Читать интересную книгу Ты изменил мою жизнь - Абдель Селлу

То, что два героя «Неприкасаемых» делают в фильме – гонки на шикарной машине, полет на параплане, ночные прогулки по Парижу, – все это было на самом деле. Но это даже не два процента того, что мы вытворяли. И при этом я так мало сделал для Филиппа – гораздо меньше, чем он для меня. Я возил его кресло, повсюду сопровождал, старался облегчить его страдания.

Просто был рядом..

До той поры я никогда не видел такого богатого человека. Филипп – потомок старинного дворянского рода, да он и сам преуспел в жизни. У него куча степеней, он – бывший глава фирмы, производящей шампанское «Поммери». Я просто использовал его. Он изменил мою жизнь. А я его – нет. Или очень ненамного. В фильме все приукрашено, чтобы зрителю было легче погрузиться в мечты..

* * *

Да, должен сразу сказать: я не очень-то похож на того парня в фильме. Я – араб, ростом мал, по жизни груб. За свою жизнь я совершил много дрянных поступков, и тут оправдаться мне нечем. Да и не собираюсь.

Зато теперь я могу об этом рассказать. Срок давности вышел.

У меня нет ничего общего с настоящими неприкасаемыми – с индийцами, которые обречены влачить жалкое существование. Моя каста могла бы называться «неуправляемые», и я – ее бесспорный лидер по натуре: независимый, бунтарь, восстающий против любых ограничений, порядка и морали. Это не попытки оправдать себя.

И не повод для гордости..

Но кто угодно может измениться. Доказательства, как говорится, налицо.

Однажды я снова шел по Новому мосту. Погода была такая же, как в тот день, когда я удирал от полиции: мелкий моросящий дождь, отвратительный, пробирающий до костей. Дождь лил мне на лысину, холодный ветер забирался под куртку.

Новый мост казался мне великолепным. Две его части соединяют остров Ситэ с Большим Парижем. Я был впечатлен его размерами, шириной (почти тридцать метров), просторными тротуарами, полукруглыми площадками – откуда можно любоваться видом… не подвергая себя опасности. Ха.

Я перегнулся через парапет. Сена неслась под мостом, как лошадь, пущенная в галоп. Вода была того же цвета, что и предгрозовое небо; казалось, она поглотит и утянет на дно все, что в нее упадет.

Тогда, давно, я был мальчишкой и не знал, что такое течение не победить даже опытному пловцу. И я не знал, что ровно за десять лет до моего рождения благонамеренные французы сбросили в Сену десятки алжирцев – прекрасно зная, как опасна река в этом месте.

Я посмотрел на каменный карниз, на котором прятался когда-то от копов, – и вздрогнул. Сегодня я бы на такое не решился. И слава богу, что теперь мне больше не нужно прятаться и убегать.

Часть I

1

Не помню того алжирского города, в котором родился. Забыл его запахи, краски и звуки. Помню только, что когда в 1975 году оказался в Париже – мне было четыре, – я почувствовал себя здесь как дома. Родители сказали:

– Вот твой дядя Белькасим. А это твоя тетя Амина. Теперь ты их сын. Оставайся здесь.

На кухне их крошечной двухкомнатной квартиры пахло кускусом и специями – так же, как дома. Правда, вышло тесновато: вместе со мной во Францию привезли и моего брата – старшего, но всего на год. Сестра, которая была старше нас обоих, осталась в Алжире. От девочек дома больше пользы, их не отдают. Сестра поможет матери заботиться о двух малышах, которые родились после меня.

У семьи Селлу в Алжире останется трое детей, и этого более чем достаточно..

Началась новая жизнь. И вот первая новость: моя мама – больше не моя мама. Я не должен ее так называть. Даже в мыслях. Теперь моей матерью будет Амина. Она так счастлива, что у нее вдруг появились два сына. Амина давно потеряла надежду завести детей. Она гладит нас по голове, сажает на колени, целует пальцы, клянется, что будет очень любить.

Но мы понятия не имеем, о чем это она говорит. Нам всегда было где жить и что есть, о нас заботились, а если мы болели, то с нами сидели рядом по ночам – и в этом не было ничего особенного, обычное дело. Я решил, что здесь все будет так же..

Вторая новость: больше никакого Алжира. Теперь мы будем жить в Париже, на бульваре Сен-Мишель, в центре французской столицы. Здесь мы, как и дома, сможем играть на улице. Правда, тут холоднее, чем в Алжире. Чем это пахнет. Интересно, солнце здесь такое же жаркое, как в нашем родном городе. И машины сигналят так же отчаянно?.

 Мы с братом отправляемся на разведку. В крошечном парке музея Клюни я замечаю нечто странное: дети тут разговаривают не так, как мы. Мой неуклюжий братец ходит за мной как привязанный, словно боится их. Дядя, наш новый отец, успокаивает нас на нашем родном языке. Он говорит, что мы быстро выучим французский в школе.

Наши портфели уже собраны..

– Дети, завтра встаем с петухами. Но это не повод засыпать с курами! Тем более что у нас куры спать не ложатся. У нас тут вообще нет кур.

– У нас? А где это у нас? В Алжире?

– Во всяком случае, там они точно ложатся позже, чем на французской ферме!

– Дядя, а что с нами теперь будет? Кто мы теперь?

– Вы – алжирские цыплята на французской ферме!

И третья новость: мы будем расти в другой стране, будем учить ее язык – но навсегда останемся теми, кем родились. Все это слишком сложно для нас, и я уже ничего не соображаю. Брат обхватывает голову руками и прячется, сжавшись в комок, у меня за спиной. Как он меня бесит!.. Я не знаю, на что похожа французская школа, но у меня уже есть девиз – отныне и на долгие годы: «Упремся – разберемся»..

Куры, петухи… Я и представить не мог, какой переполох подниму на этом птичьем дворе. Но я не хотел делать ничего плохого. На свете не было ребенка невиннее меня. Не будь я мусульманином, над головой у меня сиял бы нимб.

На дворе стоял 1975 год. По бульвару Сен-Мишель катили «рено альпина», «пежо 304», малолитражки «ситроен-две лошадки». «Рено 12» уже казались старомодными, и если бы спросили мен я, я бы выбрал «Рено 4L» – просто и без выпендрежа. В то время ребенок мог спокойно перейти через дорогу, и полицейский из отдела по работе с несовершеннолетними не волок его в ближайшую опеку.

Город, улицы и свобода еще не считались опасными. Иногда по пути вам попадался какой-нибудь пьянчужка, но на него никто не обращал внимания: если он ведет такой образ жизни – ну, значит, это его устраивает. Никто не мучился от чувства вины, а парой сантимов с ним мог поделиться даже тот, у кого почти не было денег..

В гостиной, которая после нашего с братом приезда стала для новоиспеченных родителей еще и спальней, мы сидели как падишахи в расклешенных джинсах и рубашках с длинными воротниками. На экране черно-белого телевизора невысокий, лысый и щуплый человечек снова трясся от злости, в который раз упустив Фантомаса.

Иногда человечек танцевал на улице Розье, переодевшись раввином[9]. Я понятия не имел, кто такой раввин и что в нем самом должно быть такого смешного, но это не мешало мне наслаждаться фильмом. Наши новые родители смотрели, как мы хохочем до упаду, и это веселило их куда больше, чем ужимки и гримасы Луи де Фюнеса..

В то же самое время Жан-Поль Бельмондо бегал по крышам в белом костюме, считая себя неотразимым. А я считал его лохом. Куда больше мне нравился Шон Коннери и его серый свитер. Вот уж кто никогда не оставался побежденным. В последний момент Шон доставал из карманов какие-то обалденные приспособления и без лишнего шума делал всех, как детей..

У настоящего шика было имя: Джеймс Бонд. И шик этот был родом из Англии. Валяясь на тахте, я наслаждался каждой минутой, не торопя следующую и не вспоминая о предыдущей. Я жил предельно простой жизнью.

* * *

В Париже меня звали так же, как и в Алжире, – Абдель Ямин. «Абд» по-арабски означает «почитать, уважать», «эль» – это артикль. Все вместе: «Почитай Ямина». Я жевал финики, Амина убирала косточки.

2

Отдать своих детей бездетным брату или сестре – довольно распространенная практика у африканских народов, живущих как в глубине континента, так и на севере. У каждого ребенка, разумеется, есть настоящие отец и мать, но он быстро становится чадом всей семьи, а семьи там очень большие.

Отдавая кому-то сына или дочь, родители даже не задумываются, а каково будет самому ребенку. И взрослые, и дети считают, что сменить родителей – это просто и естественно. Нет повода для споров или слез. Африканцы обрезают пуповину раньше европейцев. Едва научившись ходить, мы переступаем порог родного дома, чтобы посмотреть, что творится вокруг.

Перестаем держаться за материнскую юбку….

Вместе с нами в комплекте шли пара-другая трусов да маек – и никаких инструкций. Как воспитывать ребенка, как с ним говорить, что разрешать, а что запрещать? Белькасим и Амина понятия обо всем этом не имели. И они просто стали делать то же, что и другие французские родители.