ни с кем почти не разговаривает. А буквально через месяц летом вы идёте на рынок, где местная гопота отбирает у твоего брата деньги. И ты, и он молча идёте домой. А осенью брат уезжает вместе с папой в город, в университет.
Ему – двадцать, тебе – четырнадцать.
Несколько лет вы с мамой живете одной семьей, папа с братом – другой. Не только по будням, но иногда и на выходных. На вопрос от папы, сколько оставить денег на неделю, мама отвечает «ничего не надо». И вы существуете на ее зарплату нянечки. Тебя дразнят в школе за то, как ты одеваешься, а брат приезжает то с новыми часами, то в классной кожаной куртке. Через время папа все же решается на полноценный переезд семьи, и ты идёшь в новую школу. Ты узнаешь, что такое городская жизнь, а ещё что такое клопы в съёмных квартирах. И снова живёшь с братом в одной комнате, как будто ему снова – десять, тебе – четыре.
Ему – двадцать один, тебе – пятнадцать.
Ты не забыла про День матери и купила цветы, сказав, что это от вас с братом. Через неделю брат моет полы за тебя, но жалуется маме, что вместо уборки ты гуляла с подругами. Мама тебя ругает, и ты уходишь из дома. Недалеко, на качели во двор. На полчаса.
Ему – двадцать два, тебе – шестнадцать.
Он, наконец, окончил университет и работает то охранником в магазине, то диспетчером в службе доставки еды. Папа взял квартиру в ипотеку, но теперь вы живёте не вдвоём, а вчетвером в одной комнате – зато в новом доме, постройкой которого руководил папа, когда каким-то образом стал работать не геологом, а начальником отдела капитального строительства. Квартира записана на тебя. Ты спишь на полу, лицом к кирпичной стене. А по вечерам ты с братом ездишь в центр города на репетиционную базу, в подвал какого-то полуразвалившегося завода: он играет на ударных, ты на синтезаторе, у вас своя музыкальная группа. Вернее, у него музыкальная группа, а ты в ней, потому что это ему удобно. Ты не чувствуешь себя способной писать музыку, но брат заставляет тебя просиживать за компьютером в специальной программе по нескольку часов.
Ему – двадцать три, тебе – семнадцать.
Ты, видимо, так и не научилась ничего прятать, потому что брат требует у тебя написать текст на твою музыку вместо его девушки-вокалистки, мол, стихи же у тебя неплохие. Ты не пишешь, потому что она втайне от брата сказала, что писать будет сама. Когда терпение брата лопается, он кричит, что на тебя нельзя положиться, что ты слишком пассивна, что это невозможно терпеть, и выгоняет тебя из группы, вокалистка его поддерживает. У тебя случается первая и последняя в жизни истерика с криками и заливающими лицо слезами – больше ты не принимаешь ничего так близко к сердцу. Да и музыка у меня выходила не первого сорта. Хлопает дверь – брат уходит к девушке. Мама и папа на работе. На балконе весна и можно наблюдать за монотонным движением прохожих.
Ему – двадцать четыре, тебе – восемнадцать.
Вы почти не разговариваете. Он приводит новую девушку, на год младше тебя, в вашу однокомнатную. Жить. А ты оканчиваешь школу и уезжаешь в Томск на учёбу.
Ему – неизвестно сколько, тебе – неизвестно сколько минус шесть с половиной.
Ты находишь папин паспорт и узнаёшь, что у него есть ещё сын, Дмитрий. На одиннадцать лет старше тебя. Ты спрашиваешь у брата, знает ли он что-нибудь про этого Дмитрия, брат отмахивается. Видимо, и ему это неинтересно, и тебя он призывает в этом не копаться.
Ему – неизвестно сколько (но больше), тебе – неизвестно сколько (но больше) минус шесть с половиной.
Ты узнаёшь, что ты, оказывается, и у мамы не второй ребёнок. Ты находишь мамину медицинскую карту, где написано: «беременностей – 5, родов – 3». Мама рассказывает тебе про старшую сестру, которая родилась раньше тебя на восемь лет. Её звали Алёнушка, и она умерла, когда ей не было и трёх.
В твоём маленьком мозгу медленно, но верно рождается мысль: если бы она была жива, меня не нужно было бы «заводить». У родителей были бы уже взрослые дети и им, почти пенсионерам, не пришлось бы работать на то, чтобы растить и меня. И эта мысль оказывается очень назойливой.
Но теперь ей надо в универ.
Меняя город, ты меняешь себя – так Я. думала. Её страхи – оставить за гаражами в тёмном безлюдном переулке, её нелюдимость – бросить в раскалённую толпу, её застенчивость – измазать помадной краской. Когда Я. сказала себе, что в новое место нужно брать только самое лучшее, она не знала, что это слова наивной беспомощной девочки. Я. купила новый чемодан и нагрузила его книгами, досадно забыв про зубную щётку и тёплые перчатки. Я. решила, что поступать ей можно только в Томск и только на филологический, на что родители молча за её спиной пожимали плечами. Она верила, что её выбор однозначен и правилен, и не оставила себе возможностей для отступления. Предусмотрительно оставив желудок пустым в тот день, она взяла билет на рейс 600э до Томска, с папиной помощью загрузила тяжёлые сумки в багажный отсек, еле-еле со злостью на маму утрамбовала в ногах пакеты с «самыми мягкими в магазине» подушкой и одеялом и уверенно замахала в окошко всем провожающим, вдыхая душный запах одеколона мужчины слева.
Её имя – Я.
Декламация № 2
Во всём виноват город
в нём
полмиллиона людей
чужих
какой-то плюёт на асфальт
мужик
шалав у машины его
кружит
дюжина
одна из них
(любая)
рушить решила семью
суженых
тут же
обезоружила
жену неуклюжую
муж
объелся её груш
набрал надюш
раскрыл настежь
двери для насть
готов настил
ничего не упустил
кажется
туш победителю
туш
дружба
услужлива:
лужайки – нужным
обыкновенным ужам – лужи
во всеоружии
па́лят в чужие рожи
вырываясь наверх
и наружу
мне – хуже
обслужат
(кушай)
сегодня на ужин
ужас:
они и такими лучше меня
и последний маньяк
потушивший души маяк
и слепой слизняк
выползающий на сквозняк
в стужу
городов не меняя
меняешься так и сяк
но всё наперекосяк
всяко
получено много знаков
о том
что нужно в Томск
в блокноте пустом
писать по-другому
стать незнакомой
самой себе
а потом
воздух глотая ртом
стать одной из них —
чужих