— Сейчас я тебя сделаю! — сказал он громко и довольно.
Он попытался приступить к процессу, встал, скрутился весь на полусогнутых, вцепился в стену, прицелился, промахнулся, прицелился, догнулся, качнулся, оступился и…
…И наступил мне на волосы.
— Эээй! — завопила я. — С волос сойди?
— Ой, извини, — сказал он.
Но ногу переставил:
— Сейчас… сейчас я… Вот, да, вот так, сейчас…
Попал и начал.
Стонал он, видимо, тоже лишь потому, что в фильмах стонут, значит — надо.
Снизу я наблюдала — ему явно было крайне неудобно.
Я молчала и пыталась удержаться в долбаной березке, попой кверху и с ногами на своих плечах. Ноги начинало сводить, а меня — плющить.
— А почему ты молчишь? — спросил он вдруг. — Ты что, фригидная?
Бляяяя…
— Ааа, аааа, оооо! — замычала я погромче.
— Воот! Воот! — довольно сказал он. — Сейчас я тебя, сейчас… сейчас..
Но сейчас все никак не случалось.
— Может, все-таки по-нормальному? — аккуратно прохрипела я. — Ну, хочешь меня сзади?
— Да-да, давай так, — вдруг обрадовался он. — Только не сзади, а вот так…
Он лег на спину, я со скрипом разогнулась, он притянул меня к себе и выдал:
— Садись, но только поперек.
Я села. Поперек так поперек. Ну, все же лучше, чем на голове.
Я приложила максимум усилий. Я чувствовала: если не сейчас — придется мне еще висеть на люстре. На люстру как-то не хотелось. И я сделала все, что могла.
— Какая-то ты не такая, — сказал он после, отдышавшись.
— Да? — вскипела я. — А какая должна быть?
— Ну ты такая какая-то… холодная. Я же говорю — фригидная.
— Это почему? — не выдержал мой мозг…
— Нууу… — сказал он неопределенно. — Не стонешь, да и вообще… Это же ненормально.
— Зайчик, — сказала я вкрадчиво. — Видишь ли, зайчик, я не знаю женщин, которые в позе березкой будут стонать от восторга.
— Ну как это? — вдруг изумился он. — Ну девочки же получают удовольствие! Ну вот они же получают! И кончают. Это ты просто холодная.
Я закурила. Я задала один вопрос:
— Какие девочки-то?
— Ну как какие? — сказал он уверенно. — Ну, эти, которые в фильмах. Ну они же получают…
Его лоб был так близко, а соблазн — так велик!
Я удержалась.
Лапушка
— Зайка, давай быстренько, у меня очень мало времени! — заявил он прямо с порога.
И сунул мне заготовленную денежку.
Только разувшись, он зачем-то первым делом понесся к окну и, прячась за шторкой, нервно осмотрелся — кто там ходит у парадной?
Похоже, не впервой и чисто рефлекторно.
В следующую минуту я узнала, что мужик женат и истерично сцыт от мысли, что жена его могла пасти. Ну да — от самой работы — и прямо ко мне.
Нет, сцут, допустим, многие женатые.
Но этот сцыт особенно, с размахом, от души.
Здравствуй, паранойка!
Видимо, жена и опыт научили.
Не узрев никого подозрительного, он чуть расслабился, и я смогла запихнуть его в душ. Через минуту после душа он вырос в комнате, пугливо косясь на собственный же телефон.
И я поняла, что жена — та еще штучка.
Начали мы стоя и с французской любви. Ну, то есть он стоял, а я внизу любила.
Любила я его недолго, потому что ожил телефон. Ну да, из рук он его не выпускал.
Я замерла перед ним на коленях, с запасами за щекой, как хомяк, и вопросительно посмотрела снизу вверх.
Он кивнул мне — мол, детка, продолжай. И я продолжила. А что мне?
— Лапушка, — елейно внушал он трубке, поглаживая свободной рукой трудолюбивого хомяка. — Лапушка, да-да, я уже еду, нет, не задержусь. Да нормальный у меня голос! Нормальный, это тебе кажется. Нет, я один, ну что ты придумываешь. Да я тебе говорю — нормальный голос. Ага, целую… Давай.
Процесс плавно перетек в горизонтальную фазу. На этот раз поводок-телефон лежал рядом.
Впрочем, сие действо обороты набрать не успело, потому что через минуточку опять нарисовалась Лапушка.
— Да, зайчик, — схватился он за телефон. — Нет, это тебе показалось. Ты же знаешь, я люблю только тебя. Нет, я не задержусь. Я уже еду. Нормальный голос…
Я задумчиво отдыхала под ним, ощущая легкое шевеление внутри себя.
Он падал, мы его теряли.
— Блин, вот нашла время! — зашипел он, когда Лапушка закончила. — Каждый шаг контролирует, сука.
— Да, мась? — трубка ожила ровно через две минуты. — Нет, лапушка, я уже точно еду. Нет, тебе показалось, все хорошо. Да, буду вовремя. Что-то купить? Ага, ну давай, я с магазина наберу.
— Слушай, — сказал он мне сразу после магазинной эпопеи, — давай как-то очень быстро будем, а?
Ну, быстро я вообще не против.
— Милый, — внесла я дельное предложение после четвертого звонка, когда даже мне стало ясно, что быстро мы не будем, ибо Лапушка не даст, — почему бы тебе не выключить телефон?
— Ты что? — шуганулся он от одной только мысли. — Ты что! Она мне потом харакири сделает, не раздумывая. Ревнивая — капец! Задолбала уже.
— Так чего не разведешься? — аккуратненько спросила я.
Его порвало в клочья:
— И что? Квартира ее, машина ее, а я что — с голой жопой останусь?
Похоже, с Лапушкой они друг друга стоят.
За те ровно полторы минуты, что она не висела в эфире, нечеловеческим усилием воли он успел-таки закончить. Впрочем, и это он делал как-то быстро и пугливо — очевидно, даже под моей кроватью ему мерещилась жена, сидящая в засаде.
И началась у нас вторая часть марлезонского балета.
Он метался по моей квартире, хватал манатки, обувался на ходу и смутно напоминал персонажа мультика, который перемещался, оставляя в воздухе следы.
Ибо Лапушка истерила в телефоне так, что слышно было даже мне.
Вымелся он стремительно, на ходу успокаивая свою скандалистку, прикрывая рукой трубку и делая мне страшные глаза — чтобы я была как мышь.
Они, похоже, очень весело живут.
Я пожалела, что не запаслась попкорном.
Кстати, паранойя — штука заразная. Ибо еще полчаса после его ухода мне было слегка напряжно.
Иди знай — вдруг за дверью затаилась Лапушка?
Мальчик-колокольчик
Ну вот бывает же так, что ожидаемое с действительным не совпадает.
Бывает? Бывает!
Ну, например, смотришь, как у него в штанах возле коленки что-то выпирает, и думаешь — ого! Даже не простое там какое-то «ого», а такое, с придыханием, женское такое «оххххооо!»
И он раздевается, а там…
А там не ого, в общем, а совсем хи-хи.
А то, что «ого» было — так это кальсончик завернулся.
Или вот внезапно соглашаешься анально без доплаты, и вообще все очень недорого, потому что он, сволочь, торгуется нещадно, а ты сидишь четвертый день без работы вообще и думаешь — черт с тобой, зараза, надо ж распочиниться. И вот пока он едет, красишься и надеешься, что пусть там хи-хи будет.
Он приезжает, а там по закону подлости…
Ну, не как кальсончик, конечно, но все равно ого. И не ого, а ого-го! Или даже ого-го-го-го! И по времени тоже — как будто он в процессе о России думает.
И стоишь, морду в простынь, и про себя так: нну свооолочь…
Впрочем, заболталась.
Это я просто все думаю — как же к главному-то подвести.
Ладно.
Явился тут ко мне намедни отличный экземпляр. Я даже удивилась — неужто бабы дают мало? У такого должно быть вообще на выбор — и на три рубля десяток. Высокий, видный, интересный. Морда красивая, мужская: щетинка, скулы, нос, глазищи.
Под свитерочком бугорочки: фигура, вид — ну все.
Ну ладно, думаю, может, просто за разнообразием пришел.
Денежку беру, говорю: милый, раздевайся и в душ, вот тебе полотенечко чистое, вот тебе тапочки — все время мою…
Ну, он и раздевается. Спокойненько так.
Брючки снимает.
А под брючками у него, на мускулистой крепкой попочке, отличненько сидят симпатичненькие, в кружавчиках и бантиках, розовые трусики. Шортиками.
Ну да, женские. А че?
И не надо хи-хи — что, никто из мужчин никогда розовых женских трусиков не носил, что ли?
К трусишечкам ансамблем прилагались пушистые мужские ноги и белые хэбэ носки.
А я еще подумала — ну почему же не чулки? И пояс.
И главное — деловито он так разделся, как будто ничего особого и не происходит. Ну подумаешь, кружавчики на мускулистой попке — та каждого первого раздень, там розовые кружавчики — а че?
Не, ну ладно, шарикам там, видно, неудобненько. Это да.
Не приспособлено бельишечко под яйки-то.
А! Ну, и, в общем, он так спокойненько разделся, что у меня и выбора реакции-то не осталось. Раз он не в шоке, так что я буду?
Я только сказала:
— Мммм, симпатичные…
Ну тут он совсем уже расслабился, пошел в душ. Выходит — ну что ты скажешь — опять в них! Надел, видно, специально.