– У меня оно есть, но это ничего не меняет. Если ты сумеешь переспорить мою маму, то флаг тебе в руки!
С тех пор прошло уже пятнадцать лет, а ситуация не изменилась. За исключением того, что Наташка все-таки влюбилась и выскочила замуж. Но теперь она с еще большим рвением проповедовала свою теорию потребительства, поскольку любовь у них с Федором оказалась скоротечной, и единственным положительным последствием сильного чувства оказалась голубоглазая белокурая Машка.
– Вот зараза, – с любовью говорила Наташа, глядя на дочь. – Вылитый папашка, чтоб ему провалиться!
– Зато я умная в тебя, – бдительно купировала разговоры о Федоре умная девочка. Она стеснялась, когда мама начинала при посторонних людях замысловато ругаться и пошло шутить на тему нынешней половой жизни бывшего мужа.
Федька так и остался самым больным вопросом в Наташкиной судьбе. Галя подозревала, что подруга продолжает любить гулящего и выпивающего мужика, поэтому старалась не бередить рану. Тем более что и у нее жизнь не сложилась.
Светлана Николаевна была убеждена, что при подобном подходе жизнь и не сложится.
– Вот Наташенька – молодец! Золото, а не девка! Она-то никогда одна не останется, даже если замуж не выйдет. И работа хорошая, и за собой следит, не то что ты! Умеет человек устроиться! Она-то в своем магазине мужика себе подберет, а кого ты найдешь в своей школе – большой вопрос!
– Мама, мне тоже пойти на рынок торговать? – возражала Галя скорее по привычке, нежели пытаясь что-то доказать.
У мамы всегда имелось непоколебимое мнение, и переубеждать ее было занятием бессмысленным. Тем более что в ее монологи реплики вставлялись очень тяжело. Проще было промолчать, но Галя считала своим долгом хоть как-то заявить миру о собственном, отличном от маминого, мнении. Это прибавляло уверенности и позволяло чувствовать себя менее ущербной.
С годами из неуклюжей толстушки Галина превратилась в умеренно полную женщину с приятным мягким лицом, которое немного портили очки. И характер у нее был под стать внешности: мягкий, покорный и податливый. Галя не умела спорить, хотя и бурлила иногда внутри, как перегревшийся паровой котел.
– Ты – тряпка, – раздражалась Наташка. – Нельзя позволять собой помыкать. Не удивлюсь, если даже дети тобой командуют. На тебе же каждый норовит потоптаться, причем во всех смыслах! А ты и рада. Тоже мне – груша боксерская!
– Я не рада, – оправдывалась Галя. – Я нервы берегу. У каждого своя точка зрения, и доказывать друг другу что-либо нет смысла. Люди не слышат окружающих и отстаивают лишь свою позицию. Я экономлю нервы и силы, зато у меня со всеми нормальные отношения.
– У половой тряпки тоже со всеми нормальные отношения: на швабру намотали – хорошо, ноги вытерли – тоже неплохо! Тебя такая позиция устраивает?
– Ты утрируешь!
– Да я смягчаю! Могу вообще объяснить доступным русским языком! Хочешь?
– Нет, – торопливо предупреждала ее благие намерения Галочка. Доступный русский язык в подружкином исполнении звучал ужасно.
Она действительно была неконфликтной и доброй. Дети в школе ее обожали, хотя, конечно, это не мешало им садиться обожаемой учительнице на голову. Но Галя любила их как родных. Своих у нее не было. И это было еще одним поводом для бесед с мамой, которая вдруг возжелала внуков. Светлана Николаевна заламывала руки и драматически вещала о загубленной жизни.
– Ничегошеньки я после себя не оставила! – обращалась она к заоконному пространству, изображая мировую скорбь.
– А я? – тихо вклинивалась в напряженный монолог Галя.
– Я имею в виду – хорошего, – спокойно поясняла мама, после чего возвращалась в образ и продолжала сотрясать воздух песнью об одинокой старости.
С возрастом и без того далеко не сахарный характер Светланы Николаевны испортился, и она получала какое-то тайное удовольствие от ежедневных скандалов с дочерью. Галя привыкла к театральным постановкам, происходящим в их маленькой квартирке, поэтому не воспринимала всерьез мамины роли, хотя иногда некоторые реплики очень больно ранили. Тогда Галя переживала их снова, но уже в одиночестве, заливая слезами подушку и подавляя горькие рыдания, рвущиеся наружу, чтобы не давать маме еще повод для обсуждения.
Наташа была для Светланы Николаевны путеводной звездой. Если бы не доброта и бесхарактерность Гали, то она давно могла бы возненавидеть бывшую одноклассницу, круглосуточно приводимую в пример мамой, забывшей, как раньше называла подругу дочери шалавой и, многозначительно воздевая палец к потолку, вопила:
– Никогда не делай, как она, иначе закончишь под забором!
Тогда Галочка не понимала, почему красавица Наташка должна непременно закончить под забором. Теперь ситуация прояснилась, мамины прогнозы не оправдались, но произошла переоценка ценностей. И на сегодняшний день формулировка звучала так: «Вот если бы ты слушалась тогда Наташеньку, то сейчас не сидела бы у меня на шее старой девой и не плакалась бы».
На самом деле Галя поплакалась маме лишь однажды, о чем потом очень жалела. Помощи никакой не получила, зато Светлана Николаевна сделала множество неправильных выводов, а что не поняла, то додумала. И теперь ее выступления день ото дня обрастали новыми подробностями и объяснениями Галочкиных неудач.
– Кстати, к нам в выходные придет Тата с племянником. – Светлана Николаевна резко сменила тему.
– Очень некстати, – возмутилась Галя. Тату она знала, а вот про племянника слышала впервые.
– Ну конечно, когда в этом доме мужчина был кстати? Может, я вообще зря стараюсь, и тебе больше женщины нравятся? Теперь это модно. Только модничать надо в другом: фигурой заниматься, на шейпинг ходить, а не гнаться за половыми извращениями. Но в тебе всегда присутствовала тяга ко всякой дури. Непутевая ты у меня!
– Мама! Куда тебя понесло, при чем здесь лесбиянки?
– Я про них не говорила! – вытаращила глаза Светлана Николаевна. – Вечно ты приписываешь мне всякую чушь. Совершенно не умеешь слушать. Отсюда и все твои проблемы. Ни один мужчина не сможет жить с такой…
– Мам, перестань! Что там с племянником? Ты опять собираешься смотрины устраивать? Тогда я лучше уйду!
– Я тебе уйду! Мальчик специально к тебе едет.
– Мальчик?
– А ты бы предпочла девочку? Я же говорила…
У Гали заломило в висках. Разговоры с матерью выматывали, напоминая партию в пинг-понг, когда зазевавшемуся игроку мячик запросто может ударить в лоб. А Галочка не всегда успевала уворачиваться.
– Мама, мы же собирались разобрать антресоли, ты целый месяц донимала меня рассказами, что тебе на голову свалился мешок со старой шубой, кстати, до сих пор не понимаю, как он мог вывалиться, если дверца закрыта.