и возвращались обратно в столицу. Либо перебирались кочевать на другой берег. Сейчас такое начнётся, что не до разговоров по душам.
– Господа! Тишина! Имею честь представить вашему вниманию любимых гостей, в который раз посетивших наши приморские края, а также их новую напарницу, – владелец корчмы попытался взять многообещающую паузу, – богиню холста и кисти.
Корчма заулюлюкала.
– Традиционно любой музыкальный каприз за вашу плату. И, как яблочко на торте, ой, ягодка… Быстрый портрет от богини! Лучший натурщик-энтузиаст получит награду! Посему всем посетителям готов дать скидку, – корчмарь вдруг пискнул на последнем слове, окончательно стушевался и просто махнул рукой, разрешая начать представление.
Квартет скрипачей выскочил из кухонной двери и стал слаженно наигрывать плясовую, заводя выпивших. Когда дозреют, выстроятся в очередь заказывать душевную романтику, которой так не хватает в рутинной портово-морской работе. Скучно.
Гринька выпил до дна и собрался уходить. Ничего, старик послушает его историю и завтра, на трезвую голову, а жалобная скрипка за последний год порядком надоела.
– Молодой человек, не желаете портрет?
*****
– Ой, ты? – Вейка как ни в чём не бывало снова взлохматила Гриньке волосы. – Вот и здравствуй снова. Сказала же, что завтра повторим, – она поцеловала ладошку и коснулась ею щеки Гриньки. – Завтра… Кто хочет попробовать дивное портретное искусство? Всего десятину возьму. Недорого же, чего боитесь?
– Да, парень, ты на крючке, – старик пьяно хихикнул и щёлкнул по пустой кружке. – Пора обновить.
Но Гринька на него не смотрел.
Наконец-то нашёлся смельчак.
Вейка вывела его в центр залы, усадила на стул и, как на обрыве, скинула походную котомку, достала новую свёрнутую холстину, закупоренные баночки с красками и пару кистей. Скрипачи затянули что-то интригующее. Выпивохи замерли.
Девушка работала обеими руками. Быстрые мазки, кисти мелькают, пачкается подол, едва уловимо клонится голова, чтобы откорректировать фокус.
– Ты моряк? – уже было видно, что Вейка заканчивала.
– А то, – натурщик оттянул на груди рубаху, обнажая волны-татуировки.
– Замечательно. Вот, – художница удовлетворённо вытерла руки о платье, подхватила портрет и повелительно покачала указательным пальцем. – Стой, сначала оценит публика.
Аккуратно держа холст, Вейка понесла показывать его по столам, довольно улыбаясь. Те, до кого доходила очередь, вдруг закатывались от смеха. Черёд дошёл и до Гриньки со стариком. С портрета на них смотрел одетый в рубаху хряк, на толстой шее которого красовалась серебряная цепь с кулоном-якорем. Потрет был до того живым, что, казалось, хряк высовывал пятак из картины и прожорливо принюхивался.
Краем глаза Гринька заметил, что натурщик багровеет. Он не мог сообразить, что происходит. Не выдержав, он подскочил к Вейке и вырвал холст. С тревогой всмотрелся в него и вдруг расплылся в улыбке.
– Чего смеётесь, черти? Это же чудесно! – он чуть не воткнул нос в свежую краску. – Как ты смогла? Чудо! Мне тут будто двадцать лет!
Вейка церемонно поклонилась и протянула ладони, требуя вознаграждение. Моряк-натурщик бережно положил портрет на ближайший стол, вывернул карманы и вручил ей несколько десятин серебряной змейки – всё, что нашлось. А народ продолжал гоготать, начиная догадываться, что за диво-изюминку обещала бродячая художница.
Моряк от досады топнул, махнул половому, чтобы тот записал долг за выпитое, и выбежал из корчмы. И скрипачи разразились весёлой музыкой, только успевая подставлять широкие пиджачные карманы под щедро сыплющиеся медяки.
– Сильна девка, – старик почти допил очередную кружку. – Вишь, как обсуждают. Не спеши-ка, парень.
– Ты о чём?
– Да так… Подумать мне надо. Сгоняй-ка ещё, пусто уже.
А и правда.
Решившая не останавливаться, Вейка снова пошла по столам, выискивая следующего смельчака:
– Не бойтесь, это шутка была. Больше так делать не буду. Честное слово даю. Замечательный портрет сделаю, никакого обмана!
Но, похоже, ей уже никто не верил.
– Ну что, рискнёшь? – девушка добралась до обновившего кружки Гриньки. – Недорого возьму. И сама решу, что в оплату: либо поцелуй, либо десятину. Не убудет с тебя, на дом денег всё равно скопишь, меня жить позовёшь…
– А рискну.
На стуле сидеть страшно. Кожей ощущаешь, что прикованы десятки глаз. Смеющихся, пьяных, недобрых. Все хотят продолжения зрелища, чтобы хитрая художница облапошила очередного болвана. Смотришь на Вейку, снова разложившую ремесленный скарб, и ищешь уверенности. И накатывает волна страха, что незнакомка, которую встретил мгновение назад, сейчас растопчет хрупко-размеренную жизнь, выжжет клеймо позора, которое никогда не вытравить.
– Только не шевелись, неуклюжий мой, – Вейка сосредоточенно сжала губы и медленно повела по холсту. Гринька замер.
– Ах ты шваль! – натурщик ворвался в корчму и, в бешенстве сжимая кулаки, остановился. – Значит, я свинья? И вы, уроды, – он обвёл свирепым взглядом вмиг притихших выпивающих, – мне не подсказали? Только ржали?
Вейка подскочила, отбросила кисти и неуверенно протянула деньги:
– Прости меня, всего лишь шутка. Верни портрет – я всё переделаю. Бесплатно.
– Нет уж, теперь ты должна.
Хряк подпрыгнул к оторопевшей Вейке и замахнулся. Но Гринька опередил и получил мощный удар в скулу, от которого отлетел под стол к старику. Пока приходил в себя, понял, что корчма сорвалась и пошла вразнос. Рыбаки, моряки и грузчики любили выпускать пар не только через выпивку и музыку. И защитить весёлую художницу от экипажа царской яхты, на которой служил натурщик, было делом чести. За такое каторгу не дадут.
– Понятно-о… Отставить! – распахнув двери корчмы, в неё ворвался царский охотник. – Где она? Вы что, псы тумана, не знаете, что это каторжная беглянка?
*****
Недавний проповедник заливал, что мир разделился на две части из-за людских грехов. Мол, запад любит соль, потворствующую обжорству, а восток – медоносных пчёл, благодаря которым опаивает мир вредной медовухой. Всего лишь-то надо отказаться от соли и пьянства, потравить пчёл – и туман отступит, растворится, соединив два берега. И мир ещё расширится, обнажая новые пригодные для жизни пространства, пригласит остатки человечества его освоить. Как будто других грехов не нашлось… Гринька, любивший мёд, конечно, наподдал бы проходимцу по полной за такую чушь. Правда, после мощного удара натурщика скула так горела, что сама мысль о драке отзывалась дополнительной болью.
И чего этот бред лезет в голову?
Старик-то храпит. Так налакался, что провонял всю комнату. Завтра будет скрипеть, кряхтеть и оправдываться, что во всём виноват Гринька: не остановил, не усмотрел, драку за художницу затеял, под каторгу подставившись.
Рыжая. Гринька слышал, что на севере на рудниках иногда рождаются девочки, которые могут чувствовать серебряных змеек. Таких отбирают у родителей и воспитывают в страхе, натаскивают и держат под полным контролем, чтобы потом с их помощью устраивать охоту на царских яхтах. Если сбежит – наказание.
Но чтобы встречались художницы, приманивающие змеек взмахом кисти, – такого