не можем!
Нам не дает покоя жажда созидать!
Инстинкт творца в нас при рождении заложен…
Откровение Кота
Я приличный воспитанный кот
Благородной элитной породы,
Мне недавно исполнился год,
Я почувствовал силу природы.
Поначалу не мог я понять,
Что такое со мной происходит,
Я с клубком разучился играть
И собаку дразнить в огороде.
Я совсем потерял аппетит
И забыл о своих увлеченьях.
Неприличный природный инстинкт
Управляет моим поведеньем.
Снег растаял, на улице март.
Я ночами не сплю, я страдаю.
Мною движет какой-то азарт,
Изнутри я как будто сгораю.
Непомерная жажда любви
Заставляет меня без умолку
Напевать серенады свои!
Только в этом не вижу я толку.
В моём доме живёт человек,
Пожилая дородная самка,
Она чешет мой шёлковый мех,
Я зову её ласково "Мамка".
Раньше с мамкой мы спали вдвоём,
Она тёплая — с ней мне уютно,
Но теперь на диване моём
Рядом с ней ночевать стало трудно.
Я ей песенки нежно урчу
И об голову трусь её телом,
Я вниманья, я ласки хочу…
Но в ответ мне за это влетело.
Я на мамку обид не держу:
Неразумные люди созданья.
Я ей ласково ухо лижу -
Вот такое моё воспитанье.
Я проснулся в горячем бреду,
В моём доме какие-то люди,
Что-то мне предвещало беду,
Но не знал я, какой она будет.
Попытался от них убежать,
Но меня не послушалось тело,
Я остался безвольно лежать,
В голове моей сильно гудело.
Я не знал, что случилось со мной,
Будто я перебрал валерьяны,
И не мог шевелить головой,
Словно я в самом деле был пьяный.
Постепенно в сознанье придя
Я свою обнаружил пропажу;
Но не мог понимать ещё я,
Как тот маленький орган был важен.
Навсегда мой позорный инстинкт
Надо мною утратил влиянье,
Возвратился былой аппетит
Испарились срамные страданья.
Год промчался, вернулась весна,
Вновь раздались котов серенады.
Им, беднягам, опять не до сна,
Их бы тоже кастрировать надо…
Я сидел на крылечке сыром,
Попивал простоквашу из миски.
Вдруг, — гляжу — на заборе моём
Греет спинку на солнышке киска.
Я не знал тогда, как поступить,
Чтоб она обратила вниманье,
Глаз не мог своих отворотить
От прелестного хвостовилянья.
Её смелый пленительный взор,
Как стрела, на меня устремился;
И, — о боже, — какой позор!
Я в неё безрассудно влюбился!
Грациозным и ловким прыжком
Она враз на земле оказалась,
Я с крыльца полетел кувырком,
Чего прежде со мной не случалось.
Я ещё не совсем понимал,
Чего ждёт от меня эта львица,
От эмоций я где-то летал
Всё не в силах никак приземлиться.
Она тёрлась пушистым лицом,
Ну а я от стыда чуть не помер.
Я навек обречён быть скопцом!
Я сейчас только всё это понял.
А она одарила меня
Беспощадно насмешливым взглядом…
В этот миг об одном думал я,
Где б нажраться крысиного яда!
От ужасного чувства стыда
Я запрыгнул в собачью будку,
Чтоб собака загрызла меня,
Но она всё восприняла в шутку.
Все попытки покончить с собой
К моему огорченью не сбылись.
Я топился в колодце с водой,
Но способности плавать открылись;
Я наелся смертельных грибов,
Но в итоге расстроил кишечник;
Я бросался с высоких домов,
А теперь я ещё и сердечник.
Монотонно проходят года,
Я смирился с постыдным увечьем,
У меня есть жильё и еда.
И тупая любовь человечья.
Жизнь течёт, я как будто во сне,
Мои чувства сковали морозы.
Только лишь иногда по весне
Я роняю кошачьи слёзы…
Премудрая птица
Расскажи мне, премудрая птица,
Отчего у тебя вместо глаз
Кровоточат пустые глазницы?
Я столкнулся с таким в первый раз.
Оттого, что сама захотела
Я отныне не видеть людей.
Я весь мир на сто раз облетела,
Но не видела зверя страшней.
Мне противно и жутко слушать
Мракобесье речей людских.
Я б себе оторвала и уши,
Если б только имела их.
Ну зачем над собой изголяться,
Когда можно укрыться от них?
Неужели не больно лишаться
Острозорких очей своих?
От людей невозможно укрыться.
Не осталось угла на Земле,
Где бы эти постылые лица
Не мелькали в своей суете.
Оттого я себя и лишила
Острозорких своих очей.
Да, лишаться их больно было,
Только видеть ужасных людей
Все же было намного-намного,
Все же было намного больней.
О друзьях
Сижу и вспоминаю, где я мог
Оставить свою прыть и свою смелость,
И почему я вечно одинок,
Нет рядом никого. Куда все делись?
Когда-то окружали вы меня,
И мне казалась жизнь такой прекрасной.
И я, до тошноты себя любя,
Кажусь себе сейчас таким несчастным.
Конечно, вас придумал я, друзья,
Хороших, добрых, честных, бескорыстных.
Возможно, вас не знал я никогда,
Хотя из вас во многих видел близких.
Горемыка
Горемыка шагал,
Горемыка страдал
Раздвоеньем души поминутно.
Горемыка болел,
Горемыка узнал,
В мире нет ничего абсолютного.
Горемыка бродил,
Сам с собой говорил,
Сам себя безнадежно обманывал.
Если кончится ложь,
То уже не поймешь
Цену правды, ее достояние.
Горемыка мечтал,
Горемыка писал
Черновые стихи без поэзии.
Горемыка искал
То, чего не терял,
Но всегда находил бесполезное.
Горемыку взасос
Целовал филосос,
Восхищаясь его красноречием.
Горемыка рыдал,
Потому что не стал
Ни мудрее, ни человечнее…
Телега
Я видел сон довольно необычный:
В телегу человек был запряжен,
И, как бы ни казалось нелогично,
С повязкой на глазах шагает он.
Дороги он наверняка не видит:
То в яму, то в канаву упадет.
Упавший груз с телеги то забудет,
То все наощупь ловко подберет.
Бывает, остановится внезапно,
Пытаясь все в округе разглядеть.
Но тут же по спине его лупила
Какая-то неведомая плеть.
И, скорчившись от боли, продолжал он
Свой трудный, долгий и нелепый путь.
Наверно, он мечтал, чтоб та поездка
Закончилась ему когда-нибудь.
Телега тяжелела с каждым шагом,
В ней были дети, жены и мужья,
Дома, машины, радости, тревоги…
Зачем везет он все, подумал я.
И вдруг, средь страхов, бед и всяческих болезней
Увидел я красивую любовь.
И наблюдать мне стало интересней,
Как человек стирает ноги в кровь.
От слез и пота весь промок до нитки,
Но если обернется он назад,
Его лицо растянется в улыбке,
Как будто он чему-то-нибудь рад.
Хоть на глазах его была накладка,
Порой он выбирал хороший путь,
Наверно, удавалося украдкой
Из-под