Но очень скоро даже раздражение на неумолкающую девчонку отошло на второй план. С тревогой и неимоверной тягой быстренько сбегать и чуть-чуть притупить ощущения парой граммов я чувствовал, как мне становится жарко. Постепенно начинало тянуть мышцы на руках, ногах и шее, будто хотелось как следует подтянуться и размяться. Я начал приседать, отжиматься, ходить, чтоб как-то избавиться от этого тянущего чувства, но оно становилось лишь сильнее и хуже, будто в мышцы заливали какой-то раствор. Про еду я вообще молчал — от одной мысли появлялись рвотные позывы, а во рту чувствовался неприятный привкус, будто вот-вот всё из желудка пойдёт наружу. Это не говоря о боли в жевательных мышцах — казалось бы, как мысли могут влиять на боль? А могут — я только подумаю о еде, и тут же они начинают немного болеть.
От самонадеянности во время кайфа не осталось и следа. Лишь потребность закинуться, чтоб притупить как само желание, которое начинало терроризировать меня, будто параноидальная мысль, так и начинающиеся, пока не мешающие, но сильно раздражающие симптомы. Меня словно зарядили нервозностью и всепоглощающим зудом всего, что только могло быть.
Блять… это не прошло ещё и двенадцать часов даже.
Я с тоской и напряжением во всём теле, которое не мог выпустить, посмотрел на часы.
А потом ещё раз.
И ещё.
И ещё.
А потом ещё.
Прошла всего минута! Да твою же мать!
Я зло подпрыгнул, сорвал их под треск пластмассы со стены и бросил в мусорную корзину. Мой поступок Эйко встретила бурным смехом и практически аплодисментами.
— Будешь раздражать, туда же отправлю, — рыкнул я на неё, чем вызвал вообще приступ хохота у мелкой. — Сучка мелкая… сучка-сучка-сучка…
Я схватился за голову, всё быстрее наматывая круги по комнате и причитая. Это сводило с ума, желание, как жажда, которая требовала хотя бы небольшого глотка, чтоб утолить её. Всего один нюх, ведь… ведь…
Ведь, блять, я сижу и на коксе, и на опиуме! Меня сейчас будет ломать, скорее всего, по обоим. Только вот кокс будет ломать психически, причём очень сильно, а опиум и психически, и физически!
Может… стоит начать с чего-то одного? Например, с опиума?
Взгляд покосился на тумбочку и…
Чёрт… я же всё смысл в унитаз…
Надо было подумать о том, что можно бросать что-то одно — или то, или то, а не всё сразу. Сейчас физически начнёт ломать опиум, а потом ещё и кокс добавится, если уже не добавился. Нужно достать что-то одно, чтоб как-то компенсировать другое. Ведь можно сначала бросить опиум, заедая коксом, а потом уже и его, ведь верно? Я же не наркоман, бросить хочу.
Но эта мысль была так радостна встречена мной, что сразу же отпугнула. Потому что именно такая реакция была бы у наркомана — найти причину закинуть дозу и искренне обрадоваться ей. Поэтому я постарался выкинуть такие предложения из головы.
С каждой минутой мысли становились хаотичнее, и пусть в квартире не было жарко, я начал обливаться потом. Кожа становилась гусиной каждый раз, стоило мне подумать о наркотиках, будто ответная реакция на одни мысли. А ещё мышцы, которые будто сводило, от чего хотелось их хорошенько растереть, попрыгать на месте, отжаться, лишь бы избавить от этих ощущений.
Пока я метался по замкнутому кругу не в силах усидеть на месте, мой взгляд случайно остановился на телефоне. В голове тут же промчалась лихорадочная мысль, что я же могу позвонить и попросить принести кокс сюда, прямо в квартиру, и сколько угодно. Но стоило руке только потянуться к нему, как в ушах прозвучали слова Феи о том, что я должен быть чист, если хочу бросить и начать принимать препараты.
Чист от наркотиков. Иначе говоря, вообще от всех.
Или не от всех?
Прикусив губу, я покачал головой, понимая, что ищу предлог, чтоб попросить притащить кокаин сюда. Предлог, словно сраный наркоша, чтоб обдолбаться. Наркотик есть наркотик, будь то марихуана, кокс или опиум. И если она сказала, что чист, то чист абсолютно от всего.
Но уже через несколько кругов рука вновь в нерешительности остановилась прямо перед телефоном. Невольно я заметил, как она блестит в свете ламп от пота и немного дрожит. Убрал руку, сделал круг по комнате и снова потянулся. На этот раз уже подержал его в руках. Положил на место, сделал круг, взял и набрал номер. Палец в нерешительности остановился над кнопкой вызова.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
От нажатия меня удержало представление, как я, расслабленный, уже обдолбавшийся и спокойно сидящий на кровати или за столом, пытаюсь объяснить Фее, что мы неправильно завязываем. Бледный мокрый наркоша, весь заросший и с лицом дебила, объясняет Фее, что она ничего в этом не понимает. Просто сама ситуация, как я толкаю ей умную речь, а ей ничего не остаётся, как согласиться и скрыть своё омерзение… она вызывала стыд и ненависть к самому себе.
С трудом я отложил телефон и продолжил гулять по квартире. Несколько раз возвращался к телефону и брал его в руки, словно для успокоения, чтоб убедиться, что он ещё здесь и что в каждую секунду я могу прервать свои страдания, после чего клал обратно. Останавливало от нажатия то, как я буду ей смотреть в глаза и объяснять, что решил повременить с завязкой. Да и просто ощущение того, что это всё можно прекратить в один момент, меня успокаивало, если честно. Так я и маялся, пока в конечном итоге не перестал выпускать сотовый из рук. А ведь, судя по часам, не прошло даже и двенадцати часов! Я тут убиваюсь во всю, а не прошло даже половины суток!
В это мгновение меня охватила злость — я тут убиваюсь, а время даже не идёт! Но очень быстро пришёл и страх, который полностью её вытолкнул — ведь если я так убиваюсь сейчас, то что будет ровно через сутки? Или через двое-трое суток, когда ломка во всех отношениях дойдёт до своего пика?
Нет, там мне будут давать препараты, которые принесла Фея. Они должны будут облегчить симптомы завязки. Но господи, от этих навязчивых мыслей невозможно избавиться!
Хотелось одновременно позвонить и приковать себя наручниками подальше от сотового.
А кончилось всё тем, что я позвонил. Сам не понял, как нажал на вызов. Вроде набирал номер, чтоб просто успокоиться и понять, что конец всегда рядом и ничего страшного нет, можно просто попробовать продержаться ещё немного, а сейчас уже слушаю гудки в сотовом.
— Да что же со мной такое… — простонал я, отнимая трубку от уха. Я даже продержаться двенадцать часов не могу! Захотелось расплакаться от собственной слабости и того, насколько, по сути, я жалок в своей борьбе с наркотиками. Ни в какое сравнение с теми, кто бросает сам. Да та же Саки, бродяжка и наркоманка, бросала сама, без помощи кого-либо и чей-либо поддержки. А я, имея всё, не могу продержаться долбаных двенадцать часов.
— Алло, что случилось?
Тихий голос Джека было едва слышно. Я даже и не заметил, что набрал чей-то телефон.
— Джек? — я тупо уставился на телефон в своей руке, будто в первый раз его видел.
— Ну… да? Это ты же мне звонишь, нет?
— Я… да, я… Я звоню тебе, Джек, — тупо повторил я за ним.
Повисло секундное молчание.
— Эм… Томми, всё в порядке? — острожное спросил он.
— Да, то есть нет. То есть… да! Нет! В смысле… блять… Да тебе какое дело?! — неожиданно зло рявкнул я в трубку, от чего тут же почувствовал себя паршиво. Паршиво в плане того, что мой собственный крик в голове отозвался болью.
— Да я это… типа спросил просто, — слегка испуганно ответил он.
— Я не в порядке! — вновь рявкнул я в трубку, будто и не раскаивался ни на секунду. — Я пытаюсь завязать!
— С чем?
— С ЖОПОЙ! — заорал я и бросил трубку.
Абсолютно тупым взглядом и с мыслью, какой же я дегенерат, уставился на сотовый, после чего вновь набрал Джека. Дождался, когда прервутся гудки, и уже первым начал, не давая ему вставить слово.
— Это я, Джек, — негромко начала я. — Меня сейчас немного ломает и есть непреодолимое желание шырнуться, но я хочу завязать, вот сейчас и мучаюсь. Все мысли в кучу и настроение буквально прыгает от одного края к другом. Раздражает буквально каждый звук. Но… если я так буду зацикливаться на этом, то не смогу бросить. Мне надо отвлечься. Ты… короче, просто тащи весь свой чай, какой у тебя есть, сюда. Все вкусы, что есть. Будем дегустировать.