Читать интересную книгу Служба - В. Воронов

Заглянем в квалификационные требования к кадрам оперсостава. Для начала — младших сотрудников наружного наблюдения, «топтунам», коих именовали филерами, а официально «унтер-офицерами наблюдательного состава». Они должны были быть «во всех отношениях благонадежные, не бывшие в штрафах, не польского происхождения или католического вероисповедания, не женатые на католичках, не евреи или перекрещенцы, вполне здоровые, росту не менее 2-х аршин и 4-х вершков (160 см — авт.) и непременно настолько грамотные, чтобы могли… написать краткое донесение».

Как видим, требования к младшему оперсоставу трудно назвать высокими. От офицеров тоже не требовали чрезмерного. Послужной список кандидата помимо неизбежных «благонадежен, вероисповедания православного», ограничивался, как правило, лишь указанием о дворянском происхождении, образовании в объеме военного училища, 6-ти летнем стаже строевой службы и отсутствии долгов. Последнее особо проверялось при помощи агентуры — слову офицера и дворянина почему-то не верили. Остатки же образования подвергали экзаменам — устному и письменному. Таким образом, джентльменский набор необходимых анкетных данных не был обременителен. Более существенным представлялся именно моральный порог.

Дело в том, что в приличном обществе носителей голубых мундиров (этот цвет был официально присвоен Службе), мягко говоря, не жаловали. И вовсе не из-за расцветки — ничего такого! Просто, как деликатно признавался впоследствии один из «голубых», генерал А. Спиридович, — их «бранили и говорили… что все они доносчики». Он же обижался: «почтенный… русский человек, сын генерала — севастопольского героя» (короче, в связях порочащих его не замеченный), к дочери которого Спиридович сватался, «не хотел и слышать, чтобы его зять был жандармом».

Так что желание поступить в Службу явно предполагало некую природную или приобретенную небрезгливость и нравственную глухоту. Тем более, что общественное мнение в данном случае проистекало не из предрассудка. Свидетельство — убийственная, по сути, характеристика, которую обронил по адресу своих подчиненных в 1867 году тогдашний шеф Службы граф П. А . Шувалов. «Офицеры корпуса жандармов, — докладывал он Александру II, — между которыми есть много… заслуживающих репутацию честных людей, могут приносить надлежащую пользу только тогда, когда… получат возможность жить безбедно, даже несколько открыто…». Т. е., между строк, жандармский начальник соглашался: репутация жандармов, увы, сомнительна, да и пользы от них… На совести графа оставим утверждение о «бедности» сотрудников, хотя графская жизнь, и впрямь, не каждому из них была по карману. Но ведь, согласитесь, должен же оставаться стимул к служению Охране Устоев.

Что побуждало армейских офицеров, не смущаясь презрением общества и даже титулованных начальников, вожделеть голубого мундира? Допускаем идейность части кандидатов: кипел их разум, возмущенный злодействами бунтовщиков. Но ведь поначалу ни злодейств особливых, ни бунтовщиков не было, кроме тех, кто уже сидел «во глубине сибирских руд». Да и не в стиле Службы подбирать себе особ экзальтированных. Подозреваем, все дело в преимуществах, которые давал сей мундир. Облачаясь в него, вчерашний незаметный офицерик приобретал вес, непропорциональный собственному масштабу и возможности почти безграничные. Ведь пропорции и границы определялись для него отныне единственно секретными инструкциями Службы. А они и тогда готовились ею же, да и трактовали ее права предельно широко. Если же пределом полагать Законы Российской империи, то и вовсе запредельно. Законность и отечественная Служба были столь несовместны, что когда в 1874 году учредили при ней штатного юрисконсульта, все согласились, что это «равнозначно должности протоиерея при доме терпимости».

…В разгар эпохи Великих реформ — в 1867 году — свежая инструкция Службы попалась на глаза некоему барону А. П . Николаи — начальнику Главного Управления Наместника на Кавказе (т. е. руководителю аппарата главы региональной администрации). И вот этот-то благонамеренный чиновник однозначно заявил, что документ представляет собой «верх наглости», делая жандармских офицеров «судьями всех, распорядителями всем, давая права вмешательства во все и ставя… в полную от них зависимость все, без исключения, существующие и военные, и гражданские власти». «Такого управления государством (со стороны) тайной полиции, — заключал ошеломленный верноподданный, — я думаю, нигде и никогда не бывало…». И хотя это еще были цветочки, согласимся, что прогресс отечественной Службы уже достиг определенного градуса.

«Помилуйте, но при чем здесь Инстанция?!», — спросит иной читатель. Как при чем, а кто же указывал Службе цель и утверждал инструкции?

Но вседозволенность Службы умножала число врагов Инстанции — униженных и оскорбленных — в геометрической прогрессии. И глядишь, дело пришлось иметь уже не с либералами с их кукишами в карманах, а с противником посерьезнее — с бомбами и револьверами. С ежедневными докладами о блестящих результатах бдений Службы становилось все напряженнее. И дело бы обернулось касательно чинов и орденов совсем скверно, кабы не провокация. Организаторы, исполнители, жертвы провокаций сплелись в кровавый клубок. До сего дня не распутать, кому больше услужил один только Азеф — Инстанции или революции…

«Всякое государство лишь тогда чего-нибудь стоит, если оно умеет защищаться от собственного народа».

(Из заповедей Службы)

Доигравшись с провокацией до того, что чуть было не упразднила в марте 1917-го самое себя и, попутно посодействовав упразднению прежних Устоев, Служба быстро оправилась. Некоторые, впрочем, полагают, что в результате народилась НОВАЯ Служба. Это, разумеется, не так. Хотя в 1917-м в ее деятельности и впрямь наблюдалась 9-ти месячная пауза — с марта по декабрь — это еще не говорит о нарождении младенца. Ибо сводилось все даже не к ложной беременности, но лишь к отпуску без сохранения содержания. Другое дело, что Служба собралась с НОВЫМИ СИЛАМИ. Эти силы, согласно лозунгу: «До основанья, а затем…» — основание, т. е. провокацию, принялись преумножать и развивать с революционным энтузиазмом. Тем более пылким, что тогдашняя Инстанция прямо указывала: «Надо расширить применение расстрела». Неоднократно потом требуя «новых способов, новой жестокости кар» и напоминая: «усилить быстроту и силу… репрессий».

Инстанция эта и сама могла кого угодно поучить искусству провокации. Например, как-то присоветовала своим военным под видом одного из тогдашних противников забраться на территорию другого, «перевешать» там «побольше попов» и полицейских и затем, отойдя в сторонку, насладиться разборкой меж этими противниками. Излюбленный способ отхватить то, что поближе лежит, у этой Инстанции был такой: затеять в некотором царстве, некотором приграничном государстве «восстание» ужасно там «угнетенных масс» (пусть даже микроскопическое!), а потом оказать восставшим интернациональную помощь всей силой своих армий. Которые совершенно случайно прогуливались по соседству.

Или еще хорошая шутка. Пообещать замордованным подданным «всерьез и надолго» новую политику, т. е. послабления от всяческой чрезвычайщины. А втихую — оповестить соратников — «твердых большевиков»: «Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору».

В общем, все последующие Инстанции благодарно называли эту: «Великий Учитель». При этаких Инстанциях Служба расцвела вконец.

«Но при чем тут Служба?», — спросит читатель. Как при чем? — А кто же был лучшим учеником и выполнял все самые деликатные «предначертания»?

Уже за один только первый год охраны новых Устоев Служба так преуспела, что обеспокоились некоторые ревнители этих же Устоев. Небезызвестный «железный прокурор» Н. Крыленко даже поставил вопрос о последствиях: «Для революции опасно оставлять… органы в таком положении, в каком они существовали до сих пор… Чрезвычайные комиссии не… ограничены никаким законом». И что бы Вы думали? Правильно: ничего не изменилось. Вот только Служба, оскорбленная до глубины того, что заменяет ей душу, не забыла неосторожного оратора. И срок его пришел… А законностью Служба пренебрегала еще 72 года. Только когда очередная Инстанция по новой моде затеяла строить в священных рубежах правовое государство и попеняла, что впредь неприлично гулять без макияжа, Служба покряхтела, но в 1991 году родила-таки закон о самой себе. И отныне ее сотрудники наконец-то стали перлюстрировать, подслушивать, подсматривать, залезать в чужие дома, наконец, провоцировать — совершенно законно! Хотя, как и раньше, без санкции прокурора. Т. е., по собственному усмотрению.

Но не будем забегать вперед и сделаем пару необходимых замечаний. Во-первых, все то, что развернулось в наших священных рубежах с 1917-го, мы уверены, невозможно объяснить рационально. Точнее всех сказал молодой поэт: «Сатана гулял». (Только, полагая, что тот уже «гулять устал, гаснут свечи, кончен бал», поторопился он. Земля ему пухом…) Измышленная Врагом рода человеческого ПРОВОКАЦИЯ быстро стала воистину всеобъемлющей. А для Службы — главным стержнем всех ее дел. Во-вторых, как ни странно, внешние проявления бесовщины оказались недолговечны: излишний колорит облика службистов вскоре сменился столь характерным для Службы лоском чиновника. Совсем обычного чиновника: «как прикажете».