Читать интересную книгу Кровавая правая рука - Джоэль Роджерс

Потому что меня преследует холодное и гнетущее чувство, что он где-то рядом, независимо от того, далеко ли мелькают фонари И слышатся ли голоса людей и собачий лай. Он где-то рядом со мной и с этой спящей девушкой - юной женой его жертвы. Я чувствую, что он готовится нанести новый удар. Он знает, что я чем-то для него опасен. Но пока я не представляю себе, что произойдет.

Он где-то во тьме, за окном. Следит за мной из темного сада.

Или еще ближе. Может быть, он уже внутри этого двухсотлетнего поскрипывающего деревенского дома, такого тихого сейчас, когда из него ушли все охотники.

Я чувствую его бесшумный сардонический смех, но не могу его видеть.

Я чувствую жажду убийства в его следящих за мной глазах.

Минуту назад послышался какой-то осторожный шорох наверху, в мансарде, но это была, наверное, белка или крыса. Похоже, что в этом старом доме им разрешали устраивать свои норы.

Вот скрипнул пол за дверью маленькой кладовой, где старый Мак-Комер держал свой садовый инструмент. Но когда я отложил карандаш и, повернув голову, прислушался, больше не раздалось ни звука. Полы,в старых домах иногда сами поскрипывают. Когда никто по ним не ступает.

Старомодный отделанный деревом настенный телефон, висящий на кухне, время от времени коротко позванивает. Но это не потому, что кто-то звонит, сюда.

Здесь общая линия, и звонок в этот дом - пять длинных и пять коротких. Сейчас линия вообще свободна - телефон позвякивает сам по себе.

Я не могу позволить, чтобы все эти легкие незначащие звуки отвлекали меня от задачи. И все-таки сейчас, когда пишу эти заметки, я чувствую властную потребность прислушиваться к каждому шороху и поднимать глаза на скользящие вокруг меня тени.

Я никогда не был ни профессиональным полицейским, ни сыщиком-любителем. Преступления не привлекают меня. Мной руководит не инстинкт охотника за людьми, а желание спасти человеческую жизнь.

Как хирург я, кажется, вполне владею научным методом и мой главный принцип - подходить к фактам объективно. Я наблюдателен, у меня аналитический склад ума и привычка всегда подмечать разного рода мелочи и раскладывать их по полочкам своего сознания.

И может быть, из всех деталей, которые я успел заметить -и рассортировать за последние несколько часов, я смогу построить рациональную, без привлечения сверхъестественных сил, версию, объясняющую, где сейчас убийца, И доказывающую, что он - человек, а не галлюцинация и не демон. Но я смогу это сделать только при условии, что объединю все детали в единое целое, не упустив ни одной мелочи, какой бы тривиальной она ни казалась.

Как раз это я и должен сейчас сделать, не обращая внимания на все остальное. Убийца ходит на свободе. Существует злокачественная опухоль, которую нужно локализовать и отсечь. Обычная проблема диагноза, не более того.

Я должен записать для исследования все известные факты - точно так же, как хирург изучает историю болезни, чтобы наметить план операции. Это путь долгий и утомительный, но единственно надежный. Тысячи ярких догадок могут молнией пронестись в сознании человека. И каждая из них может на мгновение ослепительно блеснуть. Но все они затухают, не оформившись ни во что определенное, и тьма вокруг становится еще гуще. Зато факты, записанные на бумагу, становятся материальными. Они приобретают какую-то форму. Их можно оценивать и сопоставлять, И главное, их можно суммировать.

Во всех случаях я стараюсь пользоваться именно этим методом рассуждения. Я должен заставить себя применить этот метод и сейчас. Если еще осталось время.

Пусть другие продолжают охотиться за ним в темноте. Пусть они находят тела новых убитых им людей. Похоже, что именно это и произошло недавно, когда я услышал вдали взволнованные крики и лай собак. Но ЕГО они еще не нашли. А почему?

В этой головоломке не хватает какой-то детали. Или, может быть, в ней есть лишние детали, которые мешают ее собрать? Ответить на вопрос человека, который сейчас уже мертв. Понять, где сейчас Штопор - человек в оборванной одежде, маленький приземистый человек, грязный ухмыляющийся человечек с взъерошенными каштановыми волосами и голосом, так странно напоминающим мой собственный.

Потому что на этот вопрос я тоже должен ответить. Об этом нельзя забывать.

Наверное, если бы я смог его увидеть, ответ был бы мне ясен.

Очень хорошо. Сейчас я здесь. Я начну отсюда.

Я сижу у обшарпанного стола в гостиной летнего дома покойного Адама Мак-Комера, отставного профессора психиатрии Из Гарварда. Дом находится на дороге из Уипль-Вилля в СтоуниФолз, среди холмов Северного Коннектикута, в сотне миль от Нью-Йорка. Сегодня четверг, одиннадцатое августа. Время - половина четвертого утра.

На столе передо мной лежит стопка желтоватой бумаги и коробка заточенных карандашей. Керосиновая настольная лампа с зеленым абажуром освещает записи.

Когда я поднимаю голову, то вижу в стеклянной двери секретера свое отражение и комнату, позади освещенную тусклым светом. Человек с круглой головой, покрытой коротко остриженными рыжеватыми волосами, с покрасневшими карими глазами и загорелым веснушчатым лицом - это я сам, Гарри Ридл, доктор Генри Н. Ридл Младший. Это я, собственной персоной. Человек, которого я знал всегда, все двадцать семь лет.

Книжные полки за стеклянными дверцами заполнены всевозможными толстыми справочниками старого Мак-Комера. Вот стоит ярко-красный том "Кто есть кто в Америке"; вот "Садовые цветы, их выращивание и культивация" в зеленом переплете. Между ними стоит в мрачно-коричневом клеенчатом переплете книга толщиной добрых шесть дюймов. Это принадлежащий перу самого хозяина монументальный труд - "Психопатология убийства". Кропотливый анализ того, что происходит в сознании убийцы. Этот труд давно стал классическим во всех медицинских школах, где читают расширенный курс психологии. Он выдержал уже Бог знает сколько изданий.

В ящиках стола лежат связки бумаг-краткие клинические выписки и записки историй болезни. Я просмотрел одну или две ИЗ них. Некоторые выводы, которыми он, видимо, хотел дополнить основной труд, Мак-Комер выписал мелким, паутинным, старомодным почерком.

"Случай А., из хорошей семьи, хорошо образованного, колоссально преувеличенного мнения о своих умственных способностях. В возрасте сорока пяти лет, потерпев поражение во всех своих начинаниях, он задумал убийство дяди, чтобы стать наследником его скромного состояния…"

Это было написано в одной бумаге. Но там не говорилось ни о том, удалось ли А. осуществить свой план убийства до того, как его раскрыли, ни о том, какое наказание он понес. Это была неоконченная история для книги, которая никогда не будет написана. Все это и многое другое об убийствах навеки осталось в голове мертвого человека.

Кроме кипы деловых бумаг, на столе лежит маленькая записная книжка с тремя или четырьмя записями, сделанными тем же дрожащим, но аккуратным почерком:

"Позвонить после обеда Барнаби Г. У. 9-6400.

Узнать насчет почты.

Вычистил ли Джон Флейл выгребную яму после того, как покрасил дом и амбар?

Сахар, спички, помидоры, апельсины, бекон, земляника, хлеб". Обычные записи мелких повседневных дел человека, который один живет в деревне. Мелочи, которыми постоянно приходится заниматься. Продукты, которые, нужно покупать, телефонный звонок юристам или издателям. И ни слова об убийствах.

На столе у лампы лежала сложенная газета - экземпляр Данберской "Ивнинг Стар", выпущенный вчера - в среду, 10 августа, с крупными заголовками о большой операции против японцев, "Вторжение на Хонсю!"

В газете были огромные фотографии и заголовки. В ужасных кровопролитных сражениях, о которых рассказывала газета, решается судьба мира. Сотни тысяч наших солдат участвуют сейчас в смертельной, отчаянной борьбе. Газета рассказывала об этой войне. Но мы настолько концентрируемся на своих собственных делах, так боимся за свою собственную маленькую жизнь, что никто даже не удосужился прочесть эту газету. Ни у кого не нашлось на это времени. Никто уже и не станет ее читать, потому что новости, описанные в ней, устарели.

Кроме этого, у меня на столе лежит толстая записная книжка лейтенанта Розенблата. Этот невысокий коренастый полицейский со сморщенным лицом мопса оставил свою записную книжку здесь, когда, вытаскивая на ходу пистолет, выбегал из комнаты, услышав страшный крик Квелча.

С тех пор прошло больше часа, но Розенблат так и не вернулся. Поэтому я взял его записную книжку и стал ее внимательно изучать. Все это я сейчас вижу перед собой.

Я не представляю, чтобы убийца мог спрятаться среди книг на полках секретера или среди бумаг на столе, или в моем отражении в зеркале. Если здесь и есть какой-то его след или ведущая к нему улика, то я их не вижу.

Похоже, старый мудрый Адам Мак-Комер, который так много знал об убийствах, сумел что-то найти. Но если он до чего-то И додумался, то не смог помочь самому себе. Когда он встретил убийцу, рядом никого не оказалось. И он не успел оставить ни слова, ни намека на то, что нашел.