Эссе называлось «Киномузыка на фоне истории». Получил я его только летом 2012 года, когда мы встретились в доме маэстро. Как Морриконе и обещал, он подарил мне эссе и попросил, чтобы я поделился своими впечатлениями о нем. Я был польщен и с интересом прочитал текст, сделав кое-какие пометки. Так зародился проект, который вылился в эту книгу. Впрочем, и она лишь верхушка того айсберга, который мне открылся.
Мы приступили к беседам в январе 2013 года. Я уже жил в Голландии, но часто приезжал в Рим. С тех самых пор я активно работал, настраиваясь на то, что смогу завершить текст к десятилетию со дня нашей первой встречи. Так и случилось.
8 мая 2015 года я выехал из дома родителей и отправился к Эннио, чтобы получить его благословение на публикацию. Через четыре часа я вышел от него и почувствовал, что огромное и тяжелое колесо, вращавшееся во мне все это время, завершило последний оборот.
Так из моего упрямства и веры в Эннио Морриконе родилась эта книга. Морриконе дал мне возможность затеять авантюру, которую я пережил как ценнейший жизненный опыт и высокую личную ответственность. За это я искренне благодарю Эннио и его жену Марию, которая всегда была внимательна и добра ко мне, а также всю семью Морриконе и тех людей, которые уделили мне свое время (иногда очень даже много) и помогли сделать эту книгу более полной: Бернандо Бертолуччи, Джузеппе Торнаторе, Луиса Бакалова, Карло Вердоне, Джулиано Монтальдо, Флавио Эмилио Сконья, Франческо Эрле, Антонио Баллиста, Энцо Оконе, Бруно Баттисти Д’Амарио, Серджо Донати, Бориса Порену и Серджо Мичели.
Эта работа не претендует на то, чтобы закрыть тему, да и невозможно освятить в единственной книге все грани одной из самых ярких личностей в мире музыки ХХ века, тем более такую сложную и многогранную, как Эннио Морриконе. Тем не менее я верю, что читатель сможет найти здесь ответы на вопросы, которые касаются и его тоже, и не важно, занимается он музыкой или нет. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Алессандро Де Роза
Игра с Мефисто: страсть к шахматам
ЭННИО МОРРИКОНЕ: – Не хочешь сыграть в шахматы?
АЛЕССАНДРО ДЕ РОЗА: – Сначала тебе придется меня научить.
Мы берем со стола изящную шахматную доску, которая стоит у Морриконе в гостиной, где мы расположились.
АЛЕССАНДРО ДЕ РОЗА: – Как ты начинаешь партию?
– Раньше я всегда открывал ладью, так что, наверное, я бы и сейчас так пошел, вот только как-то раз великий шахматист Стефано Татаи посоветовал мне сначала ходить E2—E4. Это очень похоже на генерал-басс.
– Так мы сразу перейдем к музыке?
– В каком-то смысле да. С годами я нашел многочисленные точки соприкосновения между шахматами и музыкальной системой, построенной на длительностях и высотах. В обоих случаях у игрока имеется время, чтобы сделать правильный ход, однако и там и там мы имеем дело с поистине космическими понятиями. И там и там возможны комбинации по горизонтали и вертикали, различные рисунки и разные стратегии. А еще в шахматах можно выстроить партию, как выстраиваешь музыкальную партитуру. У тебя голове имеется масса вариантов ходов, и с каждым следующим возможности только множатся. Это напоминает мне контрапункт. Если искать другие параллели, то найти их не сложно, пересечений между шахматами и музыкой очень много. Не случайно среди музыкантов великих шахматистов не меньше, чем среди математиков: подумай сам. Например, Марк Тайманов, Жан-Филипп Рамо, Сергей Прокофьев, Джон Кейдж – все они и композиторы, и шахматисты. Мои друзья Альдо Клементи и Эджисто Макки тоже играют. Шахматы родственны математике, а математика, если верить Пифагору, сродни музыке. Например, иная музыка, в частности, сочинения Клементи, вся построена на расчетах, на комбинациях – и на них же строится шахматная партия.
Я думаю, что любая творческая деятельность имеет в основе разные элементы: графику, логику, в ней сочетается как закономерное, так и непредсказуемое.
– Что тебя особенно увлекает в шахматах?
– Та самая непредсказуемость. Идет рутинная игра, и вдруг ни с того ни с сего происходит прорыв. И предсказать его невозможно. Один из величайших шахматистов в истории, Михаил Таль, выиграл очень много партий именно благодаря таким непредсказуемым ходам, которые повергали противника в недоумение и не давали опомниться. А мой любимый Бобби Фишер был гением подобных неожиданностей. Эти шахматисты рисковали, доверяя инстинкту. А я играю, просчитывая, опираясь на логику. Надо признаться, что шахматы – самая прекрасная игра именно потому, что это – не только игра. В ней присутствует все – правила, мораль, жизненные устои, желание биться, не проливая крови, жажда к победе, и к победе достойной. Чтобы выиграть в шахматы, нужно не только везение, но и талант!
Ведь стоит взять эти деревянные фигурки, эти маленькие статуэтки в верные руки, как они становятся настоящей силой и впитывают энергию, которую передает им игрок. В шахматах заключены жизнь, борьба. Это один из самых жестоких видов спорта, напоминающий бокс, вот только куда более красивый и изощренный. Признаюсь, что когда я писал музыку для последнего фильма Тарантино «Отвратительная восьмерка» (2015), я перечитывал сценарий и ощущал то напряжение, которое постепенно нарастает между персонажами. Тогда я подумал, что это очень похоже на чувство, которое испытываешь во время шахматной партии. Вот только в отличие от фильма Тарантино в шахматах нет крови, нет физического насилия. И все же это очень горячий вид спорта. Во время игры нарастает невероятное лихорадочное напряжение. Кто-то даже сравнивает шахматы со звучанием тихой мелодии, которая переходит в крещендо, для меня же играть в шахматы – примерно то же самое, что писать музыку. Если уж говорить совсем откровенно, то нужно добавить, что я написал гимн шахматистов для туринской Олимпиады 2006 года.
– С кем из режиссеров или музыкантов ты играл чаще всего?
– Сыграл несколько партий с Терренсом Маликом, хотя надо сказать, я оказался гораздо сильнее. Поинтереснее было с Эджисто Макки и уж совсем непросто с Альдо Клементи. Помнится, из наших десяти партий он выиграл по крайней мере шесть. Он оказался лучшим. Я до сих пор помню, как он рассказывал, что играл с самим Джоном Кейджем! Я не видел эту игру, но она стала легендарной борьбой титанов музыкального мира.
– Это же борьба между логикой и хаосом. А как тебе удается поддерживать форму?
– Я знаком с несколькими шахматистами, и когда представляется возможность, езжу посмотреть, как они играют. Я много лет выписываю шахматные журналы: «Шахматная Италия» и «Ладья, конь – шах!». Однажды я случайно заплатил за подписку два раза.
Несмотря на мой интерес к шахматам, я играю все меньше и меньше. В последнее время я все больше соревнуюсь с Мефисто – компьютерным противником. Виртуальные шахматы чудовищно сложны. Честно говоря, я постоянно проигрываю. Кажется, за все время я выиграл раз десять и несколько раз сыграл вничью. Обычно всегда побеждает Мефисто. Когда-то все было не так. Когда мои дети жили в Риме, я играл с ними в шахматы. Долгие годы я пытался заразить их своим увлечением, и со временем Андреа стал играть лучше меня.
– А правда, что ты играл с великим Борисом Спасским?
– Да, было дело. Примерно лет десять назад, в Турине. Кажется, это был самый великий день в моей шахматной карьере.
– Ты выиграл?
– Нет, но я сыграл вничью. Многие говорят, что это была потрясающая партия. За нашими плечами стояли зрители, играли только мы двое. Потом он признался, что играл, стараясь не давить. Это было очевидно, иначе партия закончилась бы слишком быстро, но я все равно остался доволен собой. Представь, что я до сих пор храню на доске у себя в кабинете отметки ходов той партии. Спасский открыл игру королевским гамбитом, чего я и боялся, потому что это один из самых острых и сложных дебютов. Таким образом он сразу вырвался вперед, но на пятом ходу я использовал находку Бобби Фишера и сравнял счет, после чего мы были вынуждены сделать по три одинаковых хода и сошлись на ничьей. Потом я попытался было расписать эту партию до конца, играя с Альвизе Зикики, но безуспешно. Я был взволнован и проиграл последние ходы. А жаль.