Читать интересную книгу Я вернусь через тысячу лет. Книга 1 - Исай Давыдов

Сейчас корабль уже не кажется мне дельфином. Он кажется гладкой зелёной горой, которая поднимается вверх и уходит за края экрана.

– Почти сто световых лет отделяют нас от планеты Рита, – говорит диктор. – Сорок лет по ракетному времени будет идти туда корабль. Но наши астронавты прилетят молодыми. Даже ещё более молодыми, чем сейчас. Потому что большую часть пути они проведут в анабиозе. И за время сна их организмы помолодеют на полтора года. Но спать астронавты будут не всю дорогу. По три с половиной месяца каждому из них придётся вести корабль.

Я смотрю на экран, слушаю диктора, и думаю о том, что никогда-никогда не узнаю, как станут жить наши астронавты на планете Рита. Даже не узнаю, долетели ли они туда. Потому что время у них и у нас будет разное. Потому что когда они подлетят к планете Рита, я стану пожилым человеком. А пока на Землю придёт первое их сообщение, здесь пробегут два с лишним века. И я не проживу столько – в наше время не принято столько жить. Потому что к двумстам годам человек становится беспомощным.

Всё это очень грустно. Но надо привыкать. Я ведь тоже стану астронавтом. И может, время для меня пойдёт совсем не так быстро. И может, я тоже улечу когда-нибудь с Земли со скоростью света…

…Телепередача уже ведётся из корабля. Видны длинные узкие коридоры, и частые двери кают по сторонам, и крутые белые лесенки.

Вот одна дверь открывается. И на экране – каюта, маленькая, тесная, с двумя койками у стен.

В этих каютах будут спать астронавты. И в этих же каютах они будут жить первое время на планете Рита. Пока не построят себе дома.

Всё на корабле тесное, маленькое. И кают-кампания – тоже. Потому что в ней никогда не будет собираться больше восьми человек. Астронавты будут нести вахту в дороге четвёрками. И когда очередная четвёрка отдежурит, она отогреет и разбудит следующую, а сама уснёт и замёрзнет.

Зачем же делать большую кают-кампанию?

Астронавтов на корабле не видно. По коридорам и лесенкам торопливо ходят монтажники. А астронавты пока на станции. Они придут на корабль, когда с него уйдут все остальные.

И всё-таки одно просторное помещение на корабле есть – рубка. Сейчас её показывают по телевизору, и я вижу, что сотни разных приборов ровными рядами расположены на её стенах. И среди этих приборов – громадный белый прямоугольник главного экрана.

– Ну, Алик, как тебе нравится корабль? – Папин голос вдруг слышится за моей спиной.

Я оборачиваюсь. Даже не слыхал, как папа вошёл в комнату.

– Очень нравится! – говорю я. – Вот бы на нём побывать!

Пата садится рядом, обнимает меня за плечи и тоже смотрит на экран.

– Может, ещё побываешь, – говорит папа.

Он, конечно, шутит. Ему и в голову не может прийти, что эта шутка способна стать пророчеством.

Но хотя я и понимаю, что это шутка, почему-то кажется, что шутит отец грустно.

– Где уж! – Я качаю головой. – Они сейчас улетят!

– Через шесть лет полетят другие… Строится новый корабль.

– Где строится? – кричу я и думаю: «Вот это новость! Вот ребята ахнут, когда я скажу!»

– Пока на Земле, – отвечает папа. – А потом будут собирать в космосе.

– Почему же не говорят об этом по радио?

– Сегодня скажут.

– А астронавты знают об этом?

– Конечно! – Папа улыбается. – Они будут ждать.

Я люблю, когда папа улыбается. Он особенно красив тогда. Он и так красив – высокий, светловолосый, сильный. И глаза у него почти всегда озорные. Как будто хочет улыбнуться и сдерживается. Но когда улыбается – сразу видно, что ещё и добрый.

– Пап, – спрашиваю я, – а после второго корабля ещё полетят?

– Да.

– И много?

– Много! Корабли будут всё больше, и отправлять их будут всё чаще.

Наконец я вижу на экране, как монтажники один за другим выходят из корабля. Значит, скоро появятся астронавты.

Они и на самом деле появляются быстро. Идут по белым коридорам космической станции – все в зелёной одежде: зелёные брюки и зелёные рубашки с карманами.

Они идут весело, и улыбаются в объективы телекамер, и некоторые машут рукой, а некоторые что-то кричат. Они знают, что их видит сейчас вся Земля, видят и друзья и родные.

Наверно, им очень радостно сейчас, этим парням и их жёнам. Как я завидую им! Как хочется идти среди них, и улететь вместе с ними, и, уходя, вот так же махнуть всей Земле сразу!

Почему-то я думал, что Михаил Тушин и Аркадий Резников с жёнами будут идти впереди.

Но их не видно. Впереди идут парни и девчата, и за ними – тоже, а кто в середине – не разберёшь.

Может, Тушин и Резников не здесь? Может, они давно на корабле?

Астронавты проходят по коридору, и я вижу их сбоку, потом сзади – они уходят всё дальше и дальше, а затем включают телекамеру, которая установлена возле входа на корабль, и я вижу, что они поднимаются по широкой лестнице и исчезают в большом, как ворота, люке.

И вот уже они расходятся по коридорам, хлопают дверями кают, набиваются в тесную кают-кампанию. Кажется, корабль прямо гудит от их топота, от их голосов.

Но почему-то я вспоминаю о том, что планета Рита – почти такая же, как Земля, и что на этой планете астронавтов будет очень мало. Всего двести! Каких-нибудь десять классов!.. Ну что такое десять классов нашей школы для всей Земли? Что они могут сделать на целой планете? Даже если будут работать всю жизнь, они построят один город. Всего лишь один город!

Сколько же кораблей должно улететь с Земли, чтобы астронавты смогли по-настоящему помочь первобытным людям той планеты?

…Вот, наконец, появился на экране Михаил Тушин. Он, конечно, на корабле, и даже не в рубке, а в своей каюте – такой же тесной, как и остальные. И рядом с ним – жена. Вся Земля знает, что её зовут Чанда, что она дочь астронавта Кришны Чатта, и тоже родилась в космосе, на том же корабле «Урал», где и Тушин. Их родители вместе открывали планету Рита. И это была последняя планета, которую они видели. После Риты они шли прямо на Землю. Но до Земли не долетели – умерли от старости. Потому что не спали в полёте. Их корабль не был оборудован для этого. Он очень давно ушёл с Земли. Тогда ещё не умели оборудовать космические корабли для анабиоза. И теперь маленькие ракеты с телами родителей Тушина и Чанды носятся где-то в космосе. А на Землю их корабль привёл уже Михаил Тушин. И она была для него такой же новой неизведанной планетой, как и планета Рита. Хотя всё-таки не такой. Потому что всю жизнь он читал на корабле книги о Земле и смотрел земные фильмы. Так что немало знал о планете, отправившей в космос его корабль, название которого давным-давно стёрло с обшивки космической пылью.

…– Мы с Аркадием разделили обязанности, – говорит Тушин с экрана, и серые спокойные глаза его мигают – видимо, от непривычно сильного света, зажжённого телеоператорами. – Резников будет выводить корабль за пределы Солнечной системы. А я поведу его, когда подойдём к системе семьсот тринадцатой звезды. Я неплохо помню её планеты и их спутники. Да и магнитопрограммы нашего «Урала» сохранились.

Их «Урал» – старый, но ещё надёжный корабль. До сих пор он ходит в космосе. Но уже только в пределах Солнечной системы.

Однако, хотя он и «старичок», мне всё равно приятно, что назван он «Уралом», и что прочно вошёл в историю космонавтики.

Потому что я очень люблю свой Урал.

Мне всего девять лет, но я уже немало поездил по Земле. Ибо умею не мешать родителям.

Наверное, если бы я им мешал, они оставляли бы меня в интернате, как оставляют родители других ребят. И тогда я не увидел бы ни японских островов, ни жаркой северной Австралии, ни Пиренеев, ни суровой холодной Огненной Земли, где папа с мамой вкалывали в научном центре целый год, и куда я летал к ним на каникулы.

Почему-то дома я совсем не думаю об Урале. А в поездках думается. И чем дольше поездка, тем думается больше. На Огненной Земле за месяц всё надоело, даже океан, и я стал проситься домой.

А папа всё смеялся и спрашивал:

– Каким же ты, Алик, будешь астронавтом? Залетишь к Сириусу и начнёшь ныть: хочу домой?..

– В космосе не ноют, – объяснил я. – А сейчас ну что тебе стоит отправить меня?

…Телекамера всё движется и движется по кораблю «Рита-1», и на экране появляются новые коридоры, и крутые белые лесенки, и блестящие лифты.

А потом я опять вижу покатую серебристо-зелёную спину звездолёта над ослепительно белым кругом Третьей космической станции.

Коридоры её теперь пусты. И лестница, ведущая к корабельному люку, тоже пуста. И на моих глазах люк задвигается щитами, выходящими из стен корабля. Они движутся медленно, закрывают люк плотно, затем на них наползает толстая серебристо-зелёная плёнка, и вот уже не видны даже границы люка.

А потом сдвигаются стены коридора Третьей космической, и лестница, по которой поднимались астронавты, больше не ведёт никуда. Она упирается в белую стену, и непонятно, для чего она тут вообще стоит.

С шумным свистом выпускают воздух присоски, соединявшие станцию и корабль в одно целое. Они висят теперь в космосе каждый сам по себе. Просто рядышком.