В коридоре большой сталинской квартиры было темно и холодно. Юлька в который раз подумала, что выросла в семье одиночек, привыкших жить за закрытыми дверями. Запертая на время отъезда мамина комната, притворенная бабушкина, навеки закрытый дедов кабинет, превращенный после смерти профессора в музей. Юлька вспомнила, как млела от сладкого ужаса, представляя, как очень скоро поедет вместе с дедом куда-нибудь на Амазонку. Или, на худой конец, в Африку. И уж по крайней мере она не сомневалась в том, кем станет, когда вырастет, и частенько усердно рассматривала учебник ботаники за пятый класс. Куда все подевалось? Каждый раз, когда Юля говорила, что пойдет по стопам деда, мама и бабушка едва ли не хором твердили: подожди, не увлекайся, вот вырастешь и выберешь себе хорошую профессию… Если бы ей прямо запретили и думать об этом – Юлька, возможно, смогла бы взбунтоваться. Но это невысказанное, подспудное неприятие и страх оказались заразны. В конце концов, Юлька не только оставила мечты о профессии, но даже рисуя изредка растительные орнаменты, чувствовала иррациональный стыд – будто делает нечто нехорошее, что огорчит и разочарует родителей. Тогда Юлька не сознавала всего этого – и просто тоже начала плотно закрывать дверь в свою комнату.
И только дверь на неестественно маленькую кухню всегда была распахнута. Сейчас оттуда заманчиво пахло кофе, но Юлька еще недостаточно проснулась, чтобы показываться на глаза бабушке. Вернувшись к компьютеру, она, отчаянно зевая, села проверять почту. Спам, спам… Письмо с незнакомого адреса с прикрепленными файлами. Юлька подобралась, сдерживая улыбку, и щелкнула мышкой.
Так и есть, особый заказ!
Писал мужчина, ищущий подарок подруге. Интонации, как обычно в таких письмах, были ироническими и растерянными одновременно. Юлька в который раз вспомнила анекдот про подкову на счастье, которая работает, даже если в нее не верить. Такой подковой Юлька была для своих заказчиков. «Говорят, вы можете… Говорят, вам нужно описание…» Для нее и начиналось все с простого «говорят». С приятельниц, которые просили сделать «не знаю, что, но чтобы оно подходило именно мне». С пары удивленно-восторженных записей в Живом Журнале… Юлькин адрес пошел по рукам. А еще «говорят» было волшебной палочкой, которая отводила от заказчиков подозрение, что они верят в чудеса. Впрочем, у самой Юльки была не палочка, а самая настоящая стена: она честно считала, что просто делает подходящие конкретному человеку украшения.
«Говорят»… Поморщившись, Юлька пропустила вступление и сосредоточилась на описании.
Логопед в детском саду, надо же! Любит работу… Еще любит мороженое и такс. Уши не проколоты, жаль… Может, клипсы? Чепуха, невозможно быть счастливой, когда мочки ушей сжаты металлическими челюстями.
С прикрепленных фотографий смотрела серьезная девушка с собранными в хвост волосами.
– Строгая какая, – пробормотала Юлька и закрыла глаза.
Как всегда, на секунду ей стало страшно: а вдруг на этот раз не получится? Юлька дернула плечом, будто отгоняя муху, и представила себе логопеда Олю, расслабленно сидящую на диванчике… в кабинете? Кажется, да: на стенах висели детские рисунки, а краешек стола на границе поля зрения был завален разноцветными карточками. В одной руке Оля держала мороженое, другой – гладила шелковые уши рыжей таксы. На пороге стоял, оглядываясь через плечо и прощально помахивая ладошкой, мальчишка лет семи. Он улыбался во весь свой щербатый рот, и Юлька точно знала, что пацану только что удалось одолеть букву «с». Глаза у Оли были прикрыты, а по лицу блуждала слабая улыбка. Шею охватывало ожерелье. Юлька прищурилась, всматриваясь закрытыми глазами; от напряжения сами собой зашевелились уши, и она с трудом задавила смех, зная, что если хотя бы улыбнется, то все придется начинать сначала. Ожерелье приблизилось, стали видны детали…
– Ассиметричное, с птицами, – сказала Юлька, открывая глаза. – Нежное такое. Ух ты! И обязательно аметисты…
Не ждите многого, говорила она заказчикам, я всего лишь могу сделать то, что будет вам к лицу. Правду она знала, но не говорила даже самой себе. Украшение не отведет бед, не сделает удачливее, не добавит денег или любви. Но всякий раз, когда логопед Оля будет надевать это колье, она будет чувствовать себя счастливой. Просто так, без повода и смысла.
«Это вам не деревяшки… – запела Юлька, роясь в коробочках и шкатулках. – Это вам не талисма-а-а-аны!» Через четверть часа поисков эйфория поутихла. Аметистов в коробочках не нашлось, да и гладких бусин, достойных того, чтобы на них нарисовали птиц, – тоже. Надо было ехать на Севастопольскую. А перед этим – выпить, наконец, кофе и вообще позавтракать.
Поеживаясь от осенней сырой прохлады, Юлька вошла в кухню. Бабушка уже вальяжно сидела за столом, с чашкой кофе в одной руке и короткой черной трубкой – в другой; на столе лежал раскрытый томик Моэма. Казалось, мощное тело бабушки занимает половину кухни. Как всегда по утрам, Мария была добродушна и благостна, – Юлька, неисправимая сова, не понимала, как бабушке это удается. Ее блестящее лицо цвета горького шоколада, почти лишенное морщин, дышало тихим простодушным довольством. В коротких, чуть ли не под ноль состриженных курчавых волосах блестели капли воды. Едкий табачный дым клубился в бледном солнечном свете.
– Ранняя пташка, – насмешливо хмыкнула бабушка, пыхнув трубкой.
– Пташка, пташка… Мне бы кофе… У тебя вторая чашка? – спросила Юлька. – Или уже третья?
– Прекрати считать мой кофе и тиранить меня, Жюли, – пророкотала бабушка. – В конце концов, я врач, и сама знаю…
– Что с твоим давлением кофе пить вообще нельзя, и курить тоже!
Бабушка повела плечом и демонстративно погрузилась в книгу.
– Я тоже хочу, – сказала Юлька, закуривая.
– В джезве еще осталось, – рассеянно ответила бабушка. – Не кури на голодный желудок.
– Кто бы…
– Я курю табак, Жюли! Табак, а не ту дрянь, которую суют в твои псевдолегкие сигаретки!
Юлька рассмеялась и вылила остатки кофе в свою чашку. Ритуальная утренняя перепалка, как всегда, закончилась безусловной победой бабушки. Однако кофе она действительно пьет слишком много…
Еще весной Юльке казалось, что бабушка бессмертна. Ни возраст, ни болезни ее не брали, многочисленные килограммы не казались лишними – осанка Марии оставалась прежней, и двигалась она с грацией большого, не знавшего страха животного. Однако за весной пришло страшное, раскаленное, дымное лето – и Юлька испугалась. Она вдруг поняла, что бабушка очень стара, что у нее избыточный вес, гипертония, больные суставы и попорченные многолетним курением легкие… Днем Юлька строчила маме, сидящей в лаборатории под Стокгольмом, успокаивающие письма – мол, журналисты преувеличивают, в Москве неприятно, но вполне терпимо. А ночью с ужасом прислушивалась к тому, как ворочается в кровати огромное, распухшее тело, как натужно свистит и хрипит в отравленной торфяным дымом груди…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});