Он будет показывать одни и те же цифры.
— Прекрасная идея! — кивнув подмастерью, сказал проходивший мимо официант. — Давно пора разобраться с качеством времени. Оно не может быть субъективным. Мы должны прийти к общему мнению. Я всегда так думал.
Приподняв поднос с двумя бокалами вина, он направился к толпе посетителей, но затем снова повернулся к юноше.
— Как работает ваше устройство?
— С этими часами мы будем точно ориентироваться во времени. В любой момент дня и ночи. Конечно, остались некоторые нерешенные вопросы.
Подмастерье взглянул на механизм и задумчиво склонил голову на бок.
— Возможно, я укорочу хвост и руки. Или установлю звонок, который будет извещать нас о наступлении какого-то важного события.
— То есть твои часы будут показывать нам время? — с упреком спросила Крина. — Прежде о нем рассказывали только мы, часовщики.
— Короче, парень, я жду, когда ты закончишь работу над своим устройством, — сказал официант. — Мои друзья и знакомые тоже купят такие часы. Это безумное место нуждается в преобразовании. Нам понадобится помощь от каждого, кто сможет ее предложить.
Крина накинула на голову капюшон. Маленькие Бдящие сердито прошипели:
— Видишь? Что мы говорил тебе!
— Нам не нужны подобные механизмы, — крикнула Крина в спину уходившего официанта. — Фермеры прислушиваются к своим петухам. Пекари знают ритм восхода по ломоте в запястьях и пальцах. Люди отвергнут такие часы! Каждый из них получил лицензию на собственное времяисчисление. Этот подмастерье предлагает нам чуждые идеи.
— Возможно, пока они чуждые, — сказал подмастерье, улыбаясь наперснице. — Но скоро они станут привычными.
Служанка Крины скромно опустила взгляд, как будто знак внимания симпатичного юноши был для нее излишне большим даром. Она старательно посасывала вино через соломинку.
«Ах, вот как», — подумала Крина, наблюдая за молодым человеком.
Его часы засеменили ножками, переползая через другие устройства, лежавшие на витрине. Традиционные механизмы шипели от злости и плевались в безглазую вещь.
Часовщица по-прежнему не понимала потребности в подобных новшествах. Почему люди должны терпеть такое унижение? Им будут говорить, какое сейчас время! Оно станет одинаковым для всех: не хуже и не лучше, не более печальным и не менее красивым, не более счастливым и великим? И какое влияние окажут часы подмастерья на это пространство, где время изменяет архитектуру и стиль?
Один из механизмов с кленовыми листьями ударил ногой по слепым часам. Те испуганно сжались, не в силах защитить себя.
— Мы, часовщики, несем ответственность за время, — сказала Крина, — Мы должны управлять им разумно и бережно, поддерживая его энергичным и сильным. А это устройство без голоса и глаз кажется мне грубой пародией.
Она отвернулась от уродливых часов и посмотрела на юношу, желая убедиться, что ее слова достигли цели. Молодой человек рассеянно кивнул. Казалось, что он вынашивал в уме конструкцию какого-то нового механизма.
— Когда ты переделаешь эти часы и превратишь их в нечто стоящее, — сказала она, — я с удовольствием взгляну на них.
— Да, я скоро закончу работу над ними, — ответил подмастерье.
В его голосе прозвучали нотки вызова или даже угрозы. Крина поправила плащ и прошептала наперснице:
— Вернись и купи у продавца фруктов три помпельмуса.
Боясь выдать свои чувства, наперсница закрыла глаза. Когда Крина повернулась спиной, она просигналила юноше на тактилослэнге: «Заканчивай скорее».
* * *
Сумерки наполняли комнату темными тенями, но Крина не зажигала свечей и ламп. Ей нравилось фиолетовое спокойствие вечера. Она стояла на черном ковре и наслаждалась сгущавшимся полумраком. В другой части комнаты играла музыка. Брат и его друзья исполняли оду на струнных и ударных инструментах. Этим вечером ей не хотелось веселья. Впрочем, она в любой момент могла покинуть гостей и удалиться в свои апартаменты.
— Что тебя печалит? — спросил Лемет, ее брат. — Ты выглядишь немного огорченной.
Он кивал головой в такт музыки. Виолончели покачивались. Барабаны задавали ритм.
— Меня пугают часы, которые выставил в салоне новый подмастерье, — ответила Крина.
Лемет тоже был часовщиком. Его широкие сильные руки не уступали в мастерстве тонким пальцам сестры. Он похлопал по своим коленям в такт барабанам и с усмешкой спросил:
— Что ты имеешь в виду? Как можно бояться часов?
— Они уничтожат наш зиккурат, — сказала Крина.
— У тебя приступ паранойи.
— Бдящие предупредили меня о беде. Я говорю вполне серьезно. Сейчас, пока мы ведем беседу, моя наперсница раскладывает у порога подмастерья три плода помпельмуса.
Лемет перестал улыбаться и кивнул головой, показывая, что он одобряет столь рассудительный шаг своей сестры. Его приятель, виолончелист, понимающе ухмыльнулся. Его пальцы брали лады около уха, проколотого десятком колец.
— Неужели никто не предупредит несчастного юношу? — шутливо возмутился он. — Какая жестокость! Бедняжка покроется черными пятнами. Ты решила послать к нему отравительницу, Крина?
— Она исполнила свой долг и запустила в действие Метод, — с укором сказал Лемет. — Так поступил бы каждый в этой комнате.
Он не принял плохо скрытый намек на то, что его сестра использовала наемницу. Вновь повернувшись к Крине, он тихо спросил:
— Но почему тебе понадобился Метод? Ты могла бы уничтожить подмастерье обычными часами Смерти. К чему такие усилия? Заведи часы Смерти и затми его жизнь.
— Не все так просто. Многим людям понравились его изделия. Вы бы видели толпу вокруг его салонных витрин.
Лемет нахмурился, показывая сестре, что он огорчен ее тревогой. Затем он снова начал наигрывать оду. Взглянув на его профиль, Крина печально добавила:
— Наш зиккурат находится в смертельной опасности.
— Это просто какой-то фашизм! — произнес виолончелист. — Кто из разумных людей захочет часы, которые унифицируют время?
Барабанщик перевел ритм на легкие постукивания. Взглянув на друга, он недоуменно спросил:
— Разве тебе не нравится объединенное звучание наших инструментов? То же самое будет и со временем.
Остальные музыканты рассердились на него. Больше всех возмущался Лемет.
— Да, единый такт в музыке создает гармонию. Но находиться всю жизнь в согласованном ритме с другими людьми? Это нечто за пределами скуки! Это превратит нашу жизнь… в такое… в ужас…
— Я тоже не нахожу нужных слов, — сказала Крина, оценив заикание брата.
Она подошла к окну и посмотрела вниз на широкую эспланаду около лагуны. Вихри каштановой пыли проносились через мощеную площадь. Подростки в длинных плащах, с шарфами на лицах, собирали этот мелкий прах времени в большие ведра. Напрасная работа. Казалось, что проклятая пыль порождалась самим зиккуратом.
Фагот стонал под плач виолончели. Им вторили басы барабанов.
Туфли из птичьей кожи заскользили по блестящим плитам пола. Крина направлялась в свои апартаменты — подальше от брата и его подвыпивших друзей. Они собирались пировать всю ночь, и ей не