2
Россия уже несколько десятилетий жила в напряженном ожидании перемен к лучшему. Когда-то необходимость таких перемен во всем ходе русской жизни общественной и политической - осознавали лишь немногие русские люди, среди которых наиболее выдающимся был А.Н.Радищев. Позднее, в особенности после Отечественной войны 1812 года, таких людей стало больше; самые решительные и самоотверженные из них сумели объединиться и попытались взять инициативу преобразования общественно-политического строя в России в свои руки. Восстание декабристов было подавлено, но мысль о преобразовании и улучшениях жизни постепенно, но неуклонно становилась достоянием передового общественного сознания.
Правящие верхи понимали это и всеми средствами стремились подавить даже малейшие признаки недовольства существующим положением вещей. Николай I строжайше запретил своим подданным какое бы то ни было публичное обсуждение экономических, правовых или политических вопросов и оставил им лишь одно право - беспрекословно исполнять предписания и распоряжения вышестоящего начальства, не забывая при этом восхищаться - вслух и печатно - мудростью правительства и прежде всего, конечно, самого царя. А главным и наиболее внушительным плодом этой мудрости предписано было считать военное могущество России; о чем бы доброхотные и платные хвалители ни рассуждали, они никогда не забывали поговорить о дипломатическом и стратегическом гении Николая и о непобедимости его доблестной армии, его флота. В подтверждение такого рода славословий обыкновенно рассказывалось о бесчисленных парадах и смотрах как в столицах, так и в крупных провинциальных гарнизонах.
Больше двадцати пяти лет эта успокаивающая и располагающая к зазнайству убежденность не подвергалась сколько-нибудь серьезному испытанию, но в конце концов оно все-таки пришло. Таким испытанием явилась Крымская война 1853-1856 годов. В начале войны операции русских войск шли успешно, особенно выдающейся была победа черноморской эскадры под командованием П.С.Нахимова над турецким флотом в Синопской бухте. Но вскоре после того, как в войну на стороне Турции - вступили Франция и Англия, стала обнаруживаться неподготовленность русской армии - и в технической оснащенности (стрелковое оружие было еще гладкоствольным, флот - в основном парусным), и в стратегии (достаточно сказать, что командование действующей в Крыму армией Николай I поручил своему любимцу, самодовольному и бездарному А.С.Меншикову), и в особенности в организации тыла, где царили полная неразбериха и открытое воровство.
В дни героической севастопольской обороны русские солдаты, матросы, офицеры, руководимые и вдохновляемые такими талантливыми и самоотверженными командующими, как В.А.Корнилов, П.С.Нахимов, Э.И.Тотлебен, проявили чудеса храбрости и стойкости, навеки запечатленные потом одним из участников обороны - Львом Николаевичем Толстым; но предотвратить общее поражение русской армии было уже невозможно. Севастополь был оставлен.
Исход войны показал воочию внутреннюю несостоятельность всего самодержавно-крепостнического строя. Банкротство системы совпало с концом царствования: 18 февраля 1855 года Николай I умер.
Эта смерть была воспринята передовыми людьми того времени как конец кошмара. Разумеется, и тогда многие понимали, что причины военных неудач коренились не только в дипломатических и стратегических ошибках царя; но он сам был убежден и других старался убедить, что в русской армии все совершалось по его предначертаниям; и его сочли главным, если не единственным, виновником поражения. Наиболее проницательные люди тех лет догадывались, что режим жандармских провокаций и военно-полицейских расправ утвердился в стране не только по злой воле Николая; но ради торжества исповедуемых им принципов абсолютного самодержавия он считал необходимым, чтобы все перед ним трепетали. И в нем видели олицетворение этого режима, его боялись.
Когда Николая не стало, всем показалось, что теперь леденящее "не рассуждать!" рявкнуть уже некому. "Это было удивительное время, - вспоминает один из замечательных деятелей той эпохи, Н.В.Шелгунов, - время, когда всякий хотел думать, читать и учиться и когда каждый, у кого было что-нибудь за душой, хотел высказать это громко"*.
______________
* Н.В.Шелгунов. Воспоминания, М.-Л., 1923, стр. 82.
Наступила эпоха гласности. Правительство Александра II не могло не понять, что после крымской катастрофы управлять страной по николаевским шаблонам уже нельзя и некоторые уступки общественному мнению неизбежны. А так как общественное мнение выражалось прежде всего в печати, то власти сами пытались руководить им, позволяя, а то и прямо "советуя" казенным и официозным изданиям выступления в "либеральном" духе. Теперь даже взлелеянная Булгариным и Гречем "Северная пчела" не могла ограничиваться одними только славословиями, а должна была время от времени вдаваться в рассуждения о государственных нуждах и недугах и отваживалась "обличать" злоупотребления чиновников - хотя бы на уровне квартального надзирателя.
Конечно, для неказенных журналов и газет система цензурных ограничений, запретов и, сверх того, жандармской слежки и полицейских расправ сохранялась и действовала, но уже не с такой неотвратимой жестокостью, как при Николае I. Этим не замедлили воспользоваться прогрессивные журналы; "Современник", во главе которого стояли Н.Г.Чернышевский и Н.А.Добролюбов, "Искра", "Русское слово", направление которого полнее всего выражалось в статьях Д.И.Писарева. Под прозрачным покровом разнообразных форм эзоповской речи сотрудники этих журналов - беллетристы, критики, публицисты - возбуждали в сознании своих читателей протест против всего, что тормозило развитие жизни русского общества. В освободительном движении тех лет особое значение имел "Колокол" Герцена и Огарева. Здесь открыто, без оглядок на цензуру самодержавно-крепостнический строй характеризовался как строй бесправия и угнетения, а его защитники - от городничих и губернаторов до министров и членов царской фамилии - назывались по именам.
Но крупнейшие деятели освободительного движения тех лет не ограничивались критикой и обличением существовавшего социального зла. Они воспитывали в своих читателях, в особенности в молодых
...доверенность великую
К бескорыстному труду.
И эта их проповедь получила широчайший отклик. Тот же Н.В.Шелгунов пишет об этом так: "Внизу освобождались крестьяне от крепостного права, вверху освобождалась интеллигенция от служилого государства... Идея свободы, охватившая всех, проникала повсюду, и совершалось действительно что-то небывалое и невиданное. Офицеры выходили в отставку, чтобы завести лавочку или магазин белья, чтобы открыть книжную торговлю, заняться издательством или основать журнал". Далее мемуарист приводит характернейший диалог между петербургским генерал-губернатором А.А.Суворовым (это был внук генералиссимуса А.В.Суворова) и Н.А.Серно-Соловьевичем, пришедшим к этому либеральному сановнику по делам своего книжного магазина:
"- Кто вы? - спрашивает Суворов.
- Купец первой гильдии Серно-Соловьевич.
Суворов любил заговаривать на иностранных языках. Увидев пристойного и благовидного купца, Суворов заговорил с ним по-французски. Серно-Соловьевич ответил. Суворов заговорил по-немецки. Серно-Соловьевич ответил.
- Кто же вы такой? - повторил свой вопрос немного изумленный Суворов.
- Купец первой гильдии Серно-Соловьевич.
Суворов начал по-английски, Серно-Соловьевич ответил; Суворов делает ему вопрос по-итальянски и получает ответ итальянский.
- Фу ты! - говорит озадаченный Суворов. - Да кто же вы такой?
- Купец первой гильдии Серно-Соловьевич.
- Где вы учились?
- В лицее.
- Служили вы где-нибудь?
- Служил.
- Где?
- В государственном совете.
Суворов вышел из себя от изумления: ничего подобного он не мог себе представить"*.
______________
* Н.В.Шелгунов. Воспоминания, стр. 113-114.
Нам в наше время трудно понять, почему был так озадачен сановник. На самом деле, разве купец первой гильдии не мог быть столь же пристоен и благовиден, как и тогдашний дворянин? И что мешало такому купцу, то есть человеку богатому или по крайней мере состоятельному, знать основные европейские языки? Мало ли было образованнейших, культурнейших купцов? Братья Третьяковы, Савва Мамонтов, К.С.Станиславский - все они, как и многие другие деятели русской культуры, были купцы. Однако следует иметь в виду, что все эти люди жили в другое время - почти полвека спустя. А тогда, в шестидесятые годы, купцы, как бы кто из них богат ни был, и по "одежке" и по уровню образованности мало отличались от купцов А.Н.Островского или от щедринского Дерунова. Конечно, мог и в те годы встретиться европейски образованный молодой купец - хотя бы в качестве того самого исключения, которое только подтверждает правило, но "соль" ситуации заключалась в том, что перед Суворовым оказался дворянин, перешедший в купечество: ведь лицей был одним из самых привилегированных учебных заведений в России, и туда принимали только дворянских детей. С мольеровских времен европейский мещанин - а русский был нисколько не "хуже" и не "лучше" - рвался во дворяне, а вот теперь дворянин пошел в купцы, в мещане!