Читать интересную книгу Химера и антихимера - М. Швецов

Уоллес, соавтор теории естественного отбора, считавший себя дарвинистом, тем не менее критиковал Дарвина за поддержку гипотезы Ламарка. Советская же наука от безудержной поддержки гипотезы наследуемости при наличии многочисленных экспериментальных подтверждений перешла к факту умолчания или доказательству противного и неприятия инакомыслия. Снова провозглашена единственно верная линия в биологии на основании достижений генетики, которая, как определено, имеет теснейшую связь с дарвинизмом. Нередко вопросы структуры генов приравниваются к вопросам управления их работой. Французский учёный Грассэ (Grasse,1962) отмечает, что «ловкая операция», в результате которой дарвинизм объединился с генетикой и экологией в современном синтезе, привела к созданию хотя и «логически приемлемой», но не объясняющей многих фактов теории. «Как только, - отмечает Грассэ, - мы сопоставляем друг с другом сопряжённые по времени их возникновения адаптации, развивавшие, с одной стороны, локомоторные качества травоядных млекопитающих, отдалявших их от хищника, и с другой стороны, адаптации развития пахучих желёз, приближавших их к хищникам, видимость правильности их селективного объяснения по отдельности «испаряется».

Петроградский учёный А.А. Любищев (1890 – 1972), очутившийся из-за катастрофических демократических неурядиц в Пермском периоде своего творчества, писал в статье «Понятие эволюции и кризис эволюционизма» («Изв. Биол. НИИ и Биол. станции при Пермском гос. университете», 1925, т. 4, Вып. 4, с. 137 – 153): «Дарвинизм и разные школы псевдоламаркизма (механоламаркизм, психоламаркизм) являются, по существу, эпигенетическими направлениями, что давно было отмечено Данилевским. Как правильно отмечает Соболев, Дарвин пожал там, где не посеял и приобрёл славу основателя эволюционизма, не будучи эволюционистом. Если поэтому понимать эволюцию как противоположность эпигенеза, то можно сказать, что эволюционизм переживал жесточайший кризис как раз во времена почти неограниченного дарвинизма…»

Подобные замечания должны подсказать читателю, что в беседах мы не намерены специально касаться генетических аспектов эволюции. Генетические проблемы необычайно сложны, и погружение в них чревато потерей главной линии повествования. Наверное, вам известно, что чем глубже ищешь, тем больше теряешь перспективу горизонта. Поэтому вопросы генетики, которые развивают близорукость у любознательных, мы оставим в компетенции последователей Ф. Добржанского и Н. Дубинина. Впрочем, в части обсуждения разных теорий эволюции вопросы генетики будут затрагиваться, но, в основном, в плане усмотрения пассивной сохраняющей роли генов.

Стоит сказать, что сам Дарвин не видел в законах Менделя опоры своей теории.

В-шестых, мы не будем пережёвывать известное, кочующее из учебника в учебник. А сознательно выберем из литературы то, что вызывает положительные эмоции радости познания. Это основное условие запоминания и стимуляции собственной творческой активности. Надеюсь, что выражение «коровьих» глаз, возникающее при чтении официальных учебников дарвинизма, сменится человеческим блеском. Это и значит, что проснётся душа и породит те замечательные новые идеи, на которые не способно реакционное сознание…

Выбор только интересного обрекает меня на известную узость повествования. Здесь имеют явное преимущество профессиональные биологи. Но я и не собирался отбирать у них хлеб. У меня другие задачи. Помимо важнейших исторических сведений наше внимание среди эволюционных вопросов будут занимать прежде всего те, которые позволят применить для их понимания иммунологические подходы.

Более ста лет науке об иммунитете, но становится не по себе от мысли, что отрасль, которая располагает универсальными и уникальными сведениями для познания живого, осталась в стороне от столбовой дороги эволюции. Наверное, в этом виноват сам XX-й век. Век стрессов и страстей. которые губят лимфоидную систему.

В-седьмых, автор предполагает, что читатель уже познакомился с официальным дарвинизмом. Поэтому в повествовании будет больше внимания уделено тем трансформистам и антидарвинистам, о которых в советских учебниках сообщают мелким «ругательным» шрифтом. И автор будет вполне удовлетворён, если читателем не будут приняты даже его собственные концепции, но запомнятся идеи и заслуги инакомыслящих эволюционистов. Беда советского дарвинизма и принесённых ему в жертву студентов-медиков и биологов, не говоря уже о биологии как таковой, – это отсутствие инакомыслия. Наша биология давно проповедует принцип: «Жую – значит существую», вместо того, который и есть подлинная жизнь: «Мыслю – значит живу».

В-последних, автор этой небольшой книжки работает в Перми. Поэтому пусть не удивляется московский и курский читатель, что в тексте наряду с трудами известных российских учёных приводятся сведения о пермских биологах и трудах, посвящённых исследованию Урала… На этой земле тоже жили пророки. Пришло время вспомнить об этом. Итак, в дорогу Памяти и Жизни…

Беседа 1.

Что такое «вид»?

Хотя материалистическая наука, взращенная советской действительностью, претендует на истину в последней инстанции и «ответила» на все неясные вопросы биологии, тем не менее к заключениям официальной науки мы придем значительно позднее, а поговорим о тех сомнениях и неясностях, которыми полна философия эволюции, но которые двигали ее на протяжении столетий по направлению к истине, которая все же тем быстрее убегала, чем ближе к ней пытались подойти.

В эпоху сомнений и существования живой науки ответить на этот вопрос однозначно никому не удавалось. Да и можно ли рассчитывать на удачу? Попыток делалось множество, различные определения держались какое-то время в науке, но постепенно они переставали удовлетворять новое поколение исследователей. Чтобы судить о том, насколько шатки и неустойчивы все эти попытки дать всеохватывающее и не подлежащее никаким лжетолкованиям определение «вида», достаточно будет указать на следующий характерный факт.

Э. Геккель написал прекрасную монографию об известковых губках. Это классический труд, автор которого поставил себе цель дать обстоятельную классификацию известковых губок. И что же оказалось? Геккель чистосердечно признался, что из этих животных можно составить и 21, и 111, и 289, и наконец, 591 «вид», смотря по желанию классификатора и тем правилам, которыми он руководствуется при составлении своих классификаций. Сначала решили, что «видом» нужно считать совокупность животных или растений, сходных между собой в существенных признаках. Но внешняя разница между полами бывает нередко настолько резкая, что неопытный классификатор, руководствующийся в своих определениях внешними признаками, может отнести самца и самку одного и того же вида животных к двум различным видам, а то и родам.

Впрочем, не только новички в деле классификации, но и опытные представители науки ошибались в своих определениях и ошибались только потому, что классифицировали на основании внешних признаков. В работе В.В. Лункевича («Основы жизни» в двух томах, 1910, Санкт-Петербург) приводятся такие сведения: «Кювье думал, что главным, «существенным» признаком, на основании которого классифицируются птицы, нужно считать их клювы: по величине и форме клюва птицы разбиваются на отдельные классы, семейства, роды и виды. Идя по пути, начертанному Кювье, мы должны будем самца и самку одного и того же вида новозеландской птицы (Neomorpha) отнести не то что к различным видам, а к различным семействам, так как самцы этой птицы имеют клюв прямой и сравнительно небольшой, а у самки он вдвое больше и загибается серпом».

Но в природе есть и такое сложное явление, как «полиморфные» виды – это пчелы, термиты, муравьи. Какой бы вид муравьев вы не взяли, всегда в нем вы найдете крылатых самцов, затем несколько отличающихся от них крылатых самок и бескрылых рабочих.

Вряд ли более состоятельным является то определение, которое было дано еще Бюффоном. Этот выдающийся для своего времени натуралист говорил: «Вид есть не что иное, как непрерывный, последовательный ряд особей, сходных между собой и повторяющихся в потомстве». То же самое, только несколько иначе, утверждал Кювье. По его мнению, видом нужно считать собрание всех органических существ, произошедших друг от друга или от общих родителей, и сходных с последними настолько, насколько они сходны между собой.

Все особи данного вида происходят от одного родоначальника, или точнее – от одной пары «родоначальников» - таков сокровенный смысл всех вышеназванных определений вида. Вместе с тем вряд ли будет ошибкой утверждение о том, что попытки дать точное определение вида исходят из концепции неизменяемости видов. Ведь если стоять на позиции изменяемости признаков и видов, то все попытки такого определения должны потерпеть фиаско. Многие сторонники трансформизма, начиная с самого Ламарка, обосновали позицию, что «видов» вообще в природе нет, что «вид» это полезная выдумка нашей фантазии. «В живой природе есть животные и растения более или менее сходные между собой, и сходство это обусловливается вовсе не тем, что они якобы относятся к одному постоянному замкнутому виду. Сходство это покоится на родственных отношениях (родственных по происхождению) как между современными организмами, так и между организмами вымершими». (В.В. Лункевич «Основы жизни»).