Читать интересную книгу Егерь - Евгений Ильичёв

снега. На ногах вместо привычной для такой суровой зимы меховой обуви — плотно прилегающая когтистая кожа черного цвета. Чужак снял со спины горб и, поставив его перед собой, стал в нем рыться. Отыскав что-то, незнакомец направился к потухшему очагу и поднял руку над ним на высоте своего роста, словно показывая всем вокруг странный округлый предмет. Затем убрал руку, а предмет остался висеть в воздухе, медленно вращаясь. Через мгновение это странное нечто начало вращаться быстрее и при этом излучать приятный свет. Не успел чужак вернуться к своей голове, как в хлеву стало заметно теплее. Летающий шар излучал тепло! Я, словно завороженный, смотрел на чудо, явленное незнакомцем, позабыв о всяком страхе. Чужак принес с собой тепло и спас стадо. И меня спас.

— Ты не голый, — грубый голос чужака заставил меня пригнуться. Но прятаться уже смысла не было, он заметил меня и повторил. — Ты одет, но ночуешь в хлеву. Почему?

Ответить я не мог, поскольку речи меня не учили, но при этом я прекрасно понимал незнакомца. Он говорил хоть и чудн о, но все же на знакомом мне языке сотрапезников. Выбравшись из-под собратьев, я медленно вышел к незнакомцу. Он уже не казался мне настолько страшным. Я взял лопату и изобразил работу, которую выполнял ежедневно.

— Работаешь, значит, тут.

Чужак извлек из своего горба какой-то сверток и протянул его мне. Я отстранился, робея.

— Ну бери, бери! — подбодрил меня незнакомец и, словно желая показать, что сверток не опасен, сам его раскрыл. Это был хлеб! Самый настоящий хлеб, который ели сотрапезники по большим праздникам. Я пробовал такой лишь однажды. Украл со стола, за что позже хозяин меня избил до полусмерти, но оно, конечно же, того стоило.

Этот сотрапезник был очень странным. Сам, по своей воле отдает мне, скотине, свой хлеб. Чудной. В моем животе протяжно и монотонно заскулил Жии. И я, конечно, взял хлеб.

Незнакомец со мной больше не говорил. Он молча поел и растянулся прямо на полу, укрывшись своим верхним полушубком. Заснул мгновенно. Я подкрался к нему, чтобы рассмотреть поближе. Это был огромный, сильный сотрапезник. Лицо его, сожженное солнцем, было наискось изрезано двумя шрамами. Мне стало интересно, что еще может скрывать его горб. Хлеба, что дал мне незнакомец, конечно, не хватило, чтобы утолить зов ненасытного Жии. Но, только я поднес к горбу руку, как ее плавно, но довольно настойчиво отвело в сторону. Казалось, сам воздух вокруг горба не позволял мне дотронуться до него. Я попытался дотянуться до ноги чужака. Невидимая сила и тут не позволила мне приблизиться. Что ж, видимо, такова воля Богов, сообразил я и удалился к себе в стойло. От чудесного шара, висящего в воздухе, все еще исходил живительный жар. Скот быстро разморило, и сонные животные расползлись по углам, не в силах больше находиться вместе. Меня тоже потянуло в чернь, но в ту ночь уснуть мне так и не пришлось.

Едва забрезжил рассвет, я услышал во дворе шум. Хозяйка все-таки проспала. Хозяин поднялся раньше и теперь бранными словами гнал ее, сонную, проверять, не померз ли скот. Я отчетливо услышал несколько затрещин. Что ж, хозяина можно понять, не для того он все лето отлавливал с сыновьями скотину по лесам, чтобы разом лишиться посреди зимы всего хозяйства. Но едва они приблизились к хлеву, крики смолкли. «Увидели следы на снегу, что оставил за собой ночной гость», — сообразил я и, от греха, забрался в самый дальний угол хлева, откуда все было прекрасно видно. Дверь в хлев медленно отворилась, и на пороге появился хозяин с вилами наперевес. Медленно озираясь, он подошел к спящему мертвым сном незнакомцу и заглянул тому в лицо. У входа, согнувшись в три погибели и прижимая руки ко рту, осталась стоять хозяйка. Оценив ситуацию, хозяин медленно поднял над головой вилы.

«Заколет!» — похолодело у меня в груди, и, не в силах сдержаться, я вскрикнул, но тут же осекся. В тот же миг незнакомец открыл глаза, но хозяин уже послал ему в голову смертельный удар. Острие вил, казалось, уже достигло цели, как вдруг та самая неведомая мне сила отвела страшный удар в сторону. Вилы воткнулись в землю в локте от головы незнакомца. Хозяин оцепенел и попятился назад. Чужак медленно поднялся и взглянул на сотрапезника.

— Что же ты, Курьма? — спросил чужак, натягивая на плечи полушубок. — Никак, старого знакомца не признал? Я тебе скотину от гибели спас, а ты с вилами на меня? Ты должен мне. Был с прошлых мен должен. А теперь, — чужак оглядел хлев, — долг твой безмерен. Пусть твоя женщина натопит тут, а мы с тобою пока потолкуем. Пойдем, Курьма, в дом.

Глава 2

Выкуп

Все утро я работал на износ — так хотелось поскорее оказаться в доме. Я натаскал и растопил достаточно снега, вычистил ясли и задал корм скотине. Выгреб хлев и снес всю грязь в смердящую яму. После чего хозяйка выдала мне залатанный кое-как полушубок и велела натаскать к ночи дров из дровяника. Утро выдалось морозным, но холода я почти не чувствовал. Работа спорилась в моих руках, и уже вскоре в хлеву было достаточно поленьев, чтобы пережить еще одну ночь. Конечно, при условии, если с вечера хозяйка затопит печь горючим камнем. Покончив со всеми делами, я вызвался перетаскать в дом молоко, что хозяйка надоила в миски.

— Смотри у меня, — выругалась хозяйка, — отхлебнешь хоть глоток — высеку!

Я понимал, что угроза не напрасна. После утренней выволочки от хозяина ей нужно было выместить на ком-то злость. Чаще всего под ее горячую руку попадал я. Изобразив смиренный трепет, я усиленно замотал головой. Мне и впрямь было не до молока. В любой другой день я бы не упустил возможности отпить прямо из миски, затем разбавил бы и без того нежирный надой пригоршней снега. Дел-то… Но сегодня… Сегодня мое любопытство пересилило вечный голод.

Я накинул полушубок, взял миску с молоком из рук хозяйки и медленно, стараясь не пролить ни капли, направился в дом. На лютом холоде голые руки тут же задубели. Кончики пальцев начало нестерпимо жечь, но я уже не обращал на эти мелочи внимания. Узнать, о чем говорили путник с хозяином, — вот была цель моей вылазки в дом. Пройдя заснеженными огородами и свернув за баню, я оказался под навесом холодной кухни. Зимой она представляла собой склад ненужной кухонной утвари. Из нее в главный дом можно было попасть двумя путями: обогнуть сам дом слева и пройти через парадное либо зайти через конюшню с черного хода. Второй вариант показался мне более приемлемым, поскольку давал мне шанс остаться для домашних незамеченным. Большая часть дома еще спала, хозяйские дети не утруждали себя работой спозаранок. Была маленькая вероятность наткнуться на брата хозяина — в эту зиму он с женой и детьми жил в нашем доме, поскольку его дом сгорел еще осенью. Но, как правило, и они не вставали раньше первого поклонения Жии. Я поставил тяжелую миску с молоком на стол в холодной кухне и тихонько отворил дверь в конюшню. Горячий Гром, единственный уцелевший хозяйский конь, еще спал, лениво подергивая ухом в ответ на издаваемый мною шорох. Мне нужно было отворить эту дверь и дверь в саму избу, чтобы после вернуться за молоком. С тяжелой миской в руках одному в дом было не попасть. Я прошел к задней стене конюшни и, упершись, толкнул дверь. Та легко, почти без скрипа, поддалась. Петли этой двери я регулярно смазывал жиром именно для таких вот вылазок в дом. Прокормиться одним сеном было практически нереально, приходилось время от времени подворовывать.

Едва я заглянул внутрь, как послышались приглушенные голоса. Говорили явно на кухне, но дверь туда была заперта, и слов было не разобрать. Стена кухни выходила небольшим вентиляционным оконцем в уборную. В норме это была мойка, но в лютые зимы выбегать на улицу по нужде было проблематично, потому между домашними было условлено, что нужник в виде отдельно стоящего корыта временно располагался именно там. Остальной дом, казалось, спал беспробудным сном. Незамеченный, я на четвереньках прошмыгнул в мойку, предусмотрительно выставляя вперед руки, чтобы не вляпаться в корыто, еще полное