на сборище пришли
— дурное.
но почему же все вот так,
ведь слезы очищают душу?
ну почему когда в моей душе бардак,
так каждый норовится отвернуться?
так больно, грустно, страшно,
что мы приходим в этот мир одни
и будем вынуждены жить все так,
а как наступит смертный час:
кто все же вскрикнет вдруг о нас?
***
мое подсознание
испытывает так много боли.
все странно, неловко, но не сказать, что
внове.
как будто я волк в верблюшачьей одёжке,
спрятавшись в там,
забываюсь, отчасти кем буду на небесах.
могу и сражаться, и быть некрасивой,
ломиться в те двери,
которые меня бы убили,
однако, они дали сдачи
и шанс на удачу.
я знаю сама, что много кому я чего причинила,
как будто бы актом бича я всю вину искупила.
но, к сожалению, я снова
скулила
от своего же бессилия против себя,
и я знаю — я буду идти до конца,
убивая себя во всех смыслах и без,
достигая всего, что поставила вверх.
без цензуры, с легким раздраем,
устремлюсь я в вершины,
с которых потом,
окрыленная ветром,
полечу я обратно
неизвестным гонцом.
***
что есть в этой жизни дальше чем смерть?
что ожидает меня под конец?
страх обретенья долгожданной свободы
или все также томиться вневоле?
я словно страна, в рабстве каком-то,
жду независимость годы и годы.
могу я ломиться, стремиться, трудиться,
но толку, увы, не судьба получиться.
а мысли о смерти немного грустны,
но что ж нам поделать,
все пути таковы,
словно на поезде едешь во тьму,
ждешь просветления,
но тянет во мглу.
поле сражения залито все кровью,
невольно ты хочешь все подыспортить,
ты хочешь быть нужной,
затем — и счастливой,
но в этой ты жизни ты будешь забытой.
мысли о смерти спасают ночами,
как все завещали великие и писали,
Ницше и Кафка, поиск пути,
но до него никогда не дойти.
будешь жуком, насекомышем жутким,
грустным, убитым и одиноким,
будешь смеяться, это притворство,
все это закончится,
не будет потворства
прихотям этим, злословства и боле.
все это спутанно, грубо и мелко,
к себе так жестоко,
но это потребно.
себя полюбить — это роскошь,
наверно,
хочется взять и уйти в другой мир,
и это
все будет
довольно закономерно.
***
вся жизнь рутина, но не игра,
как будто розыгрыш с рук Творца
получаем мы и не выигрываем до конца.
я сижу, много думаю,
осознание своего существования
причиняет боль,
отдается в спину и руки,
да сколько можно уже,
хоть продавайся этой суке.
рутина сера, проникает как вирус,
изнутри разгрызающий все порывы.
она рядом, везде, твоя пара тоскливая на долгие веки.
приедается все:
человеки, ублюдки, работы и прочее.
чем же ты увековечить сможешь
свое житие никчемное?
и прочее
и прочее
можно сбежать только в горы,
вывести бесов всех наконец-то на волю,
столкнуться с ними в суровом бою
и может быть даже и стоит сдаться,
чтобы наконец-то уже где-то в аду обретаться.
***
такая неверная,
немного нервная,
словно тигрица, сорвавшись с цепи,
бесится, бесится, но не может уйти.
ее предводитель выходит на сцену.
и приручает ее к своему колену.
она ластится, стелится и смотрит наивно,
однако всего пару минуты назад -
и она бы убила
любого, кто сунется к ней чуть поближе.
но только властелин ее сердца сумеет
укротить страстью горящей,
жаждущей крови и властью дымящей,
эта пантера не хочет другого,
она любит такого,
кто способен остаться,
когда другой убегал бы от страха.
Посвященное Г.В.
я хочу зарываться в твои яркие кудри,
наслаждаться мгновением тайного поцелуя.
я хочу каждый раз улыбаться в глаза,
утопая в тропических зарях в зеленых тонах.
словно наркотик, расширяя зрачки,
чтобы ты отличался от всей мелкоты,
что где-то внизу,
а мы наверху, словно Эльбрус мы с тобой покорили.
но страхи порой, сжирая до кости,
не дают мне свободы и власти все просят.
я слезы пускаю, очень тайно порой,
но мыслью доброй живу все равно:
что когда-нибудь вместе, лапа with лапа, сердце to сердце,
к вершине подняться, как олимпийцы,
со всеми сразиться,
и этой победой между собой поделиться.