Потом она поёт другие песни. Все любимые мои песни летят мне вслед и разносятся над планетой, где живут, может, миллионы людей и где никто, кроме горсточки нас, землян, не может услышать этих песен.
Теперь я уже иду над морем.
Впереди – огненная полоса заката. И над ней, как мрачные горы, тёмные лиловые тучи.
Это не южное море. Это холодное северное море. Потому и закат тут вполнеба.
Я иду над морем на закат. И поднимаюсь всё выше и выше.
Вот уже и тучи подо мною. Они светлы и праздничны сверху. И я легко перешагиваю с одной на другую.
Я поднимаюсь по тучам, как по ступенькам, и неожиданно слышу сквозь прощальные песни Розиты тонкий голос:
– Сандро! Сандро! Ты слышишь? Это говорит Сумико. Я узнала твою волну. Если я понадоблюсь тебе – позови. Я приду куда угодно. Когда скажешь. Моя волна – триста восьмая.
У меня на руке тедр. Я нажимаю три клавиши и говорю:
– Спасибо, Сумико! Прощай, Сумико! Я не забуду тебя! Спасибо!
Я знаю, что никогда не позову её. Потому что это было бы беспросветное горе для её мужа. А я не могу принести горе товарищу. Даже если бы её мужем был Женька…
Хоть в этом Бруно оказался плохим пророком! Мы остались людьми. Такими же, как на Земле.
Я иду на закат, ухожу всё дальше и дальше от той, первой своей жизни, в которой было много радости и немало горя.
На Западном материке я найду небольшое племя, уже показанное нам спутником. И спущусь к нему с неба. Отыскать его надеюсь по кострам – для этого и полетел к ночи. Днём дикое племя не так-то легко найти.
А потом, если останусь жив, мне пришлют по радиолучу вертолёт со всем необходимым.
Мне ещё жить да жить. Я очень молод. У меня крепкие руки и сильные ноги, и мускулы, как камни.
Только волосы седые.
Мы тут всё удивительно рано седеем. Вспоминаются запылённые серые виски Марата, седеющий «ёжик» Жюля Фуке, длинные голубовато-серебристые пряди в волосах Марии Челидзе. Даже Женька – и тот начал седеть, когда ушла от него Розита. Каким же он станет, когда она выйдет замуж?
Как и все мы тут, я видел столько, сколько хватило бы, наверное, на три полные жизни.
Я видел свою прекрасную Родину, невообразимо далёкую, совершенно недостижимую теперь. В наш век не всем выпадает такое великое счастье. Уже многие тысячи людей в Солнечной системе и в звёздных земных кораблях рождаются, живут и умирают, так и не побывав на своей Родине.
Туда для нас нет возврата. Никто не возвращался отсюда туда. Может, внуки вернутся когда-нибудь?
Я видел и слышал Бесконечность. Настоящую Бесконечность, а не тесный обжитой мирок Солнечной системы. Не всем дано видеть это. Даже в наше космическое время. И я узнал другую жизнь, полную опасностей и горя. Мы сами выбрали себе такую жизнь. Нам не на что жаловаться. А теперь я ухожу в неизвестность и из этой жизни. И кто знает – скоро она, наверно, покажется мне лёгкой и прекрасной. Ведь впереди – худшее.
Я шагаю и шагаю по тучам на закат. Как дух. Как Бог.
Но я не дух. У меня крепкое земное тело. И всё земное нужно ему.
И пока я не Бог. Мне ещё предстоит стать Богом.
Впереди острова и заливы, леса и плоскогорья другого материка. Громадного. Неизвестного. На нём сотни диких племён.
Я ничего не знаю о них, кроме того, что они – есть.
И какое из них – моё?
Никогда ещё не был Богом. Какой из меня Бог получится?
Ведь ни в школе, ни в «Малахите» нас этому не учили…
1965–1968, 1997