Читать интересную книгу На Старой площади - Станислав Меньшиков

Благодаря таким, как он, моё устройство на работу в Прагу длилось сравнительно недолго. Кстати говоря, проводилась стандартная тогда проверка по всем линиям, в том числе и КГБ. Результаты были однозначные: я оказался выездным во все страны мира. Версия о моих «чрезмерных контактах» оказалась ложной.

Как оказалось позже, уход из ЦК предоставил мне большие возможности для творчества. А в августе 1991 года, наблюдая из-за рубежа по телевидению за процессией изгоняемого со Старой площади аппарата ЦК, я понял, что хотя и не по своей воле, но убрался я оттуда вовремя.

Консультант ЦК

1 июля 1980 года, буквально на следующий день после своего прилёта из Нью-Йорка, явился я на свою новую работу в консультантской группе Международного отдела ЦК КПСС. Встречавший меня накануне в аэропорту Шереметьево сотрудник отдела покосился на мою бороду и бросил: «Если её оставите, это будет единственная в отделе и во всем ЦК борода». Я намёк понял и, придя на работу и доложившись начальству, осведомился, где в здании парикмахерская. Через полчаса вернулся в свою комнату чисто выбритым.

Бороду я носил с 1967 года и сохранял её, несмотря на смену нескольких мест работы. Помню, как первоначально вздрагивали охранники советской миссии при ООН, когда я туда приходил. Миссию тогда часто осаждали группы воинственно настроенных сионистов. К тому же напротив здания миссии находилась синагога, и наши ребята-охранники поначалу принимали меня за местного правоверного еврея.

Но ООН — ООН, а ЦК — ЦК. Начиналась новая глава в моей жизни, и она требовала и моего внешнего физического обновления.

Коллектив, в который я теперь приходил, не был для меня совершенно чужим. Скорее наоборот. С первым замом Пономарева — Вадимом Загладиным и заведующим консультантской группы Юрой Жилиным мы вместе учились в МГИМО, а позже работали в журнале «Новое время». То же относилось к четырем консультантам и выпускникам МГИМО — Игорю Соколову, Вадиму Собакину, Саше Беркову и Коле Ковальскому. Еще одного консультанта — Сашу Вебера я знал как регулярного автора статей в «Новом времени». И только один член группы — Андрей Ермонский был для меня новым человеком.

Знал я и некоторых других сотрудников и руководителей отдела — тогдашних и более ранних — Карена Брутенца, Ростислава Ульяновского, Елизара Кускова, Виталия Корионова. С Брутенцом не раз общался, работая в МГИМО, как с одним из самых знающих наших специалистов по Ближнему Востоку. Ульяновский в 1967 году направлял меня в командировку в Грецию в помощь тамошней компартии, проводившей международную научную конференцию. Сам Ульяновский ещё до работы в ЦК был известен как видный ученый, автор монографии об Афганистане.

К моему приходу в ЦК Елизар Ильич Кусков уже там не работал из-за тяжёлой болезни, но незадолго до того был первым замом Пономарева и считался одной из самых светлых голов в этом учреждении. Он меня знал по участию в подготовке разных документов, к чему привлекали нас, работников Академии наук. Как-то в середине 1970-х годов мы случайно пересеклись в нью-йоркском аэропорту, откуда он возвращался в Москву из очередной поездки. Увидев меня, спросил, чем я занимаюсь. И тут же попросил подготовить для ЦК записку о мировом экономическом положении, что я и выполнил, направив текст поверху, как тогда говорили, «в инстанцию».

Виталий Германович Корионов был предшественником Кускова, но его подвела нетерпимость к начальственному чванству. В одной из поездок в страны Латинской Америки он сопровождал известного грубияна и самодура, члена Политбюро А. Кириленко, который был главой партийной делегации. Руководители местных компартий, хорошо знавшие Корионова, но мало разбиравшиеся в чинопочитании, встречали Корионова как родного и не воздавали, как показалось Кириленко, достаточных почестей ему лично. Кириленко обиделся, обругал Корионова, а по возвращении в Москву добился его снятия с работы.

Между тем Виталий Германович был не только высококлассным мастером своего дела, но и талантливым публицистом. Он получил престижное назначение политическим обозревателем в газету «Правда», где выступал с острыми статьями до глубокой старости, в том числе и при новом режиме — в 1990-х годах.

Был он и просто порядочным человеком. В 1960-х годах, будучи заместителем директора ИМЭМО, я участвовал в работе группы по подготовке международного раздела доклада Л.И. Брежнева на очередном съезде КПСС. Работали на бывшей «ближней» даче Сталина в Кунцево. Вечерами иногда выпивали. Во время одного из таких коллективных возлияний кто-то зажёг дрова в камине одной из комнат. Наутро комендант дачи, женщина, служившая там со сталинских времен, пожаловалась Корионову, как старшему группы на произошедшее «безобразие» («сожгли дрова товарища Сталина»!) и пригрозила отрапортовать в управление делами ЦК. Виталий Германович почему-то вызвал меня (в этой комнате с камином стояла отведенная мне кровать) и строго спросил: «Кто поджёг дрова?» Признаться, я очень смутно помнил события той ночи, но ответил так:

— Ну какая теперь разница? Допустим, что я.

Насколько я понимаю, В.Г. постарался замять дело, потому что больше к этой истории никто не возвращался. Правда, эпизод этот вошёл в цековский фольклор, где я фигурировал в качестве поджигателя дров товарища Сталина.

Беглому знакомству с высшими чинами Отдела я был обязан и другому эпизоду. В начале 1970-х годов я работал в Сибири и иногда наезжал в Москву. В один из таких приездов мой старый товарищ по МГИМО Игорь Соколов позвал меня на «обмыв» его докторской диссертации в ресторане гостиницы «Националь». В это время он уже работал консультантом в Международном отделе ЦК и на свой «сабантуй» назвал чуть ли не всё его руководство. Я приехал, когда большинство гостей уже собралось, а растерянный Игорь ждал меня внизу у входа.

— Что же ты опаздываешь? — недовольно сказал он. — Ты ведь обещал быть тамадой.

Я, признаться, забыл об этом обещании, но главное — прибыл с другой деловой встречи, где «раздавил» на двоих почти литр водки. Я сказал Игорю, что, будучи нетрезв, могу невзначай наговорить лишнего и кого-то обругать. Но Игорь сделал обиженное лицо, и мне пришлось согласиться. Я уже не помню, как я провёл тот вечер, но только после его окончания ко мне подходили и трясли руку и Кусков, и Шапошников, и ещё кто-то. Как мне удалось их всех рассмешить и ублажить, понять не могу. Но, видимо, с тех пор они прониклись ко мне добрыми чувствами.

Но вот теперь я и сам служу в аппарате ЦК, перекочевав из мира академии и дипломатии в мир партийной бюрократии. Впрочем, сказать так, было бы большой натяжкой, потому что Международный отдел того времени был мало похож на бюрократическое учреждение. Об этом говорил и его состав, в котором бывших гос- и партчиновников практически не было, а работали в основном либо специалисты, выросшие в его недрах, либо люди из научного мира.

В нашей консультантской группе только Юра Жилин и Андрей Ермонский вышли из журналистики и не имели учёных степеней. Остальные все до единого были докторами или кандидатами наук.

Это отражало заинтересованность Б.Н. Пономарева в том, чтобы поддерживать свою репутацию не только как политика, но и как ученого. Сам он был академиком (по отделению истории АН СССР), часто выступал с научными докладами и статьями, правда, главным образом по проблемам мирового коммунистического, рабочего и национально-освободительного движения. Всё это время от времени оформлялось в виде книг. Для такого насыщенного творческого потока требовалась помощь наших консультантов.

Но, конечно, не только для этого существовала консультантская группа. Отдел участвовал в составлении многих партийных документов, например докладов генсека на съездах КПСС, его выступлений на пленумах ЦК, встречах коммунистических и рабочих партий, высоких заявлений по разным вопросам.

Особое место в этой работе занимала подготовка международного раздела доклада генсека на очередном партийном съезде. По традиции, заведенной ещё при Сталине, раздел этот начинался с характеристики главных тенденций в развитии зарубежного мира, прежде всего в капиталистических и развивающихся странах. В этой части обычно формулировались теоретические положения о новых явлениях в развитии всей международной обстановки и мира капитализма в особенности.

Новые идеи черпались, как правило, из разработок институтов Академии наук, занимавшихся международной тематикой. Естественно, что институты стремились зафиксировать свои, часто спорные тезисы в докладе генсека, придав им тем самым характер официальной, не подлежащей критике теории.

Конечно, всё это зависело от личности генсека. Одно дело — Сталин, считавший себя классиком марксизма и имевший вкус к теории. Он мог вполне оценить и сделать частью собственного вклада идею Е.С. Варги о «деформации цикла» и «депрессии особого рода» (см. доклад на 17-м съезде). Другое дело — Н.С. Хрущев, который в теории не разбирался, но считал, что «так надо», а потому послушно включал в свои доклады тезисы о мирном сосуществовании или «новом этапе общего кризиса капитализма», чего настойчиво добивались академик А. Арзуманян и главный редактор журнала «МЭМО» Я.Хавинсон.