась рядом и почти беззвучно, одними губами что-то ему говорила. Темные с живыми пружинными завитками волосы закрывали ее шею и щеки. Когда она поворачивалась к офицеру, Рогов едва мог увидеть правильный профиль ее носа и бледные скулы.

Когда Полина, пряча лицо в таких же плотных спасительных локонах, ему все рассказала, Рогов сразу позвонил Марику. Уже через неделю Виктор снял в пятом районе Вены квартиру. Перевез московские вещи, но картонные коробки, обклеенные этикетками транспортной компании, до сих пор стояли неразобранными. Рогов засиживался в непривычно скромном офисе, слушал новости на немецком, вяло листал документы, но больше смотрел в окно на проносящиеся по Рингу трамваи. По ночам спал он плохо. Марик убеждал, что после сорока новую жизнь начинать даже проще, тем более с его – роговским – опытом. А потом убегал забирать своих девчонок из школы. В Россию Виктор летал теперь редко – передать проекты новому директору, подписать документы о разводе да пару раз, чтобы повидаться с сыном. Мишка скучал, часто звонил ему. Жаловался на школу, просился в гости. Ни про мать, ни про отчима не говорил ни слова.

Через стеклянную дверь вошли в серую, пахнущую хлоркой и искусственным ароматизатором комнату. Несколько офисных стульев, стол, в центре – обычный багажный сканер. На ленте Рогов увидел свой чемодан.

– Это ваш багаж? – спросил полицейский

– Мой.

Рогов узнал бы своего зеленого «чумазеку» из тысячи других чемоданов. Это имя семейный любимец получил от еще маленького Мишки. В командировки Виктор летал с легким кожаным саквояжем, а огромный семейный чемодан они с Полиной купили во время первой совместной поездки. Тогда они даже еще не были расписаны, но уже через год родился сын, и все встало на свои места. Чемодану предстояло вынести не только тяготы аэропортной жизни, но и детские смеси, липкие цветные пюре, протекающие фломастеры и даже протухших в дороге экзотических рыбок. Дорожный помощник держался с достоинством, его бережно хранили в кладовке на отдельной полке. Только однажды он захромал – отлетело колесо и сломалась ручка. Возвращаясь из итальянского отпуска, Полина засунула между летними платьями и панамками бронзового Диониса, габариты которого не выдержал даже такой вместительный гигант. Это была одна из ее первых покупок. Их остановили на таможне и четыре часа выясняли ценность обнаженного бога. Годовалый Мишка уснул тогда у Рогова на руках. В этом же чемодане Виктор увозил вещи в свою старую холостяцкую однушку.

– Открывайте! – громко сказал лейтенант.

Рогов щелкнул потертыми замками, из-под поцарапанной крышки выпали мятые рубашки.

– Доставайте!

Рогов знал, что они ищут, и не торопился. Медленно разложил белье и несессер. Поставил на стол флакон Boss с разбитой крышкой, наполнив комнату кисло-сладким ароматом дорогого парфюма. Достал папку с Мишкиными рисунками и целый мешок мелочей, выбросить в Москве которые не решился. Глупости, привезенные из путешествий, детские поделки, фотография мамы в поломанной деревянной рамке, которую он все время забывал поменять. Сгреб все, что осталось.

Наконец, на дне показался черный кофр.

– Что там? – спросил полицейский.

– Ножи, – спокойно ответил Рогов. – Показать?

В бархатных ячейках кофра лежали два огромных стальных полотна с полированными деревянными ручками.