Так, госсекретарь (была тогда такая должность), а до этого — фактически начальник ельцинского штаба, свердловский депутат Геннадий Бурбулис во время застолья после очередной ельцинской победы встал произносить тост и начал материться, да еще при женщинах.
Вскоре Ельцин напишет в своих «Записках…»: мол, я от него устал. Бурбулиса рядом с ним в этот момент уже не было.
Вообще-то (отмечу в скобках) Бурбулис, помимо своих демократических взглядов, был еще и образованным, интеллигентным человеком. К эпизоду этому я позднее вернусь, попробую расшифровать загадку, а пока — еще один эпизод. Вечеринка, устроенная министром безопасности РСФСР Виктором Баранниковым в честь победы над путчистами в 91-м году, была смазана… тяжелым армейским матом Руцкого.
Пройдет два года, и Руцкой, с другими мятежниками 93-го, с тем же Баранниковым, отправится в автобусе прямиком в Лефортово. Нет, конечно, не потому что ругался матом при дамах (и при Ельцине), совсем не поэтому. Но какая-то линия здесь прослеживается.
Как пишут некоторые мемуаристы, Горбачев любил «подпускать матерок» в своей деловой речи, в том числе и во время заседаний Политбюро. Ельцина это наверняка коробило.
Было бы, например, понятно, если бы Ельцин при всем при этом был очень вежлив и тактичен, держался всегда мягко и боялся обидеть кого-то. Так ведь нет, ничего подобного! Практически на всех своих постах он вел себя с подчиненными довольно резко, порой очень жестко, отчитывал их («Папа мог поговорить очень вежливо, но ТАК вежливо, что эта вежливость доводила некоторых до полубессознательного состояния», — вспоминает дочь Ельцина Татьяна) — тому есть немало свидетельств. Возможно, мат в таких случаях, напротив, как-то снижает ситуацию, делает ее попроще, более свойской, что ли, — но факт остается фактом: резкий, конфликтный Ельцин совершенно не употреблял в своей речи этих слов. При этом всегда и всем на работе он говорил «вы», исключений из этого правила почти не существовало.
Можно находить разные объяснения этой странной для русского человека особенности. Ну, скажем, знаменитая «дистанция» Ельцина. Или то, что он выбрался из самых низов на самый верх, выбрался стремительно, только благодаря себе, своему упорству, своей воле, и общепринятый мат был ему противен, был для него принадлежностью социального дна, блатного языка послевоенной улицы, той нищеты, того ужаса, от которого он уехал из Березников в Свердловск, в институт. И это объяснение тоже вполне подходит.
Кстати, мой покойный отец, Дориан Михайлович Минаев, одного с Ельциным года рождения, работавший на ткацко-прядильной фабрике главным инженером, а потом директором, тоже никогда матом не ругался, хотя наверняка слышал его каждый день, и каждый день, как и Ельцин в своем управлении, жестко и сурово отчитывал подчиненных. Была в этом презрении к мату какая-то важная черта послевоенной технической интеллигенции.
…Словом, объяснения годились разные, но ни одно до конца не устраивало.
Но как-то в зарубежной его биографии (у Т. Колтона) вдруг натолкнулся на еще одно возможное объяснение. Оно заключается в том, что предки первого президента России, как и у многих других уральцев и сибиряков, могли быть, как пишет автор, «староверцами», ну то есть, если по-русски, староверами (старообрядцами), которые со времен церковного раскола XVII века считались еретиками и которых ссылали за ересь именно на Урал и за Урал.
Староверы не курили. И Ельцин не курил, просто не выносил табачного дыма, подавляющее большинство его подчиненных были некурящие люди.
Староверы не сквернословили, отличались строгими нравами, особенно в семейной жизни, были истовы в труде. И Ельцин в лучшие годы доводил подчиненных до полного изнеможения своим графиком, своей требовательностью, своей работоспособностью. Ну, и, конечно, староверы не пили водку…
Да, понятно, что на этом месте стройная концепция треснула.
Однако речь ведь не идет о прямом наследовании религиозных традиций, тем более что дед Ельцина, Игнатий, уже ходил вместе со всеми в обычную православную церковь, где потом крестили Бориса Николаевича. Речь тут о другом — о наследовании непрямом, неявном, даже не на уровне семейного завета, а на уровне подсознательных, «генных» матриц, неожиданно и порой странно проявляющихся в потомстве, причем именно в отдельных потомках рода, как бы случайно…
А что, собственно, мы, современные люди, знаем о староверах? Да практически ничего. Их традиции, их строгая духовная основа очень плохо прилагаются к нашему российскому менталитету, особенно сегодняшнему, к уже традиционному понятию о «русской душе». Между тем, как пишет американский исследователь, «их моральный кодекс сдержанности, усердия и упорное противостояние трудностям в некоторой степени напоминают протестантскую этику на Западе». Вот так.
Еще одна особенность родословной Ельцина — то, что его крестьянские предки не были крепостными. Вернее, не были «барскими», то есть не принадлежали в виде собственности никакому частному лицу. На Урале, в том числе и в местах, откуда Ельцин родом, крестьяне были в основном «государственными», то есть хозяин у них, конечно, был, но не «барин», а чиновник, в обязанности которого входило взимать с крестьян государственный оброк в виде работы. Что еще важно, государственные крестьяне могли выкупать себя сами, по собственной воле.
В чем разница?
Мир дворянских поместий — это действительно целый мир, обустроенный, обжитой, замкнутый на себя. В нем есть солнце, центр вселенной — барин или барыня (или они вместе), «мать» и «отец»; есть их многочисленные дети (крестьян они тоже называют «детьми»), а также родственники и приживалы; есть близкие к ним слуги, но слуги — это уже вершина иерархии, а еще в этом мире были десятки, сотни специалистов разных профессий, которые нужны при барском дворе, иногда вплоть до самых экзотических, включая куафера, то есть парикмахера, или театрального артиста, художника, певчего; но есть в этом мире и периферия, то есть простые земледельцы, мастеровые, — и есть зависимость всех ото всех, есть своеобразное дворовое право, свои внутренние неписаные законы, есть (это самое главное) общая судьба, общий круг жизни, выйти из которого немыслимо, невозможно.
Так вот, «государственный крестьянин» живет вне этого обжитого, замкнутого мира. Он, конечно, тоже кланяется и снимает шапку при виде какого-нибудь «барина» — но по-другому, без истовой веры в святость заведенного порядка, просто по нужде. Он самостоятелен, ему рассчитывать не на кого — только на свои руки, на свою голову, на свою собственную, личную судьбу. Государство, которому он непосредственно принадлежит, слишком далеко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});