Читать интересную книгу Дорога на Царьград - Ненад Илич

– Да. Именно так. Им цены нет, – продолжил старик. – Я храню их уже многие годы. А сейчас вот… Я испугался, как бы не вышло, как в прошлую войну, когда сгорела Народная библиотека… Все старые рукописи…

– Ужасно! – вздохнул Мики. – Почему именно с нами история постоянно повторяется?

Старик вглядывался в своего более молодого, но при том серьезного собеседника. На вид он был и удивлен, и обрадован его интеллектом.

– Да, это серьезный вопрос… Вечность… Мы отвратили свой взор от вечности. Потому и ситуации повторяются. Как вам известно, жизнь во времени сама по себе не так уж плоха. Плоха вера в то, что вне времени не существует больше ничего.

Время поглощает человека не потому, что он живет в нем, а потому, что он верит в его реальность и в результате забывает о вечности или пренебрегает ею.

Увидев, что попу нечего добавить к изреченной им фразе о повторении ситуаций, времени и вечности, старик махнул рукой и продолжил, понизив голос:

– Можем поговорить об этом в другой раз. Знаете, я тут немного понаблюдал. Мне знакома схема, по которой они бомбят.

Отец Михайло засмотрелся на волнистые искривления старческих губ, пожалуй, чрезмерно подвижных. «Как будто у них лопнули резинки», – подумалось ему. И его снова потянуло в сон. Целыми ночами он смотрел телевизор, ждал новостей и всякий раз после отдаленных взрывов подскакивал к окну – поглазеть на то, что можно было увидеть вживую. А утром отправлялся в церковь. С воскресенья наступал его черед совершать утрени, служить литургии Преждеосвященных Даров и отправлять вечерни, а также нести дежурство в приходской канцелярии.

– Сначала они поражают казармы, фабрики, уничтожая то, что люди создавали и обретали годами, а дальше по заранее разработанной стратегии тщательно выбирают те объекты, уничтожение которых потом называют «косвенным ущербом», и бум! – извиняемся! И никто не знает, что они на самом деле учинили.

«Еще одна теория», – подумал сонный Мики. Прикрыв рукой рот и слегка нагнув голову, он зевнул.

– Я не верю в случайность! Только простаки и невежи верят в случайность. Те же самые, что верят, будто жизнь возникла случайно, в каком-то древнем морском «супе». Вероятно, с клецками. Ха! Как же! Ведь это случилось давно, а давно случиться могло всё, что угодно, – смешок старика больше походил на откашливание косточкой, застрявшей в горле. – И они еще хотят нас убедить в существовании объективного времени! Объективное время! Да что они знают! Ничего-то они не знают! Прервись жизнь на Земле, какая нам будет разница, сколько еще миллионов лет просуществует космос? Конец света для нас уже наступит.

То, что Вселенная просуществует до своего полного коллапса еще миллиарды лет, не значит ровным счетом ничего ни для Бога, ни для людей! Что людям известно о времени?! И о вечности?! – Старик бросил взгляд на тыльную часть своей ладони, как на очевидную жертву времени. И медленно убрал руку с крышки картонной коробки. Маленький трубочист продолжил свой таинственный бег. Мики опять пробудился. Зажмурился и растер по ресницам слезы от зевания.

– Ну так вот… Я хотел бы вас кое о чем попросить. – Продолжил старик еще тише. – Они еще не включили церкви в мишени для нанесения «косвенного ущерба»… Да и не включат. Я знаю, как они рассуждают. Они, конечно, безбожники, но при том – суеверные мракобесы. Так вот… Не могли бы вы отнести это в нашу церковь и хранить там, пока не закончится вся эта заваруха?

Поп Мики испытал затруднение. Отнести загадочную коробку с мистической фигурой трубочиста в церковь и хранить ее там между иконами и книгами крещеных и венчанных! Он не страдал паранойей, но тут его внезапно охватило сильное сомнение.

Старческая кисть снова прикрыла трубочиста.

Мики был не больно разговорчивым. Даже когда требовалось сказать какому-нибудь прихожанину, сколько нужно заплатить за освящение воды, он вместо того, чтобы измыслить более-менее подходящую пропагандистскую историю, лишь бормотал «Сколько дадите», и, пока его уши краснели, упорно разглядывал подставку для зонтиков или считал сваленные в кучу башмаки с оторванной подкладкой, деформированные от гвоздей.

А вот всегда мрачный и молчаливый старик словно бы до этого момента просто не имел возможности проявить свою предрасположенность к болтливости.

– Разве я многого прошу? Пока это находится у меня, мы все пребываем в опасности. Все в этом доме, без исключения. И вы, и ваши дети, – старик вновь поправил очки на носу. – И вы, конечно, понимаете, что смерть – лишь результат нашего равнодушия к бессмертию. Умирают только лодыри и невежды. Да, любое расставание, даже временное, не очень приятно. Не так ли? Это нужно признать. А они не шутят! И я ни за что не посмел бы и дальше держать эти бумаги у себя.

Мики стало неприятно оттого, что старик упомянул об опасности, угрожавшей его семье. «Ну что он все время говорит только о смерти! Легко ему, когда он настолько старый. Может бравировать. Ценные бумаги… ну какие еще ценные бумаги? Акции «Майкрософта»? Похоже, старик выживает из ума».

Мики вспомнил, как его покойная бабка прятала в шкафу принесенные ей апельсины до тех пор, пока они там не сгнивали. Что тут скажешь? И грустно, и смешно. Ну, те сгнившие апельсины хотя бы разносила моль.

– Скажите мне, что я могу рассчитывать на вас. Что вы постараетесь любой ценой сберечь то, что я вам передам.

«Христианам недопустимо клясться». – В голове Мики, уже начинавшей гудеть и от усталости, и от необычной, напористой энергии старика, промелькнула сентенция, выделенная в учебнике по христианской этике. Но ответить молчанием гостю он уже не мог. И потому постарался, чтобы его голос звучал как можно более умиротворяюще и духовно.

– Не беспокойтесь, дядя Драги. Даст Бог, и то, что должно остаться в сохранности, сохранится.

Старик подхватил коробку со стола и попробовал вскочить на ноги. Но его попытка обернулась мучительным распрямлением дряхлого тела, сопровождавшимся совсем не бравурным покряхтыванием.

– Это нас и убьет! Я тебя просто спрашиваю – сбережешь ли ты для меня… Не для меня, а для всех, для себя… Я вложил в это полжизни. Да что там полжизни – всю свою жизнь, а ты мне здесь… Словно сентиментальная барышня. «Даст Бог!»

Старик закашлялся. Мики лишь растерянно стиснул подбородок и покраснел.

– Бог нам даст, если мы постараемся, если кровь свою прольем, как пролил Он на Кресте! Что твоя жизнь? В кого вы, священники, превратились? В распускающих нюни сборщиков податей! Что велит вам Господь? Если вы, священники, позабыли – то свобода существует! Да, «отче»! Существует! Или вы, может, думаете, как сущие невежды, что закономерность будущего не есть подлинная статистика!.. И кому я это говорю? «Даст Бог»… – передразнил старик Мики. – И что я у тебя вообще-то попросил? Всего лишь отнести это в церковь и сохранить там, пока все не закончится! Да что уж там, – махнул рукой Драги Джавол и закончил холодным, официальным тоном: – Забудьте, что я сюда приходил.

Старик надвинул очки на нос, снова прижал коробку к груди и решительным шагом направился к двери. Мики стало совсем не по себе. И он вскочил на ноги.

– Простите, дядя Драги, я не хотел… (необычайно гладкий лысый череп старика неодолимо напоминал попу́ Мики бильярдный шар), чтобы вышел карамболь[2], – ляпнул Мики и тотчас же прикусил губу.

Старик встал как вкопанный, искренне удивленный.

– Карамболь!

Мики по-идиотски оскалился.

Драги Джавол поглядел на него чуть ли не с сожалением. Его косматые брови взметнулись высоко вверх, а очки съехали на самый кончик носа.

– То есть, я хочу сказать, что мы просто не поняли друг друга. Конечно же, я сберегу для вас… это, – пробормотал Мики, указывая на коробку в руке старика.

Тот молча вернулся к софе. И торжественно поставил коробку на столик – точно на то самое место, где она уже стояла. А затем сухой и мягкой старческой ладонью схватил руку Мики и с силой потряс ее.

– Значит, я могу считать, что вы взяли материал на хранение и сбережете его любой ценой?

«Материал на хранение! Похоже, дядька был скоевацем[3], – подумал Мики. – Бомбардировки пробудили в нем старые воспоминания. А в коробке, вероятно, хранится список подпольщиков и листовки из сорок второго года. Он не единственный, на кого так подействовали бомбежки», – Мики вспомнил, как сосед Чомбе, активист, в первый же вечер воздушной атаки, когда после сирены люди в смятении выбежали к магазину самообслуживания, прочитал лекцию о необходимости выключать свет и зашторивать окна. Те, кто не бросился в убежище высотки, просидели в своих квартирах всю ночь с занавешенными окнами, в полумраке, голубоватом от мерцания телевизоров с выключенным звуком. И лишь по прошествии нескольких дней они осознали, что летчикам больше не было нужды выглядывать из окна самолета, чтобы бросить бомбу в дымоход.