Иван Бубенец подошел к первой подводе. Кто-то лежавший на ней проговорил сонным раздраженным голосом:
— Я полковник Народной армии. Мой полк направляется в Николаевск, на помощь нашим частям.
Бубенец щелкнул каблуками и вскинул руку к козырьку:
— Рад приветствовать вас! Я немедля дам знать о вас господину полковнику — командиру добровольческого отряда, в котором имею честь служить. Надеюсь, что не задержим вас.
Старая служба пригодилась Бубенцу: выправка его была безукоризненна, манера говорить и держать себя вне всяких упреков. Ни тени подозрения не закралось в душу полковника: он приказал остановить обоз, растянувшийся по тракту почти на целую версту. Достал портсигар, предложил Бубенцу папиросу. Завязался разговор о последних военных новостях.
Бубенец нарисовал картину блистательных побед под Николаевском и в самом Николаевске — красные рассеяны, разбежались по степи, побросав оружие, целыми батальонами сдаются в плен и выражают горячее желание бороться с большевиками; в Николаевске же всеобщее ликование, хлеб-соль, тысячи добровольцев, новые полки.
— С одним из них вы, господин полковник, и повстречались.
Красноармеец, посланный Бубенцом на батарею Разинского полка, тем временем прибежал туда. Он уже показывал на дорогу: на ней мерцало бесчисленное множество багровых светлячков — огоньки папирос.
Нельзя было терять ни секунды: красноречие Бубенца не могло удерживать на дороге целый полк слишком долго, полковник мог заподозрить что-то неладное. Жизнь Бубенца висела на волоске. Он морочил голову своему собеседнику уже почти полчаса.
Оба полка бесшумно окружили в темноте белый обоз. Прозвучал условный сигнал — револьверный выстрел, и на подводы бросились и конники, и пехотинцы... Вражеский полк был разгромлен полностью. Чапаевцы захватили большие по тому времени трофеи: сорок пулеметов, десятки ящиков с патронами, гранатами.
А утром был взят Пугачевск. Позже он был официально назван Пугачевом.
Но когда, при каких обстоятельствах мог сделать поправку в своем атласе Владимир Ильич?
Вопрос этот я задавал научным сотрудникам пугачевских музеев — краеведческого и чапаевского мемориального, расположенного в том самом небольшом деревянном доме, где в 1918 году жила семья Чапаева.
Ответ везде был один: вероятнее всего, что Владимир Ильич сделал эту пометку во время беседы с одним из здешних партийных работников, делегатом VIII партийного съезда Раисой Борисовной Борисовой. Беседа эта происходила в один из последних мартовских дней 1919 года в кремлевском кабинете Ленина.
К большому сожалению, расспросить об этом саму Раису Борисовну не удалось: она скончалась недавно в Москве. Остались ее воспоминания, рассеянные по газетам и журналам, включенные в сборники и выпущенные отдельными изданиями. Вот что удалось разыскать.
В марте 1919 года на уездной партийной конференции в городе Пугачеве Р. Б. Борисову избрали делегатом на VIII партийный съезд. Раиса Борисовна только что встала на ноги после тяжелой болезни, на саму себя не была похожа и убеждена была в том, что ее теперь никто из тех, кто встречался с ней раньше, и узнать не сможет. Каково же было ее удивление, когда Ленин, проходя через зал заседаний съезда, остановился и протянул ей руку:
— Здравствуйте, товарищ. Вы делегат от Пугачевского уезда? Ну, а как Чапаев? Хорошо воюет?
— Да, сейчас он командует бригадой в 4-й армии под началом Фрунзе.
— И теперь поддерживает связь с уездным комитетом партии?
— Чапаев часто пишет, и мы наведываемся к нему.
Фигура Чапаева, видимо, сильно интересовала Ленина, и он заводил разговор о нем не один раз, когда в дни работы съезда встречался с делегатом из заволжского уезда. Однажды, увидев, что Борисова беседует с Надеждой Константиновной Крупской и Марией Ильиничной Ульяновой, Ленин, остановившись на минуту, сказал жене:
— Вот товарищ Борисова может тебе подробно рассказать о Чапаеве.
А в один из тех дней, в перерыве между заседаниями съезда, Владимир Ильич попросил Борисову зайти к нему в кабинет и рассказать о сельскохозяйственных коммунах в уезде.
«...Книги вдоль стен, книги на этажерках, рядом с письменным столом, книги на столе... — писала позднее Раиса Борисовна об этой встрече и этой беседе. — Карты. На них вся Россия с ее фронтами. Ильич во время нашего разговора часто взглядывал на карту.
На столе телефон, клей, ручка... Впрочем, подробно рассматривать обстановку мне было трудно. Я все время следила за выражением лица Ленина, за его руками. Иногда он что-то записывал».
Вполне возможно, что именно в эти минуты, следуя своей привычке видеть на карте тот район страны, о котором шла речь или которым были заняты его мысли, и рассматривая карту настольного железнодорожного атласа, Владимир Ильич и переправил старое название заволжского городка на новое, давно уже вошедшее в повседневный обиход. Так, очевидно, в атласе Ленина появилась поправка, которую сделал на карте России народный герой Василий Иванович Чапаев.
Несколько лет назад перед читателями журнала (1 Рубрика «Атлас Ленина» была начата на страницах «Вокруг света» в 1965 году (№ 4).) была раскрыта впервые одна из страниц атласа — «Железные дороги России».
По свидетельству сотрудников Совнаркома, этот атлас был настольной книгой Владимира Ильича Ленина в его кремлевском кабинете. «Одним из справочников, которым Владимир Ильич постоянно пользовался и который обыкновенно лежал у него на письменном столе, был указатель железных дорог», — вспоминает Л. А. Фотиева.
Пометки в этом атласе несут в себе отзвук размышлений Ленина над судьбами страны в те богатые событиями годы.
Для нас сегодня пометки Владимира Ильича оказались поистине путеводными. Следуя от них к событиям, которыми, по всей вероятности, они были вызваны, и от событий к их участникам, их судьбам, к их подвигам, читатели за несколько лет г ознакомились с легендарным командиром красных конников Николаем Дмитриевичем Томиным; с героическими рабочими-дружинниками, сражавшимися с мамонтовскими бандами; с бойцами 28-й красноармейской стрелковой «Железной» дивизии; с рабочим-нефтяником Александром Фомичом Зяблицовым, спасшим от поджога резервуары с эмбинской нефтью; с кремлевскими курсантами, сражавшимися в Ногайских степях; со строителями нефтепровода Каспий — Орск; с уральским шахтером Павлом Парагиным, защищавшим от белых железнодорожный мост; с рабочими, которые восстанавливали первую домну в Енакиеве; с балтийскими моряками, воевавшими на Волге, и, наконец, с замечательным полководцем Василием Ивановичем Чапаевым.
Ленинский атлас — один из документов, раскрывающих великое содержание жизни вождя.
А. Шамаро, наш спец. корр.
Машинисты паровоза 293
Двое на границе
— Ваши документы?
«Сантери Шотман, финляндский гражданин, имеет право перехода через финляндскую границу туда и обратно», — прочитал пограничник на картонном пропуске, протянутом ему. Печать Генерального штаба. Все как положено.
Пристально вгляделся в лицо. Длинные усы. Пенсне. Сверил с приклеенной на пропуске фотографией. Точно. Повертел в руках картонку, пощупал ее, чуть ли не понюхал. Вещей с собой нет. Кажется, все в порядке.
И в самом деле, документ был подлинный, не липа, раздобытый с помощью знакомых в Генштабе на Дворцовой площади.
— Можете идти, — пробурчал пограничник.
— А ваши бумаги? — обратился он к спутнику Шотмана.
— Фамилия?
— Рахья.
— Имя?
— Эйно.
— Год рождения... Паспорт?
Финляндский гражданин. Такая же картонка пропуска. Вроде бы ничего подозрительного.
— Проходите.
Побродив с полчаса по финской земле, друзья перешли обратно в Россию по другой тропе, по мостку через пограничную извилистую крутобережную Сестру. Под ногами осыпался песок. Но едва они переступили кромку берега, как их остановили. Еще тщательнее допрашивали: зачем? По какому случаю? Со всех сторон оглядывали, заставляли одного снять картуз, другого шляпу, сличали фотографии на пропусках с фотографией, которую пограничник вытащил из кармана. Разве что не на зуб пробовали и с неохотой, словно не веря, вернули документы.
Миновав тощий сосняк, друзья спустились в овраг, прошли по его песчаному дну подальше. Вечер был прохладный, но откуда-то несло торфяной гарью. Пройдя так километра полтора, взобрались по склону, чтобы снова перейти границу, в новом месте.
И снова их остановили пограничники и так же придирчиво сверяли пропуска, фотографии, паспорта, всматривались в глаза, ставили в профиль.
Опять побродили они по земле Финляндии с полчаса и, притомившись, — не мудрено, ведь и до границы топали от самого Сестрорецка! — присели на пеньки отдохнуть.