его сторону, он повернулся, она вспыхнула, наткнувшись на синеву его глаз, и пошла по проходу к призывно махнувшей рукой Валентине.
Влюбилась она нечаянно и глупо, как это часто бывает в двадцать с небольшим. Почему он, а не другой? Почему именно этот черноволосый с наглым синим взглядом Ася объяснить не могла. Однажды она сидела на лекции позади него, он обернулся и попросил у нее ручку, она, отчего-то разволновавшись, отдала свою и до конца лекции тупо смотрела ему в спину, мысленно повторяя: «Ну, оглянись и попроси что-нибудь ещё, ручку или тетрадь, или просто так, оглянись!». Гипнотизёр из Аси вышел никакой, он больше не оглянулся и ничего не попросил, но девушка пропала, словно невидимый крючок цапнул то загадочное место, где возникает то странное волшебство, приносящее и радости, и горести — чего больше, никто не скажет. Лёня Акулов, так называлось Асино пристрастие, был питерцем, состоял в шумной, весёлой компании шутников и приколистов, любимцев девчонок всего потока и побочных ручьёв и речек. Прежде она и внимания на него не обращала, будучи платонически и теоретически, но мучительно влюблённой в великолепного энергичного актера БДТ, спектакли с участием которого планомерно посещала не по одному разу, выстаивая ночные очереди за билетами. Актер был талантлив, хорош собой, высок ростом — прекрасная мишень для грёз начитанной девушки, любительницы кино и театра. Синие же глаза Лёни Акулова нежданно-негаданно, а, возможно, наоборот, закономерно, пробили брешь в этой романтической броне, вызвав бурю чувств, мучивших Асю уже почти три месяца.
Глава 2. Гастингс. Woodcombe Drive — Переулок Лесной овраг
Шары высоких фонарей вяло рассеивали темноту, где-то рядом шумело море, точнее, пролив, обреченный принадлежать двум странам и потому носить двойное имя Ла-Манш — Английский. Или наоборот, кому как нравится. Задние огни автобуса, из которого я только что вышла на мокрый асфальт набережной, мелькнули за поворотом и пропали. Все стихло и замерло — ни живой души, лишь холодный ветер, дыхание воды, да удаляющийся шум одинокого мотора. Найдя под фонарем место посуше и посветлее, я пристроила туда чемодан и немного постояла, пытаясь успокоиться и выровнять сбившееся от волнения дыхание. Что могло случиться? Что помешало ему встретить меня? Еще вчера мы разговаривали по скайпу, и все казалось прекрасным. Или он встречал, но мы, по какому-то стечению обстоятельств, разошлись, не увидев друг друга? Это невозможно, ведь я почти час проторчала в терминале Гатвика, в зале встречающих, а он так и не появился. Если он аферист, то какой смысл в этой афере? Что можно получить с меня, немолодой женщины без гроша за душой? От иностранки из России? Либо что-то случилось, либо я совершила очередную жизненную глупость, причем глупость масштабную.
Можно было предполагать, возмущаться, сокрушаться и прочая, но факт состоял в том, что я, зрелая женщина, покинула родную страну ради рискованного союза с английским подданным, Джеймсом Монтгомери, с которым познакомилась самым популярным способом двадцать первого века — по интернету, и теперь стояла в одиночестве на пустой набережной на берегу Английского пролива, не зная, что делать дальше.
Очередной порыв январского ветра добрался до моих несчастных костей и сподвиг на действие. Наручные часы показывали московскую половину десятого, значит, по Гринвичу — полседьмого. А город словно вымер. Ни машин, ни людей. Если я простою здесь, под фонарем, всю ночь, то к утру, в лучшем случае, схвачу воспаление легких, а в худшем — на набережной найдут мой хладный труп. Умирать мне вовсе не хотелось.
Мой телефон был бесполезен, исчерпав возможности батареи и финансов. Несколько звонков, сделанных в жесточайшем роуминге, напрочь убили его активность. Нужно добраться до ближайшего места, где есть живые люди, а там будет видно, что делать дальше. Я достала из сумки листок с адресом: 3, Woodcombe Drive, который мне ровным счетом ни о чём не говорил, сунула его в карман пальто и, подцепив сумку на плечо, двинулась по набережной в случайно выбранную сторону, таща за собой чемодан. Кажется, шла бесконечно долго, останавливалась, поправляя сползающий с плеча ремень сумки, снова шла, удивляясь, что город вымер, словно все живое выдуто из него ветром. Справа шумело невидимое в темноте море. Лишь огни фонарей, что строем вытянулись вдоль пирса, кривыми зигзагами отражались в воде. Немного успокаивал свет в окнах домов, как доказательство, что жители не покинули город, а лишь спрятались от темноты и холода январского вечера. Я шла, проклиная себя, Джеймса Монтгомери и высокие каблуки сапог — вырядилась ради жениха-англичанина! Что с ним могло случиться? Сердечный приступ, авария, катаклизм? Ремень предательски сполз с плеча, я не успела подхватить падающую сумку, она плюхнулась на мокрую мостовую, смачно громыхнув, словно подала сигнал: напротив, витриной и нутром, светилась пиццерия. Я рванула к стеклянной двери, как к вратам в райский сад. Дохнуло теплом и одуряющим ароматом свежей выпечки. Я вдруг поняла, что ужасно, до тошноты хочу есть. Небольшой зал с разноцветными пластиковыми столиками, был пуст, лишь в дальнем углу сидел мужчина с кружкой в руке. За прилавком стоял другой, совсем не английского, скорее, арабского вида. Он что-то спросил, но из всей фразы я поняла лишь слово «мэм».
— Здравствуйте, — брякнула я, поздним зажиганием понимая, что говорю по-русски.
Араб уставился на меня и снова что-то сказал, а я вновь не поняла. К жизненному шоку добавился культурный.
Вздохнув по методу Бутейко, попросила араба говорить помедленней. Сосредоточившись, все-таки уловила, что заведение скоро закрывается, и что, если я хочу купить пиццу, то она будет не очень горячей.
Собравшись с мыслями, спросила, как добраться до Вудкэм Драйв.
— Вудкэм Драйв? Это далеко, возле Сент-Хелен Вуд, вы можете доехать автобусом или взять такси, — объяснил араб, сверкая черными опасными глазами.
Я купила маленькую пиццу и, осмелев, попросила продавца вызвать для меня такси. Через четверть часа напротив кафе тормознул автомобиль неведомой марки. Признаться, я вообще не разбираюсь в марках автомобилей. Водитель был черен, как этот январский вечер.
— Куда едем, мэм? — спросил он, обернувшись, когда я устроилась на заднем сиденье. В очередной раз вздрогнув от «мэм», обращенного ко мне, протянула ему листок с адресом. Он что-то пробурчал, кивнул, завел мотор и лихо рванул с места.
За окном замелькали огни окон, темные кущи деревьев, проплыла глухая каменная стена, потянулась живая изгородь, блеснула вода, отразившая свет фар — какой-то пруд или озеро, затем — железнодорожный переезд. Впервые за последние несколько часов я вдруг осознала, что нахожусь в Англии, в