грудь, стоило ей появиться в поле зрения. Топор обрушился на ее затылок. Она упала, а Горди бросился бежать.
Он не испытывал никаких сожалений, оставив ее лежать на холодной земле, истекая кровью, в полном одиночестве. Всю дорогу домой он смеялся про себя, радуясь, что показал ей. Она больше не будет смеяться над ним в классе. Она не умерла, но в школу так и не вернулась. Он слышал, как его мать рассказывала, что миссис Голдсмит едва могла говорить и кормить себя.
Теперь Горди смотрел на своего отца. Гнев снова наполнил его грудь. Его не беспокоило, что мать увидит его в таком виде. Она знала, что такое цирк, но он не ожидал, что отец окажется дома. Отец был таким фанатиком, и все, о чем заботился, это чтобы у Горди появилась нормальная работа, с перспективами, и чтобы он стал уважаемым человеком. Его работа на отца в компании «Маршалл и Маршалл Бухгалтерс» увлекала так же, как наблюдение за высыханием краски, и Горди знал, что не сможет заниматься этим ни дня. Пришло время уволиться, и он ничуть не жалел об этом.
— Я ухожу, чтобы стать клоуном. Мне предложили место в цирке.
Лицо его отца стало свекольного цвета. Пытаясь найти нужные слова, он брызгал слюной.
— Если ты уйдешь из этого дома в таком виде, то можешь больше никогда не возвращаться!
Мать начала плакать, а затем с криком бросилась на него. Ее маленькие кулачки били его в грудь. Горди схватил их в свои огромные руки, чтобы ее остановить. Отец рявкнул на него, чтобы он отпустил мать, и Горди вышел из себя. Разве ему не разрешалось защищаться? Его отец мог бить и пинать ее, но это запрещено? Просто смешно!
Отпихнув мать в сторону, Горди прошел через комнату, протискиваясь мимо отца. Ему нужно выбраться из этого удушающего дома страданий. В шкафу в прихожей у него уже стоял собранный чемодан; на нем были его самые дорогие вещи. Сбежав по лестнице, он схватил чемодан и прошел на кухню, где оставил бумажник.
Мать, обретшая второе дыхание, теперь бежала по лестнице, крича на него. Не раздумывая, Горди поднял с решетки камина острый топор, которым его отец колол дрова. Размахнувшись с полной силой, он наблюдал, как в замедленной съемке топор ударил мать по шее, и из нее брызнул фонтан красного цвета. Ее глаза начали стекленеть, и она упала на пол.
Отец набросился на него, выкрикивая имя матери Горди. Горди понял, что другого выбора нет, и замахнулся на отца топором. Он смотрел, как сила покидает здоровенного амбала, и тот рухнул на пол рядом со своей женой. Растекающаяся лужа густой, красной крови начала собираться вокруг голов обоих.
Горди бросил топор в открытый огонь, и рукоятка начала тлеть и гореть. Пламя вырвалось наружу, когда деревянное древко загорелось. Он ожидал услышать сирены вдалеке, но в доме стояла тишина. Впервые в жизни в доме стало по-настоящему тихо. Вымыв руки в раковине, он вытер их о чайное полотенце и взял в чемодан.
В первый раз за все это время он почувствовал себя расслабленным. Горди почувствовал себя свободным. Он повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на обмякших, истекающих кровью, мертвых родителей, что он оставил позади — родителей, которых он когда-то любил. Очень давно. Он пожал плечами. Он мог бы переодеться, но для этого нет причин. Цирк находился всего в миле отсюда, на пустыре рядом с парком. Горди мог спокойно отправиться туда. Никто не узнает его, и он наконец-то сможет быть самим собой после всего этого времени.
Глава 1
Черно-белое море расступилось, словно по приказу самого Моисея, при появлении катафалка, запряженного лошадьми. Две шеренги аккуратных полицейских стояли со склоненными головами, все в нарядных черных форменных кителях номер один. Черные ботинки начищены настолько, что в них можно было увидеть собственное отражение. Отглаженные, чистые белые рубашки и безупречные складки на брюках.
Энни Эшворт стояла в конце толпы скорбящих. Рядом с ней держался ее друг и отставной сержант полиции Кав. Она все еще находилась в декретном отпуске и порадовалась, что ей не пришлось столкнуться с унижением, пытаясь втиснуться в свою слишком тесную форму. Она очень сомневалась, что ее китель застегнется, как и брюки.
Энни не хотела приходить на похороны Стюарта, но заставила себя выйти из дома сегодня утром, потому что чувствовала себя отчасти виноватой в его смерти. Нет, неверно. Она чувствовала полную ответственность за его смерть. Если бы он не появился в ее доме той ночью, пьяный в стельку и агрессивный, ничего бы этого не случилось. Она бы сейчас не стояла здесь, не смотрела на своего мужа Уилла, возглавляющего почетный караул и пытающегося держать себя в руках, выглядя при этом подавленным.
Энни видела его плачущим только дважды: один раз, когда он думал, что она погибла от рук серийного убийцы Генри Смита, и второй — когда родился их сын Альфи.
«Думай об Альфи и о том, какой он замечательный. Не смотри на…» Слишком поздно. Ее взгляд упал на массивный дубовый гроб с накинутым на него флагом «Юнион Джек». Сверху его украшала шляпа Стью и красивая композиция из белых роз, лилий и гипсофил. Энни почувствовала, что у нее дрожат ноги, но Кав сильной рукой схватил ее за локоть. Он наклонился и прошептал:
— Даже не начинай, это не твоя вина.
Глаза Энни наполнились слезами, потому что, сколько бы раз ей ни говорили, что это не так, она всегда — каждый день до конца жизни — будет винить себя. Когда офицеры отдали честь по случаю кончины своего коллеги, она моргнула и отвернулась. Она пришла сюда ради Уилла, который работал со Стью и был его другом последние пять лет. Уилл так много поддерживал ее, и теперь настала ее очередь. Энни знала, что Уиллу нужно попрощаться окончательно со Стюартом, а потом пойти в паб и надраться до чертиков с остальными членами своей команды в уголовном розыске. Он мог бы вспомнить старые добрые времена, попытаться забыть плохое и вообще выкинуть все это из головы.
Она прошептала в ответ:
— Мне не стоило приходить.
Кав пожал плечами. Энни знала, что он чувствует себя так же неловко, как и она, потому что именно он подвозил Стью домой в тот вечер. Стюарт выскочил из машины Кэти и побежал в кромешной тьме по ветреной, пустынной прибрежной дороге. Кав организовал его поиски, которые