Читать интересную книгу Маленький великий мир - Иван Тертычный

- А в следующий раз... Опять же с Егорычем... Просыпаюсь я - как будто кто-то так легонько толкнул внезапно, и - мурашки по коже... Не вижу, чую: на меня - не Егорыч же! - или сквозь меня, или вокруг меня?- кто-то смотрит. Не в иллюминатор, а вообще, отовсюду. И я, человек сугубо атеистически-коммунистического воспитания, мысленно и, наверное, помимо воли вопрошаю: "Это Ты, Господи?" И через секунду-другую по рукам, по спине, по ногам разливается такое тепло! Я цветком себя почувствовал!.. Бабочкой!..

Тихонько наполняю Павлову рюмку.

- Так вот - о штормах и вулканах... Мне казалось когда-то, что от них, от их грозной силы должны дрожать степи, пустыни, леса и реки! Вся Земля-матушка! А тут, знаете, плывет она в необъятном просторе космоса этакой круглой невеличкой, с ее океанами и штормами, с исхоженной-неисхоженной тайгой, Гоби и Сахарой, с шумящими белыми березами, плывет, несется... Куда? Зачем? Несется под чьим-то великим приглядом. И я понял, что я маленький, что мне хочется, как хочется порой большущему дяде, стоящему у своей старой колыбельки, прилечь в нее, укутаться ее теплом, так мне захотелось вернуться в мой привычный мир, ступить ногами на твердь земную, вернуться и сказать: "Благодарствую, Господи! Благодарствую. За этот маленький, великий мир".

- Поднимем?

- Поднимем.

Павлов стремительным росчерком надписывает мне свою книгу "Свет", и мы выходим на улицу, где во всю ширь сияют синева и золото.

Сентябрь!

Смирный

Москвич Володя Зубарев укоренился в липецком черноземном крае нежданно-негаданно - и для себя, и для других. После службы в Афганистане работал в строительно-монтажном управлении бульдозеристом и на одном из объектов - будущем жилом доме в Ясенево - познакомился с маляром Дашей Труновой, липчанкой, приехавшей в столицу искать счастья... Через полгода они сыграли свадьбу, в кафе, где Володина мама, Антонина Николаевна, работала буфетчицей; продолжение торжества решили перенести на родину Даши; так будет по-человечески, рассудили Труновы-старшие и Антонина Николаевна; надо же уважить родичей невесты, которые не могли оставить свою живность и приехать в столицу.

Зубарев, не раз бывавший в Подмосковье - в пионерлагере, в доме отдыха с мамой, - но видевший глубинную Россию только из вагонного окна, разомлел душой в старинном селе; ходил, говорил с людьми как бы слегка хмельной, но хмельной не от спиртного, от выпитой одной-другой рюмки, а от виданного и слышанного им: от сочного посвиста иволги в приречных лозняках и многоголосого перещелкивания соловьев в ольшанике, зеленой стеной стоявшем за огородом Труновых. Как будто кто-то нарочно, к его приезду сюда, придумал такое живое кино - вон там, на излуке речки, стоит по колено в воде белая цапля, а вон там мерцают чуть седеющие нивы, а правее - малахитовые свекловичные поля... А тут, в саду, тяжеленные белые плоды антоновки, красно-полосатые - грушовки, сизо-фиолетовые гроздья слив... А пройдись взглядом по грядкам!.. Огурцы, помидоры, перцы, всякая зеленуха!..

Черноземный край сразил Володю, как говорится, наповал.

Вот так и остался он здесь - с Дашенькой, с Иваном Макаровичем, ее отцом, и Марией Акимовной, ее матерью, остался навсегда.

Работать Зубарев пошел на РТС - ремонтно-техническую станцию - не раздумывая. Во-первых, там лет тридцать токарил его тесть; значит, проще обвыкнуться с людьми и с делом. Во-вторых, тракторная и автомобильная техника - его стихия. Володе сразу понравилась РТС. Длинное кирпичное здание, крашенное снаружи синькой, полутемное, пропахшее машинным маслом его нутро, закоптелые абажуры с яркими лампочками над токарными и слесарными станками, натертый до темного блеска рукавами рабочих телогреек длинный стол в красном уголке, где в обеденный перерыв мастера перекусывали чем Бог послал, поигрывали в картишки, иногда выпивали. Да и народ здесь понятный ему: подковыристый, но беззлобный. Молодых и друг друга старшие называли по именам, молодые старших - по отчеству: "Вась, а ключ...", "Палыч, как думаешь...".

После работы Володя шел с тестем домой через Васильеву пасеку, старый сад, окруженный высоченными ясенями и вязами, или, если случался у кого-то день рождения, канун праздника, - в чайную, где они в дружеском окружении выпивали кружки по три-четыре пива и малость водки.

Вечером, чуть переодевшись, помогали, по выражению Ивана Макаровича, "женскому племени": носили воду из колодца для полива грядок, кололи дрова, катали в коляске маленькую Лиду Зубареву по улице.

Так вот и шла будничная жизнь Володи Зубарева.

Летней порой по субботам Иван Макарович и Володя, прихватив инструмент - штыковые лопаты, топорик, - а также обед - кусок сала, хлеб, несколько вареных яиц и бутылку самогона, - отправлялись в путь по своей тропинке вдоль речки. И тропинка эта, выбитая когда-то коровьими копытами, вела их и вела неспешно по лугу... Вот Иван Макарович машет рукой: направо, мол... Еще несколько шагов - и стоп! Тут из-под бугра бьет, переливается на солнце серебряными кружочками родник... И вот два доброхота берутся за лопаты и бережно раскапывают его вширь. Вода на глазах мутнеет, и уже не видать на дне пульсирующих, шевелящих песочек водяных жилок... Пока они ходят к речке и рубят лозняк у берега, вода очищается, светлеет и вновь играют на солнце серебряные пятачки... Вокруг дна обновленной ямки они вбивают сучковатые колышки и ведут по ним маленький пахучий плетень из гибких прутьев ивы. И вновь берутся за лопаты: надо углубить ложе родникового ручейка, чтобы бежал к речке быстро и весело.

- Ну, вот и все, вершина нашего дела! - Иван Макарович нахлобучивает на зеленокорый колышек эмалированную кружку (их у него в сарае, на полке, десяток - не меньше!). - А теперь, Володька, обед!

...Лежат, разомлевшие, никому ничем сейчас не обязанные, на траве; улыбаются; слушают блеянье кружащего в поднебесье бекаса; смотрят на прозрачно-синих стрекоз, толкущихся над родником... Славно!

- Знаешь, Володька?.. - Тесть привстает, садится, протирает очки толстенные линзы - мятым платочком, смотрит, часто помаргивая, вдаль.Знаешь, годов через двадцать кто-нибудь спросит: "А кто такой Иван Макарович был? И кто такой этот вот Володька?" А ему скажут: "Да это они родники благородили, ты что!.. Речке силу давали! Ты что!.."

Иван Макарович, довольный своей придумкой, тихонько смеется. Володя улыбается:

- "Благородили"!..

Теперь, когда тестя уже нет в живых, Зубарев ходит обустраивать родники один. Подкупил еще эмалированных кружек, поставил на сооруженную тестем полку - и берет по одной. РТС поутихла, работающих на ней поменьше, но моторы и агрегаты в бывшем колхозе (ныне товариществе) не перевелись вконец. Правда и то, что, по словам одного местного шутника, село "малость подзагорело", то есть там-сям, то в одном конце села, то в другом, появляются выходцы с Кавказа и из Азии. Промысел у них простой: загружают трейлеры местной дешевой картошкой или яблоками и гонят их в Москву.

Володя Зубарев - уважаемый в селе человек. Поначалу дивились на него: во, мол, дает! Как же, "из самой Москвы" уехал! А теперь - свой. Вопросов нет. И Даша рада, что так все сложилось. А то бы осталась на каком-то Мичуринском проспекте жить, ходила бы в толпе не нужная никому, не видная никому. А тут она - человек человеком. И за Володю рада: что бы он делал там, в Москве, после работы? Смотрел бы телевизор или пил с соседом водку. И Мария Акимовна не нарадуется на семью, на зятя. Идет из магазина, смотришь, то один, то другой скажет:

- Счастливая ты, Акимовна! И дочь путевая, и внуки хорошие, и зять работящий, смирный. Не то что мой... Зальет глаза - и пошел куролесить! Смирный, хороший зять!

- Смирный, - соглашается Акимовна. - Золото. Чистое золото.

"Смирный, смирный"... Так и прилепилось к нему прозвище - Смирный. Володька Смирный. Раньше, бывало, по-другому его кликали: Володька Москвич. А теперь вот... Но смирный - вовсе не значит, что он невеселый, тихонький. Случается им на свадьбе какой гулять с Дашей или на родинах... Распоется народ, распляшется... Тут уж и Володя Смирный выходит в круг. Прихлопнет-притопнет - и пошел! Руки птицами летают, ноги - так и сяк выделывают коленца!

- И где ты только плясать по-нашему научился? - спросит кто.

- А она сама меня носит! - улыбается, отряхивается Володька.

А кто - "она"? Неизрасходованная душевная сила? Земля? Цепкая мгновенная память? Или перешло к нему это умение от его воронежского деда? Такого же, как и он, долговязого, жилистого, черноусого? Но то, что "она" добрая, щедрая, родная, - несомненно.

Близко к полуночи, натолковавшись с Володей о житье-бытье и договорившись о совместной утренней рыбалке на омуте, я отправился спать. Племянник Саша, его жена и детишки, похоже, уже видят третий сон. Я завел будильник, поставил стрелку звонка на "четыре" и лег на диван. Сон не заставил себя ждать, и я поплыл куда-то на его ласковых волнах.

Какой-то шум разбудил меня; на светлой дощатой стене играли всполохи. Я отвернул край пестрой занавески и глянул в окно. В саду у Валентины Павловны, бывшей учительницы - свет фар, слышны какие-то крики. Проснулся и племянник, потом - его жена.