Череда победных парадов и наград, лавры царя-освободителя Александра II затенили огромные материальные издержки, понесенные российским государством вдали от собственных границ. Берлинский конгресс (1878) усилиями коалиции западных держав свел к минимуму политические итоги этой эпопеи. Горчаков, желая оградить российский престол от ненужной хулы, взял на себя ответственность за такой политический итог.
Все годы своего служения он вызывал в светских кругах тайную зависть и раздражение благодаря своему таланту, образованности, умению держать себя уверенно и независимо, «не кланяясь и не стараясь угождать разным сиятельным хамам»[3], а в конце жизни еще и тем, что своим политическим долголетием навсегда перекрыл кое-кому дорогу к вершинам государственной карьеры. Пребывание Горчакова на различных дипломатических должностях растянулось в общей сложности на 67 лет, захватив четыре царствования — Александра I, Николая I, Александра II, Александра III. Наиболее продуктивным периодом жизни стало для него служение министром иностранных дел при императоре Александре II.
Правление этого государя — особая глава российской истории, она как никакая другая поучительна для современности. После долгих лет реакции и застоя, среди горечи и уныния, вызванных военным поражением в Крымской кампании (1853–1856), в России были предприняты решительные преобразования, затронувшие все сферы жизни общества. Новый российский самодержец Александр II под давлением непреложных обстоятельств, побуждаемый мыслящими российскими патриотами, стал на путь реформирования империи.
Коалиция европейских стран, стоявшая на пороге победы в Крымской войне, в числе прочих рассматривала и радикальный план Пальмерстона (1784–1865), министра иностранных дел Великобритании. Главной его целью было «окончательно поставить Россию на колени». Вот как делилась Россия согласно этому плану:
«Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции; Прибалтийский край отходит к Пруссии; королевство Польское должно быть восстановлено, как барьер между Россией и Германией; Молдавия и Валахия и все устье Дуная отходят к Австрии, а Ломбардия и Венеция от Австрии к Сардинскому королевству (Пьемонту); Крым и Кавказ отбираются у России и отходят к Турции, причем часть Кавказа, именуемая «Черкессией», образует отдельное государство, находящееся в вассальных отношениях к султану Турции»[4].
Беспримерная, многомесячная героическая оборона Севастополя развеяла надежды провести в жизнь этот и подобные планы. Война закончилась, и пришлось наконец трезво посмотреть правде в глаза. А правда состояла в том, что все европейские страны, с которыми Россия соперничала, пытаясь говорить на равных, продвинулись далеко вперед, значительно обогнав ее в хозяйственно-экономическом развитии и по уровню жизни.
Демократизация и гласность — первые из предпринятых новой властью преобразований. Уже в 1856 году, после коронации Александра II, российские граждане из разночинной среды впервые получили возможность выезжать за границу. Были разрешены ранее запрещенные литературные произведения. Началось наступление на сословные привилегии. Один за другим возвращались после тридцати лет тюрем и ссылки опальные декабристы. Политический лексикон пополнился такими словами, как «реформа», «демократия». Преодоление «всероссийского застоя» настоятельно диктовало необходимость «коренной перестройки» Общественной и экономической жизни.
Император и его окружение встали на путь реформ, преодолевая многостороннее противодействие. Преградами для преобразований были провокационные выступления радикалов, действия политической оппозиции из-за рубежа и, наконец, консервативное большинство, не желавшее ничего менять. Однако власть продолжила движение к обновлению государства. За годы своего правления, временами утрачивая моральный дух, физические силы, отступая от ранее избранного пути, Александр II все же сумел добиться очень и очень многого.
Создаваемое им правительство начинало свою работу с опустевшей казны, экономической разрухи. Продолжалась Кавказская война. Обострился польский вопрос. Россию сотрясали народные волнения.
При таком положении дел трудно было без колебаний определиться в подходах к реформированию. Находилось немало «доброжелателей», которые, желая помочь, критиковали предложенные проекты, ничего не предлагая взамен. Коллега Горчакова по участию в реформаторских преобразованиях, министр внутренних дел граф П. А. Валуев в своих дневниках запечатлел обуревавшие его тяжкие раздумья: «Мне порою приходит на мысль: не погибли ли мы окончательно? Не порешена ли судьба Российской империи? При таком разладе управления, при таком отсутствии людей, мыслящих более или менее одинаково и действующих заодно, возможно ли предупредить распадение отечества на части?»[5]
В этих условиях Горчаков стал одним из самых последовательных реформаторов — первым и единственным в истории Российской империи министром иностранных дел, кому обстоятельства (в сочетании с личными способностями) позволили значительно влиять на государственную политику, увязывая ее с внутренними реалиями страны. Преимущество Горчакова перед другими состояло в способности уверенно и мужественно вступать с императором в споры, которые в любую минуту могли перерасти в конфликт и закончиться разрывом. Современники не раз были свидетелями того, как Горчаков «вылетал из кабинета царя с раскрасневшимися щеками», так что нередко затем сам император уговаривал своего «ближнего боярина» не принимать близко к сердцу их размолвки. Здравый смысл и трезвый расчет, подкрепленные красноречивыми доводами, были для Горчакова решающими в дискуссиях с императором и так называемым большинством в правительстве, которое всегда было готово подстраиваться под официальное мнение.
Горчаков — один из тех русских политиков, кто сделал все для того, чтобы повернуть власти к внутренним проблемам страны. Так, принципиальное положение циркулярной ноты МИД России в адрес иностранных правительств от 21 августа (2 сентября) 1856 года, заключенное в формуле «Россия сосредоточивается», относилось не только к внешнему миру, но и к внутренним делам. Всем строем этого дипломатического послания Горчаков стремился закрепить не столько в европейском, сколько в имперском сознании российской элиты твердую нацеленность государства на внутренние преобразования.
Отстраняясь от активного участия в решении проблем поддержания европейского равновесия, Россия переключала внимание на преодоление собственной политической и экономической отсталости. Идея «сосредоточения» постепенно становилась стержнем российской национальной программы возрождения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});