— Ну, разо-очек!
— Да плыви уж… — мои губы недовольно скривились, и тут же расплылись, поймав благодарный поцелуй.
Смутно видимая девичья фигура растворилась в полутьме, а мне вспомнилась Ритина оговорка за ужином. Девушка просто не смогла удержать в себе новость — и выложила ее «на десерт», виновато хлопая ресницами:
«Мама дозвонилась… Инка родила под утро. У нее мальчик!»
Во время «десерта» я испытал фантомные боли былой измены, но их совершенно подавили Ритины чувства — моя жена расстроилась. Из-за муженька! А то как же… Мишеньке, видите ли, неприятно вспоминать о давнем прегрешении!
А у Мишеньки даже глаза запекло… Как бухнется на коленки, как примется ноги своей половинке целовать, да уверять истово, что она — святая, ангелица, влюбившаяся в беса, похотливого и нечистого…
…Вздохнув благостно, я загляделся на сумеречную даль, представляя Москву, роддом на проспекте Калинина, Инну, измучанную и счастливую… И сверток с лупатым дитём, что ворочается неподалеку, чмокая соской. Мальчик… Мой сын.
Радости не было. Но и то бестолковое ошеломление, что я впервые испытал сорок лет назад при встрече с новой жизнью, не лишило меня покоя. Помню, прекрасно помню. И дочь, и внучек. Они остались там, в неразличимом будущем. Хотя… Кто ж его знает, это время? Могли и не родиться…
Я дернул головой, словно вытряхивая из нее беспокоящие мысли. А Инночка…
Всё должно было произойти совсем-совсем иначе! Инка в невестином платье, и я рядом на свадебном фото… И еще один снимок из семейного альбома — гордая Хорошистка доверяет мне чадо, закутанное в одеяльце… Но не вышло.
«И хорошо, что мы расстались, — подумал я. — Иначе…»
Мои глаза тревожно забегали, отыскивая Риту. А, вон она, плещется… Может, и правда, любовь к Инне была лишь наваждением?..
Неожиданно в голове разрослась знакомая уже гулкая пустота, и я услышал чужой голос, бесплотный, но ясный:
«А это еще кто балуется? Хм… Эй, вы взяли мою мысль?»
«Взял, — сдумал я, холодея. — Кто вы?»
«Пока это неважно, — голос решительно отмел мой вопрос. — М-м… Ага… Вы тоже на Кубе. Офицер?»
«Нет, мы тут отдыхаем с женой… В Варадеро».
«А я — в Лурдесе. Отдыхаю, хе-хе…»
«Да кто вы?»
«Ого, вот это мощь! Однако… — в голосе зазвучали уважительные нотки. — Чего ж я раньше не брал ваши мысли?»
«Сегодня только сподобился», — я окрасил посыл в бурчливые тона.
«А-а! Что, «приливом» накрыло? Я так, по-своему называю инициацию…»
«Не знаю. Наверное…»
Видать, оттенок раздражения передался ридеру, и тот заторопился:
«Меня зовут Игорь Максимович. Большой специалист из столицы нашей родины, хе-хе… «Родина слышит, родина знает…», — фальшиво напел он. — На Кубе я… э-э… скажем так — в служебной командировке. А вас как величать?»
«Михаил. Из Москвы. Тоже», — вытолкнул я в телеграфном стиле.
«Будем знакомы, — голос, звучавший в моей голове, смягчился. — Нам не помешало бы встретиться, Михаил… Вы не против?»
«Ну-у, вообще-то, нет. А зачем?»
«Хм… Как бы тут… без глупого пафоса? Да как есть… Я стар, но, увы, не бессмертен. И не хочу, чтобы всё, накопленное в моем мозгу, однажды растворилось в небытии. Без толку, без смысла… Давайте, второго октября на Пионерских прудах, в шесть вечера? Побуду немного Воландом! Согласны?»
«Согласен».
«До осени!»
Я закрыл глаза и откинул голову, моргая на звездные грозди. Перебивая шум набегающих волн, зашуршал песок под босыми ногами Риты — и мокрая, холодная русалка уселась ко мне на колени.
— Согрей меня! — по-детски тонкий голос был призван разжалобить суровую мужскую натуру.
— Лягушка! — заворчал я, обнимая свою красу ненаглядную.
— Царевна! — важно добавила девушка. И прижалась, и задышала в шею…
«Всё будет хорошо! — оттаял я от надуманных скорбей. — Вот увидишь!»
[1] Mañana (исп.) — завтра.
Глава 1
Глава 1.
Среда, 14 сентября. День
Тель-Авив, Керем-Ха-Тейманим
По прилету в «Бен-Гурион» Марина не стала задерживаться и дожидаться обещанного трансфера, а взяла такси «Гило». Белая новенькая машина подкатила тут же. Обходительный таксист-еврей мигом отправил чемодан прелестной пассажирки в багажник, и с поклоном распахнул дверцу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Шви, гвэрет!
Отделавшись дежурным «Мерси!», Ершова устроилась на заднем сиденье, следя за тем, чтобы посадка выглядела поизящней. Она снова примеряла на себя образ восточной принцессы, грациозной и немного загадочной — хиджаб цвета пустыни, расшитый мелким жемчугом, и длинное платье абайя смутно очерчивали фигуру, разжигая извечную мужскую тягу.
Ага, водитель сражён. Усмехнувшись неласково, Марина покосилась в боковое зеркальце — неприметные парнишки, выделенные Григой для охраны его драгоценной, занимали места в облупленном «фордике». Женские губы победительно дрогнули — да, она верно вычислила своих «прикрепленных». Именно эти «три мушкетера» сидели рядком в эконом-классе — и старательно отводили глаза, делая вид, что знать ее не знают…
— Куда, мадам? — бархатисто спросил шофер.
— Тель-Авив, Керем-Ха-Тейманим.
Машина тронулась, и покатила к городу, а Маринины мысли вернулись в прежнее русло. Грига давно добивался ее, но как же робок он был в первую брачную ночь! Гладил, едва дыша, как будто не атласная кожа скользила под его ладонями, а тончайший фарфор. Хотя, если честно, столь трепетное отношение нравилось ей.
Молодая женщина задумалась, рассеянно посматривая за окно, где никли ветви древних олив и финиковых пальм. Грига…
Если честно, из них двоих любит он один, а она милостиво дозволяет любить себя… Ну, тут можно завести шикарный разговор про сердечные дела, про отношения, вот только стоит ли? Нелишне помнить, что ничего вечного в человеческой жизни не бывает, и амурный пыл затухнет пару лет спустя. Иным, правда, везет — любовь тлеет долгие годы, согревая нежным теплом.
Миша… Губы Ершовой дрогнули, продавливая ямочки на щеках. Похоже, иногда человек совершает ошибки, полагая, что у него несколько сроков жития. Нет, дружок, всего лишь один, один-единственный, и все эти бодрые обещания начать новую жизнь — не более, чем самообман. А старую ты куда денешь? Вычеркнешь из памяти? Не получится…
Пожалуй, Мишечка смог бы сделать ее счастливой, и семь лет разницы в возрасте не такая уж роковая цифра. Вопрос в ином — обрел бы он сам счастье рядом с Мариной Гариной? Ответ отрицательный…
Показался Тель-Авив, скопище ультрасовременных небоскребов и кварталы старых обшарпанных домов. Такси углубилось в путаницу улиц, выворачивая к высоченной стене, ограждавшей внутренний двор. Через каменную кладку, вскипая изумрудной пеной, переливались плети чего-то цветущего и тропически яркого, касаясь пахучими фестонами солидной двери, сколоченной из дерева и обитой позеленевшими полосами бронзы.
— Приехали, мадам.
Натянув скупую улыбку, Ершова расплатилась. Таксист бережно опустил на тротуар чемодан таинственной незнакомки, и был таков. Зато в тени кипарисов притормозил скромный «Форд».
Не обращая внимания на телохранов, Марина нажала кнопку, вделанную в камень. Дверь отворил невысокий парень с кривой шеей. Тряхнув копной выгоревших волос обронил, впуская гостью:
— Мармарин?
Ершова хотела отделаться небрежным кивком, но перехватила холодный, бестрепетный взгляд «привратника», и сдержанно ответила:
— Да, это я.
— Хозяин ждет вас, — молодчик говорил на чистом русском, разве что со слабым гортанным призвуком. — Позвольте…
Отняв у Марины багаж, он проводил ее во внутренний дворик, с трех сторон окруженный крытыми галереями то ли в римском, то ли в мавританском стиле. Посреди двора журчала вода, брызгаясь и переполняя древнюю мраморную чашу, но еще выше фонтанировала буйная глянцевая зелень, обвивая тонкие колонны, а кое-где заплетая балюстраду верхнего этажа.
Из тени колоннады выскочила миловидная девушка, обряженная в потертые джинсы и яркую майку, с которой скалился Фредди Меркьюри.