Читать интересную книгу Чужие крылья. - Роман Юров

В следующий раз он пришел в себя от плавной тряски. Виктор лежал на чем-то мягком и колючем, слышался рев мотора, плавно покачивало. С неба по-прежнему падал снег, было холодно.- “Меня куда-то везут. Но куда меня могут везти? В городскую травматологию? Или может в районную больницу? Хотя какая тут больница? Судя по звуку, это едет наша полуторка. Ведь мотор остановился, и я упал, а значит, расшибся и меня везут с аэродрома в полковой медпункт. Хотя какой еще медпункт, медпункт остался в армии, добрых три года назад. Тут ближайший медпункт, наверное, только на Таганрогском военном аэродроме”. В голове была жуткая каша из образов, мыслей и воспоминаний. Он помнил, что с утра был на охоте, но одновременно он точно помнил свой утренний полет с командиром эскадрильи и что его не хотели выпускать во второй вылет из-за ухудшающейся погоды. Тогда он уговорил комэска на полет, при условии, что будет пилотировать прямо над аэродромом… Что за бред, какой еще аэродром, - пробилась очередная мысль, - я Виктор Александрович Чемикос, работаю офисным планктоном в конторе местного завода, да я аэродромы только в армии видел и то издалека. Но память отлично помнила, что он никакой не планктон, а вообще Виктор Александрович Саблин - летчик сто двенадцатого истребительного полка, сержант. Что он выполнял тренировочный полет, для восстановления навыков пилотирования после болезни. И это было именно на аэродроме. Мысли, образы, воспоминания перемешивались в голове. И детский дом двадцатых годов, и детский сад девяностых. Родители и воспитатели, детдомовская школа тридцатых годов и просто обычная постсоветская школа, ФЗУ, завод, аэроклуб, училище, университет, армия… внешне один и тот же человек, но две разные жизни. От обилия хлынувших воспоминаний и образов голова шла кругом. Снова вернулась боль, она разламывала голову на части, небо завертелось и пропало в кровавой пелене…

В себя Виктор пришел от холода. Он лежал на земляном полу, в какой то маленькой комнате. Низкий, крытый камышом потолок, грязные, давно не беленые стены, маленькое окошко. Солнце уже заходило, однако света сквозь это тусклое окошко хватало. Он полностью замерз, закоченел и только в районе сердце ощущался жар. Этот спасительный жар усиливался, постепенно расширяясь. Впрочем тела он не чувствовал, даже голова не болела, только жар в груди и холод вокруг. Виктор лежал и смотрел вверх, больше он не мог сделать ничего. Он не мог дышать, ничего не слышал, не мог даже закрыть глаза, он мог только лежать и смотреть. И еще думать. В голове прояснилось. Он понимал, что он Виктор Сергеевич Чемикос, неудачливый охотник, лежит на полу в какой-то мазанке и не может ничего. Но при этом он знал, что этот сарайчик находится возле их полкового медпункта, и что три дня назад на этом самом месте лежал убитый осколком солдат из БАО. Он видел, как его забирали, чтобы похоронить. И еще он помнил такое, чего раньше не только не знал, но и предположить не мог. Помнил всю жизнь человека с фамилией Саблин, до мельчайших подробностей, помнил, как будто прожил ее сам. И голодные, детдомовские годы и фабричное училище, аэроклуб, счастье первого самостоятельного полета. Валю, очень красивую девушку, что училась с ним в аэроклубе, училище, армию. Все жизнь, вся сущность Саблина, эмоции, любовь, ненависть, были в памяти как собственные. Мысли в голове постепенно упорядочивались. Тела он по-прежнему почти не чувствовал, чувствовал только неприятную пустоту в районе живота, жар в груди и жуткий, всепроникающий холод. Внезапно легкие обожгло болью, словно тысячи иголок вонзились ему в грудь и в горло. Виктор понял что дышит. Со страшным хрипом, выплевывая сгустки крови, но все же дышит. Это словно послужило неким катализатором - жар из груди все быстрее растекался по всему телу, обжигая его, причиняя невыносимую боль, но чем шире он расходился, тем сильнее остывал, превращаясь в тепло и возвращая в тело жизнь. Пустота в груди животе пропала, она заполнилась чем-то новым, теплым. Он заморгал глазами, услышал, как легкие с клокотанием вдыхают воздух, пошевелил пальцами, перевернулся на живот. Тело оживало, но вместе с жизнью возвращалась и боль. Виктор лежал, скрючившись, беззвучно подвывая от ужаса. Он не понимал, что случилось, ему было жалко себя, своей прошлой жизнь. Как могло быть такое, что он оказался на прифронтовом аэродроме, в теле этого летчика, как ему быть дальше, как вернуться домой. Он лежал ничком в холодной комнатке, сотрясаясь в рыданиях, царапая ногтями и грызя земляной пол, заливая его слезами и кровью. Ужас заполнил все его существо, заставлял его тело биться в истерике, Иррациональный ужас смерти. Он понял, что прежний хозяин этого тела, человек, чей жизненный опыт, воспоминания и жизнь стали для него родными, летчик ВВС РККА - сержант Саблин Виктор Александрович умер несколько часов назад…

Успокоиться и собраться с мыслями он сумел только через несколько часов. Сложно успокаиваться, находясь в чужом теле, которое лежит в кромешной темноте и трясется от холода. Та великая Боль уже отступила. Осталась нормальная, привычная. Боль, которую можно терпеть и которая не мешала думать. “Надо выйти к людям, выбраться из этого сарая, - размышлял он. - Здесь я до утра замерзну. Домой, скорее всего, я не вернусь. Или вернусь неизвестно когда. Как вернуться я не знаю. Значит надо обживаться здесь. К тому же военный летчик - это элита. Между работающей, за гроши, планктониной и военным летчиком бесконечная пропасть. А летать я умею, - половина его памяти была в этом твердо уверена”.

Как это ни удивительно, но встал Виктор без труда. Ноги побаливали, подкашивались, но держали. Сильно болела голова и распухшая кисть правой руки. Все остальное было терпимо. Как назло, хлипкая дверь сарая оказалась заперта снаружи. Виктор навалился на нее всем телом, но та не поддавалась. Он отошел и с размаху ударил по ней ногой. Боль напомнила о себе, но дверь немного приоткрылась. Загнутый гвоздь, играющий роль замка выдержал еще три удара и Виктор вышел на улицу.

Темно и холодно. Нигде ни огонька - соблюдают светомаскировку, ни звука. Поздно уже, все спят. Только снег скрипит под ногами. Из-за туч вышла луна, осветив улицу желтым, неровным светом. Он даже в темноте шел правильно, выйдя в нужное место. Вон, в соседнем доме находится летное общежитие, там спят летчики его эскадрильи. Там же спит и Игорь Шишкин, рыжий, невысокий, но плотно сбитый парень - однокашник по училищу, единственный друг Виктора. Дверь оказалась запертой. Виктор принялся бить в нее ногами, хотел закричать, но из горла вырывался только хрип и клекот. Наконец, послышались шаги, дверь открылась, осветив Виктора, и показался маленький, заспанный красноармеец. Он держал керосиновую лампу без стекла и подслеповато щурился в круглые очки, пытаясь разглядеть полуночного визитера.

Виктор, улыбаясь, шагнул вперед, в центр освещенного круга. Он увидел, как глаза этого красноармейца резко расширились, а лицо побелело.

- Тава… тав…тава… - солдат стал задыхаться, он хотел что-то сказать, но не мог, трясясь всем телом медленно отступал внутрь комнаты. Виктор так же медленно шел за ним. Лампа в руках солдата задрожала. Виктор помня, что керосинка в их комнате всего одна, протянул руку, чтобы ее забрать, но тот испустил жуткий, протяжный визг, швырнул в Виктора лампой и бросился в дальний угол. От удара фитиль потух, и комната погрузилась во тьму.

Солдат орал как резаный. Он носился по комнате, в темноте натыкаясь на стены, переворачивая мебель и вопил. Наконец, видимо, сумев нащупать дверь в спальню летчиков, заскочил туда и закрылся, привалившись к двери всем телом. Виктор услышал его финальный вопль: - Упы-ы-ы-рь! Там упы-ы-ы-ырь!

Виктор похолодел. - “Может, я в самом деле слегка того? Перекинулся, а теперь мертвый хожу?” Он пощупал тело под одеждой, кожа как кожа, теплая. Сердце бьется, голова болит, все болит, жрать охота, да и сортир посетить - значит, живой я! То этому придурку спросонья померещилось…

Тем временем, продолжавшийся шум в соседней комнате говорил о том, что вопли солдата не остались неуслышанными. Судя по приглушенным голосам, там решались извечные вопросы - кто виноват и в чем, собственно дело… Виктор прислушался.

- Слышу, в дверь стучат, открываю, а там наш Саблин стоит, что сегодня разбился. Стоит мертвый, шатается, черный весь, зубы у него волчьи, в крови. Тут он и руки ко мне тянет, а руки у него тоже черные в крови все и когти как у зверя, хрипит страшно…

Виктор дотронулся до зубов. Зубы как зубы, правый передний шатался и немилосердно ныл. Ногти тоже вроде как не изменились, за исключением, что все они были сорваны и болели…

Послышался скрип открываемой двери и внезапно, ему в лицо ударил луч фонарика. Виктор скривился от резкой боли в глазах, лучи тотчас погас, дверь с грохотом закрылась.

Шум в комнате усилился, отчетливо послышался лязг передергиваемых затворов. - “Ага, - подумал он, - нетрудно догадаться, что сейчас начнется сеанс разоблачения черной магии. Меня набьют свинцом, а потом выяснится, что никакого упыря нет”. - Виктор хотел крикнуть, что это он, чтобы не стреляли, но из горла вырвался лишь хрип, сменившийся сильным, надсадным кашлем. Так он еще никогда не кашлял, казалось, что еще немного и легкие оторвутся. Виктор упал на колени, выплевывая из легких какую-то дрянь, содрогаясь в спазмах, грудь горела огнем. Наконец приступ прошел. В доме стояла абсолютная тишина, только потрескивала дверь в комнату летчиков. Видимо на нее навалились всей эскадрильей.