Читать интересную книгу Валютчики - Юрий Иванов-Милюхин

— Какие женщины — мужчины?.. — вышел из себя тот. — Срисовал номера, чтобы всучить доллары, а бумажку передать по назначению. Здесь явно не то…

— Я предлагал закрыть в бокс, — постучал костяшками пальцев по столу Узбек. — Писателей нам не хватало.

Под пристальными взглядами служителей уголовного розыска, я прошелся взад — вперед. Остановившись, негромко объяснил заново:

— Я работаю на рынке с девяносто второго года, когда и ваучерами не занимались. Был перерыв, после которого вернулся. Но кто пострадал? Кого я сдал, предал? Написал новый роман, денег издаться нет. Пропился, ограбили… За государственный счет, как прежде, не выпускают. Теперь не пью, — я нажал голосом на фразу. — Подработал денег продажей книг и пришел сюда. Может, удастся напечатать за свой счет.

Белобрысый и зам не отрывались от моего лица, прислушивались к интонации голоса. Я понимал, о чем они думают. Вот возьмут сотки и отпустят с миром, мол, иди, писатель, работай на благо нашего народа. Через время войдут сотрудники конкретных служб с бойцами СОБРа, предъявят такую же бумажку с номерами и сериями соток. И поменяются они местами с теми, кого сами загоняли во вшивые камеры.

— Мы сделаем просто, — нашелся Узбек. Порвав записку на клочки, бросил в корзину. — Как ты на это посмотришь?

— Сразу бы порвали и дело с концом, — ухмыльнулся я. От валидола полегчало.

— Все равно не то, — не мог найти ответ начальник. — Если существует дубликат?

Я стоял и злился на себя, ощущая, что независимый характер весь на лице. Хотелось спросить, разве есть указ, запрещающий заниматься валютными операциями, скупать у населения ценности? Если есть, почему не работает? Почему потакаете этому, вместо жесткого следования букве закона? Самим выгодно не проводить в народ? Тогда какие претензии? Я мелкая пешка в обезглавленной в семнадцатом году стране с населением, плывущим мусором по великой русской реке, ворующим у кого что. У государства что плохо лежит, у Запада атомную бомбу, у других высокие технологии. И продолжающем пахать дедовским способом — плугами. А мне надо не дворец построить, показать свой труд. Глядишь, один — парочка задумается над жалким житьем — бытием.

— Хорошо, — разжал губы главный оперативник. — Мы подумаем, что с тобой делать. Возьми стул и займи вон тот угол.

Положив доллары с заначкой за тетрадь, кивнул головой. Заместитель открыл дверь первому посетителю. Завертелись, закружились случаи, вплотную цепляющие человеческие судьбы. Казалось, конца этому не будет. За окном свечерело. Начальник отпустил последнего бедолагу, у которого вытащили вырученные за продажу машины лука деньги. Обернулся ко мне:

— Вот такие дела, — устало усмехнулся он. — Чем ему поможешь? Сунул бабки в хозяйственную сумку и ходил по базару. А его давно вычислили. Если бы обратился сразу, успели бы перекрыть рынок. Приперся, когда ворота запели вечернюю песню.

— Проблема, — вяло пожал я плечами.

— У тебя тоже, — заставил подобраться оперативник. — Ладно, завтра подойдешь, к кому знаешь. Скажешь, что намерен работать.

— К кому подходить?

— Дурачком не прикидывайся. Два месяца на вольных пастбищах, — сунув руку за тетради, он выдвинул заначку с золотом и доллары. — Баксы возьми. Золото положу в сейф. До выяснения.

— Вдруг оно в розыске, — ухмыльнулся зам. — Ограбили магазин или квартиру. Или сорвали цепочку с кулончиком, перстенек.

— Я брал у порядочных людей.

— Об этом расскажешь не нам и не в этом месте, — оборвал Узбек. — Лапши накидал достаточно.

— Я рассказывал как есть.

— Забирай доллары, — припечатал точку начальник. — Свободен.

Я не стал дожидаться третьего приглашения. Под напряженным взглядом заместителя сунул сотки в карман, вышел за дверь. Понятно, теперь начнут учитывать любое движение. Впрочем, знал, куда шел.

В конце коридора маячила кучка милиционеров. На лицах откровенные ухмылки. Подумав, что радуются любой оплошности из — за отказа от их услуг, хотел проскочить мимо. Но переминающийся рядом с бывшим моряком Черноморского флота Толиком, Доня ехидно спросил:

— Как дела?

— Нормально, — притормозил я. — А что?

— Надолго отпустили?

— Совсем.

Заметил, что Толик улыбается сочувственно. А Доня был истинным представителем коренного населения Приазовья. Длиннолицый, смуглый, черноглазый. Когда я решил вернуться на рынок, обстановка заставляла желать лучшего. Отморозки, уголовщина, молодые агрессивные бомжи. Подошли «пешие», те менты, которые барражировали по периметру рынка тройками. Предложили свои услуги. Но я успел познакомиться с торговавшими овощами и фруктами двумя десантниками из ВДВ. Один — Олег — прошел Афган. Второй, под два метра толстяк с периферии, вроде, косил под десантуру. Наладив контакт, объявил участок работы зоной десанта. С кавказцами не разговаривал, вызывая неудовольствие у пеших, собиравших с черных мзду. Но я уже мог обходиться без их защиты. Самый старательный, Доня заявил без обиняков, что если меня будут убивать на месте, никто из базарных близко не подойдет. Я ухмыльнулся. Можно было подумать, если бы отстегивал, они бы глаз не сводили. Да и своих денег было мало, всего на пару — тройку соток баксов.

— Под подписку? — Не поверил Доня.

— Плохого сделать не успел, — я снова заметил сочувствующий взгляд Толика. — Что, собственно, случилось?

Толик принялся рассматривать с облупившейся краской стену. Доня выпятил подбородок вперед:

— За дураков держишь? А фальшивая сотка? Или ты один за фальшак не отвечаешь?

— У меня все нормально.

Проглотив клубок слюны, я спокойно посмотрел на ментов, направился к выходу из отделения милиции. Краем уха поймал недоуменный возглас. Завернув за угол, почти бегом поспешил в сторону соборной площади, на остановку общественного транспорта. Уже добежал до главных ворот, когда трезвая мысль заставила остановиться. Захотелось проверить купюры сейчас. Если одна из соток фальшивая, проглядывалась подстава стопроцентная. Скорее всего, начальника и его зама сбила с толку бумажка с записанными на ней номерами и сериями баксов. Они или забыли, или решили не заводить разговор о фальшаке. Я радовался тому, что Доня проболтался. Шмыгнул в еще открытые ворота. Торчали за прилавками отдельные лица корейской, кавказской, общерусской национальностей, казалось, не уходившие с базара никогда. Издали заметил фигуру вечно поддатого Виталика, прозванного за цвет лица Красномырдиным. Грабили старого приятеля не раз. В последний уделали так, что ему пришлось продавать просторную квартиру и переселяться на меньшую площадь. Его пригрел высокий, под метр восемьдесят пять, толстый Петя Попа, коему по неизвестным причинам на рынке работать не разрешали. Вечером он приезжал, забирал данные на прокрутку рубли, оставляя процент. На рынке трудился еще один похожий. Менты прозвали его Вонючкой. Но тот крутился на овощах и на фруктах.

— Дело есть, — подскочив к Виталику, выдохнул я.

— На миллион баксов? — хмыкнул Красномырдин. — Если и подгонишь клиента, то с тысячью максимум.

Я бросил взгляд вдоль сплошной стены из лавчонок. Где-то в середине маячила фигура Гены, рядом торчал Татарин. Но к ним подваливать не имело смысла.

— Только из ментовки, — признался я. — Кажется, подставили капитально.

— Давно должны были придавить, — сплюнул Красномырдин. — Столько времени обходился без пастуха.

— Фальшивую сотку приправили.

— Это серьезно. Составили акт?

— Бумажка помешала… Короче, сотка со мной. Посмотришь?

— Ну… давай.

Мы завертели головами по сторонам. Кроме редких торгашей возле машин с картошкой, да нескольких кавказцев, тащивших визжавших от страха и радости русских девчат за ряды прилавков, никого больше не было. Я вытащил обе сотки, снова просветил в лучах не упавшего за дома солнца. Все было нормально, одна как бы поновей и пожестче. Виталик протянул их между чувствительными подушечками пальцев, едва касаясь самих купюр. Вздохнув, первую отдал мне. Вторую для проверки возникших подозрений вскинул над головой. Ею оказалась та, что поновей.

— На водяной знак американцы не обращают внимания, — попытался возразить я. — Скачет как заяц, то в одном углу, то в другом. Размытый до неприличия, или с мордочкой в кулачок.

— Хоть в наш кукиш, лишь бы породистый, — завелся Красномырдин. — Когда ты видел, чтобы американцы не выставляли себя на показ? У них на этом построено все.

— Буквы не прощупываются, бумага, водяной…, — хватался я за соломинку. — Какие доказательства еще?

— Мало? — ошалел Виталик. — Ты как та баба. Ее уже трахают, она о цене договаривается. Переверни сотку. Нет зеленых вкраплений по белому полю на краях купюры. Американцы небрежные, краской заляпано все. Здесь как из-под ксерокса. Короче, статья за фальшивомонетничество тянет на пятнадцать лет, по моему. Со скидкой на писательских тараканов в голове — лет на десять. А вторая группа у тебя, или первая — им без разницы. На Богатяновской, говорят, вообще обрубки торчат. С первой и со второй чеченской.