Читать интересную книгу Франкенштейн в Багдаде - Ахмед Саадави

Литургия закончилась. Прошел час. Илишу оставалась сидеть в зале для церемоний при церкви. Женщины расставили на столе тарелки с принесенной из дома едой. Она подошла и поела со всеми, чтобы скоротать время. Отец Иосия последний раз тщетно попытался связаться с Матильдой, но абонент был вне зоны доступа. Скорее всего Матильда потеряла телефон или его вытащили у нее на рынке Мельбурна. А номер отца Иосии она непредусмотрительно не записала. Но какое-то объяснение было?.. Что случилось на самом деле, отец Иосия не мог знать. Он поддерживал беседу с Илишу, чтобы как-то ее утешить. А когда прихожане стали расходиться, пожилой дьякон Надир Шмуни вызвался отвезти ее домой на своей дребезжащей старой «Волге». Но Илишу промолчала в ответ на его предложение. Вторую неделю она не дожидалась звонка. Нет, она не так нестерпимо истосковалась по голосам родных, к одиночеству она уже привыкла. Было нечто более важное. Со своими девочками она могла поговорить о Даниэле. Никто, кроме них и, пожалуй, священника церкви Святого Георгия, так искренне не сопереживал ей, когда она вспоминала сына, погибшего двадцать лет назад. Священник молился за душу Даниэля, и именно его она считала своим духовником. Да еще дряхлый облезлый кот по кличке Набо, дремавший сутки напролет… А прихожанки храма, когда она касалась в беседе с ними пропавшего без вести на войне сына, оставались безразличны к ее горю. Как и соседки, – ведь старуха твердила одно и то же! Не все, кто знал Даниэля, мог припомнить, даже как юноша выглядел: он был одним из многих ушедших в мир иной на их памяти за долгие годы. Еще меньше со временем оставалось тех, кто поддерживал в Илишу, опустившей в землю на кладбище Ассирийской церкви пустой гроб, безумную надежду на то, что сын ее до сих пор жив.

Илишу уже не пробовала об этом с кем-нибудь заговорить, просто ждала звонка от Матильды или Хильды. Только они терпели от нее любую чушь. Дочери понимали, что благодаря вере в чудесное возвращение сына в старушке теплится жизнь. Только и всего. И не нужно ее в этом разубеждать, пусть обманывается, хотя бы душу отведет…

Дьякон Надир Шмуни довез ее до перекрестка, где брала начало Седьмая улица квартала аль-Батавин. Несколько шагов, и она на пороге дома. В квартале тихо. Пиршество смерти завершилось уже давно, но следов ее кровавого буйства нельзя не заметить. Наверное, это был самый мощный взрыв, прогремевший в квартале за всю его историю. Дьякон держался. Сохраняя внешнее спокойствие, он молча припарковал машину у столба. Кровь и вырванный с кожей клок волос на нем дьякон не мог не видеть. Поэтому, когда его нос и пышные усы оказались на расстоянии меньше метра от прилипших к столбу электропередачи человеческих останков, Надира Шмуни сковал ужас.

Илишу вышла из машины, не проронив ни слова, подала на прощание дьякону руку и направилась в глубь притворяющегося тихим переулка. Слышалось только эхо ее неспешных шагов по каменной кладке, по обочинам которой были разлиты зловонные нечистоты. Сейчас она откроет ключом дверь, Набо поднимет мордочку в ее сторону, она спросит его «Эй, как дела?» и сама же шепотом ответит.

Но самое главное: она собиралась выразить обиду святому Георгию. Вчера ночью она попросила своего покровителя исполнить одно из трех – либо принести благую весть, либо утешить ее душу, либо наконец положить конец этим страданиям.

2

Умм Салим аль-Бейда, соседка Илишу, как никто другой неистово верила в то, что старушка блаженна, что Бог поцеловал ее в темечко и что она хранит любое место, куда бы ни пришла. Доказательств тому Умм Салим могла привести сколько угодно. Бывало, Умм Салим и упрекнет старушку за то и за се, что могло разрушить благочестивый образ Илишу в глазах окружающих, но потом Умм Салим всегда отзывалась о ней с трепетом и оказывала знаки уважения. Стелила перед ней ковер, сплетенный из тканевых полосок, подкладывала под оба бока мягкие подушки, подливала чай в ее чашку на женских посиделках, проходивших под тенистым навесом во дворе ее дома. Может, Умм Салим и преувеличивала, но всегда приговаривала, что Аллах давно бы сровнял с землей их квартал, если бы среди его жителей не было таких праведников, как Умм Даниэль.

Эта безоглядная вера была подобна клубам кальянного дыма, который пускала Умм Салим аль-Бейда вечером за болтовней: густые затейливые кольца сначала зависали над головами белым тяжелым облаком, а потом устремлялись вверх и мгновенно растворялись в воздухе, рождаясь и исчезая в тесном дворе ее старого дома, но никогда не улетая за порог.

Остальные же видели в Умм Даниэль лишь запуганную, тронувшуюся умом старушку. Ведь она не удерживала надолго в памяти их имена и иногда с таким изумлением смотрела на тех, с кем знакома уже полвека, как будто первый раз в жизни видела их в квартале, недоумевая, как они могли там оказаться.

Когда Илишу принималась нести вздор, говорить нечто странное, несообразное, что лишний раз указывало на ее безумие, Умм Салим и другие впечатлительные женщины квартала, поддакивавшие ей обычно, испытывали разочарование. А если Илишу откровенно выставляла себя посмешищем, Умм Салим с соседками вовсе охватывало отчаяние. Потому что они осознавали: одна из них потеряла разум и шагнула в бездну, значит, такая же участь скоро постигнет и остальных.

3

Уж кто-кто, а эти двое в аль-Батавин не расстраивались по поводу помешательства старушки и ясно понимали, что Илишу никакая не блаженная. Обыкновенная сумасшедшая, на которую жалко смотреть. Одним из них был Фарадж ад-Далляль – владелец агентства недвижимости «Пророк», окна которого выходили на центральную торговую улицу квартала. Вторым – Хади Барышник, ближайший сосед Илишу из совсем покосившегося дома.

За последние годы Фарадж ад-Далляль не раз предпринимал попытки уговорить Илишу продать ему старый дом, но тщетно. Она отвечала твердым «ни за что», не объясняя причин. Что заставляло одинокую женщину оставаться на пару с котом в большом доме? Там же целых семь комнат! Почему не переехать в дом поскромнее, который лучше проветривается и ярче освещается, да к тому же отложить круглую сумму на безбедное существование до конца дней? Эти вопросы задавал себе Фарадж ад-Далляль, не находя на них внятного ответа.

Что касается Хади Барышника, то это был мужчина лет пятидесяти, неряшливый и неприветливый старьевщик, с вечным запахом перегара. Он просил у Илишу уступить ему антикварные вещи, которыми ее дом был буквально напичкан: двое настенных часов, столики разных форм и размеров из тикового дерева, порядка двадцати расставленных по всем комнатам статуэток из гипса и слоновой кости, изображающих Деву Марию с младенцем, и многое другое, что Барышник не успел разглядеть и пересчитать.

Зачем ей эта рухлядь сороковых годов? Не лучше ли продать, чтобы хотя бы легче было убираться и вытирать пыль? Так размышлял Хади, проходя с вытаращенными глазами по ее комнатам. Но старушка проводила его до порога и, ничего не добавив к своему сухому «нет», выставила старьевщика вон, хлопнув дверью. Это был единственный раз, когда Хади удалось попасть в дом к Умм Даниэль, но он хорошо запомнил его убранство: такое впечатление, будто очутился в музейных залах или забрел на склад любопытных вещиц.

Мужчины не прекращали попытки. Однако если корыстные интересы Хади уже давно вызывали неодобрение у жителей квартала, то Фарадж ад-Далляль не раз действовал как раз через соседок Умм Даниэль, которые по его замыслу должны были склонить старушку к продаже имущества. Дошло до того, что армянку Веронику Муниб Умм Андро однажды в гостях у Умм Салим обвинили в том, что якобы она взяла у ад-Далляля задаток, пообещав уговорить Илишу переехать к ней с мужем и продать собственный дом. Но Фараджа ад-Далляля было не остановить. Он проявлял упорство и привлекал в союзники всех, в том числе Умм Салим, проворачивая все возможные варианты. Что касается старьевщика, то он подкарауливал Илишу на улице, повторяя, что предложение в силе, и раз за разом встречая отпор, до тех пор пока не стал молча провожать старушку испепеляющим взглядом, если та попадалась ему в переулке на глаза.

Илишу не просто говорила им «нет», она вкладывала в свой ответ презрение. «Катитесь куда подальше!» – слышалось в ее раздраженном голосе. Она ненавидела их алчность, их грязные души, хотела, чтоб они убирались с глаз долой, но отвадить их было так же трудно, как вывести чернильное пятно с дешевого коврика.

Список проклинаемых ею людей был бы неполным без парикмахера Абу Зейдуна, члена бывшей правящей партии, который однажды вломился к ним в дом, схватил ее сына за шиворот и уволок в неизвестность. По вине этого человека она потеряла Даниэля. Абу Зейдун уже много лет сам избегал ее, и даже случайно она не сталкивалась с ним на улице. С тех пор как Абу Зейдун разорвал свой партийный билет, он превратился в затворника, занялся своими бесчисленными болячками и больше ничем происходящим в квартале не интересовался.