Читать интересную книгу Медвежий угол - Виктор Пронин

— Очень приятно, — усаживаясь, хмуро проокал Панюшкин. — К нам-то первый раз?

— Первый! — радостно сказал Колчанов. — Никогда не был я в этой вашей глухомани и с вами чести не имел... Хотя предупредили меня знающие люди — с Панюшкиным надо держать ухо востро. Не дает, говорят, расслабиться. Говорят, боксер агрессивного стиля, а?

— Какой я боксер, — Панюшкин махнул рукой. — Я не боксер. Я — дворняга.

Потом самолетик долго выруливал на взлетную полосу, что-то у летчиков не ладилось, потом они долго ожидали какую-то важную почту и, наконец, поднялись. Колчанов, хватаясь за поручни и сиденья, посмотрел, кажется, во все окна, любуясь городишком сверху, а когда пейзаж стал привычно унылым, когда ничего нельзя было увидеть, кроме бесконечной снежной равнины, опять сел рядом с Панюшкиным.

— Как поживает мой друг Шаповалов? — спросил он.

— Это участковый? Приболел Михалыч маленько. Как раз во время тех событий, которые и будут вас интересовать. Но завтра будет в форме. Шаповалов — человек безотказный. Он к вам доставит всех, кого пожелаете. Так что будет с кем побеседовать. Но, думается мне, зря едете. Чрезвычайное происшествие было, а вот криминалу — не обессудьте.

— Ничего, — ответил Колчанов. — Вскрытие покажет.

— Что?! — повернулся к нему Панюшкин. — Какое вскрытие? Кого, интересно, вы вскрывать намерены?

— Не кого, а что... Я намерен вскрыть суть происшедших событий. — Колчанов усмехнулся. — Это поговорочка у нас такая — «вскрытие покажет».

— Ну, знаете, вы поосторожней со своими поговорочками. А то у нас народ простой, не очень подготовлен к такому юмору.

С полчаса молчали, изредка поглядывая в маленькие, покрытые инеем иллюминаторы.

— А знаете, Николай Петрович, чтобы не терять времени, может, потолкуем о деле? Прилетим, а преступление уж и раскрыто! Ведь чует мое сердце, что вас там, на стройке, нелегко будет поймать, задержать, допросить? А?

Панюшкин с силой потер лицо руками, ссутулился, искоса глядя на иллюминатор. Его лицо, освещенное резким боковым светом, казалось грубоватым, морщины — глубокими, глаза вообще были почти не видны под выступающими надбровными дугами.

— В каких условиях мы работаем, вы знаете, — начал Панюшкин. — Отсутствие дорог, сложности со снабжением, жильем, текучесть, оторванность... Все это не может не сказаться на настроении людей, на их взаимоотношениях. Много раз замечал: у всех, почти у всех повышенная требовательность друг к другу. До капризности, до нетерпимости. Отсюда — большие нагрузки на психику. Выдерживает эти нагрузки далеко не каждый. Мне иногда кажется, что я могу написать неплохую работу о том, как ведут себя, как чувствуют сто человек, помещенные в изолированное пространство. Для будущих космических полетов такая работа была бы не лишней. Понимаете, когда к нам направляют сезонника, его не испытывают на тестах, у него далеко не всегда спрашивают, что он умеет делать, не всегда даже в трудовую книжку заглядывают... Завезут, высадят с вертолета, с самолета, с катера, а ты тут разбирайся.

— Даже так? — сочувственно проговорил Колчанов.

— Да что говорить! Неплохо бы, отправляя людей в такие вот медвежьи углы, проверять их дружелюбие, наличие чувства солидарности, товарищества. В наших условиях это нередко важнее квалификации чисто производственной. А тут еще проблема — мы платим людям неплохие деньги, но тратить их у нас негде. Негде. Еще одно: строители наши, между прочим, в большинстве мужского пола. Отсюда — обостренное, болезненное отношение ко всему, что касается женской благосклонности.

— Вот мы и подошли к главному, — сказал Колчанов. — Судя по докладу, который прислал участковый, драка в магазине произошла на почве ревности или что-то в этом роде, а?

— Не знаю, — Панюшкин обиженно поджал губы. — Не знаю. Это вам придется выяснить у участников событий. Слава богу, они живы остались.

— Пока живы, — уточнил Колчанов.

— Не понял, — Панюшкин взглянул на него в упор.

— Большаков в больнице. Он до сих пор не пришел в сознание. Яснее ясного.

— С другими поговорите.

— Вот я и спрашиваю вас.

— Ладно, пусть так, — холодно сказал Панюшкин. — Вас интересует мое мнение? Вот свое мнение я и докладываю. А оно заключается в том, что все происшедшее — случайность. Драка между Горецким и Самолетовым не имеет касательства ни к женщине, хотя они говорили о женщине, ни к ревности, поскольку ни один из них не имеет отношений с женщиной, о которой они говорили.

— Это интересно, — протянул Колчанов.

— Как посмотреть.

— И все же...

— Весь интерес в том, что суть событий вовсе не в драке, — отчеканил Панюшкин. — После того, как нашего баламута Горецкого доставили в отделение милиции, он оттуда сбежал и прихватил с собой парнишку, Колю Верховцева. Из местных. За что-то его наш Михалыч посадил на ночку для профилактики. К тому времени начался буран, небольшой по нашим понятиям. Но поскольку была ночь, мы, в полном соответствии с нормами морали, принятыми у нас, организовали поиски. Послали людей — в сопки, на Пролив, вдоль берега. Для этого пришлось пожертвовать производственными делами, что для меня более всего огорчительно.

— Послушайте, Николай Петрович, а какой смысл столько людей посылать в сопки? Ведь проще всего беглецам уйти через Пролив на Материк...

— Ха! Через Пролив... Не замерз наш Пролив. Не замерз, хотя по ночам мороз к тридцати подбирается. Двести метров в фарватерной части промоина осталась.

— И все это вы затеяли, чтобы задержать хулигана? — Колчанов с сомнением посмотрел на Панюшкина.

— Отвечаю — нет. Все поиски были организованы для спасения людей. Мы их спасли. Мы сделали свое дело. Теперь ваша очередь. Теперь вы решайте, как с ними быть дальше.

Панюшкин с вызовом глянул на следователя и решительно отвернулся к иллюминатору, хотя солнце било прямо ему в глаза.

Когда-то, очень давно, Остров и Материк в этом месте, видно, смыкались, но теперь только два мыса торчали напротив друг друга, как две протянутые, но так и не сомкнувшиеся руки. Впрочем, увидеть эти мысы можно было только на карте или с самолета. Отсюда, с Острова, Материк казался лишь узкой, тающей в морозной дымке полоской земли у самого горизонта. Дальше на юг Остров и Материк расходились, и узкий Пролив превращался постепенно в море.

Вот уже два года строители укладывали по дну Пролива трубопровод, который доставил бы нефть с северной части Острова к материковым перерабатывающим заводам. А Николай Петрович Панюшкин был начальником экспедиционного отряда подводно-технических работ, который и строил этот самый трубопровод. Именно Панюшкин подписывал графики работы столовой и магазина, вы давал разрешения для поездки на Материк и в местные поселки, определял меры наказания и поощрения. И что бы ни произошло в Поселке — родился ли кто, умер, пропал, украл, собрался удрать на Материк, угробил или спас технику — первым кто об этом обязан был знать, помнить и принимать решения, был опять же Николай Петрович Панюшкин.

Весь строительный отряд в самый разгар летних работ не превышал ста пятидесяти человек, а зимой здесь не было и половины. Водолазы, механики, газосварщики, водители тягачей и вездеходов, разнорабочие, служащие почты, столовой, магазина — всех понемногу. Собственно, стройка и состояла из этих разношерстных бригад, из флотилии барж и катамаранов, из звонков на Большую землю, из постоянных хлопот, связанных со снабжением не больно многочисленного «воинства» питанием, одеждой, топливом, горючим и прочими предметами первой, да и не только первой, необходимости.

За два с лишним года работы по строительству подводного трубопровода Панюшкин привык к своему кабинету, этой небольшой комнатенке с одним окошком, и не замечал ни шелушащихся стен, ни перекошенного пола, ни выпирающей дверцы печи, грозящей вывалиться каждую минуту вместе с пылающими поленьями. На столе стоял старомодный угластый телефон с мохнатым проводом, стену украшала схема трубопровода на пожелтевшем ватмане, несколько вбитых в стену у двери гвоздей заменяли вешалку.

Войдя в кабинет, Панюшкин, не раздеваясь, сел за стол, посмотрел на маленькое квадратное окошко с видом на Пролив. Вздохнул, с силой потер лицо ладонями, пытаясь сосредоточиться.

— У вас неприятности, Николай Петрович? — В дверях стояла Нина. Машинистка, секретарь, делопроизводитель, курьер и еще бог знает кто. В общем, правая рука Панюшкина. — Следователь приехал, говорят, что-то будет, — сказала Нина низким, глуховатым голосом.

— Обязательно что-то будет, — подтвердил Панюшкин. — И всегда что-то есть. И неизбежно что-то кончается. И это здорово, черт побери! — Панюшкин одним движением сдвинул бумаги в сторону и на освободившемся месте положил руки.

— Все это хорошо, — тускло сказала Нина, не загоревшись настроением начальства. — Все это хорошо, — повторила она, садясь на табуретку у стола.