не знаете, вы ничего не знаете! Я теперь хорошо буду учиться и по русскому и по всему другому, кроме...
В это «кроме» вошла арифметика. Эта математическая дама была обозлена на предметы гуманитарные всерьез и надолго.
Арифметика-математика ничем и никак не согревала, не утешала меня. Моим ближайшим после матери и отца родственником стала книга. О, каким счастливым чувствовал я себя, когда подолгу стоял у витрины книжного магазина на Большом проспекте Петербургской стороны! Даже только произносить вслух названия книг было радостью, хотя любое название, естественно, еще никак не ассоциировалось с тем, что пришло немного позже. Я стоял у книжного магазина «Учитель» в доме № 4 то Большому проспекту и, пожирая взглядом выставленные на витрине богатства, невольно запоминал и фамилии авторов. Так, в восемь лет мне уже были ведомы еще вовсе неведомые но сути их дел Александр Блок, Антон Чехов, Иван Бунин, Максим Горький...
Эти имена я привожу потому, что они вскоре стали воспитателями моими, светом и радостью навсегда. К ним прибавились и встали во главе Лермонтов, Пушкин, Лев Толстой, рассказы Достоевского и Тургенева, Тютчев и Фет.
Нат Пинкертон и прочие пещеры Лейхтвейса
Летом девятьсот девятого года у газетчиков на углах улиц появились разноцветные книжки ценою в пять копеек — эти книжки стали называться выпусками. А так как газетчиков в те годы было значительно больше, чем сегодня (сколько углов, столько и газетчиков, и не было у них домика, где они сидели бы со своим «товаром»), то скоро выпуски примелькались, как шапка на голове городового: тоже сколько углов, столько и городовых.
Выпуски эти повествовал и о подвигах сыщиков, — главным образом, американских и английских. Выпуск первый подвигов Ната Пинкертона назывался «Заговор преступников» — это название помнит все мое поколение, ибо с ним впервые появились всевозможные сыщики.
За этим выпуском недели две спустя появились такие же книжечки приключений (напечатано было —«похождения») сыщика Ника Картера, в каждой книжечке не 32 страницы, как в тех, что стоили пятачок, а 48, и цена им была семь копеек. Еще неделя-другая, и появился Шерлок Холмс с трубкой в зубах (в медальоне на обложке каждого выпуска). К уже ставшему знаменитым Шерлоку Холмсу Конан-Дойля выпуски эти никакого отношения не имели, разве что написаны были значительно лучше, чем Пинкертоны и все прочие детективы.
Почему же похождения Шерлока Холмса написаны были лучше? Об этом я узнал случайно много лет спустя: о Холмсе писали более грамотные, порой даже интеллигентные люди, а Пинкертона — кому не лень. Впрочем, и я как-то в юности, когда мне было лет семнадцать, написал если не весь выпуск, то, по крайней мере, первые две страницы, помогая в этом студентам первого курса, жильцам в нашей квартире. Сегодня мне доподлинно известно, что ради заработка в первые годы своего писательского пути сочинял Пинкертона и Александр Иванович Куприн, — кажется, выпуски второй и четвертый. Несколько выпусков написал известный в свое время Брешко-Брешковский, в шутку написал один выпуск поэт и прозаик Михаил Алексеевич Кузмин, о чем он сам говорил мне в 1928 году:
— Писал шутя, шутя и в издательство отнес, но далеко не шутя получил аванс пятнадцать рублей и через две-три недели еще столько же.
Тираж выпуска достигал порою трехсот тысяч.
Обычно тот или иной выпуск Пинкертона кончался так:
«...миллионер Стеффенс отблагодарил знаменитого сыщика по-царски, что же касается отъявленного негодяя и душителя Джека Будвея, то он кончил свою жизнь на электрическом стуле».
А вот как начинался выпуск похождений Ника Картера «Воскресший из мертвых»—этот выпуск случайно сохранился у меня, ему уже шестьдесят лет.
«Старинные степные часы в кабинете Ника Картера показывали одиннадцатый час вечера, когда в передней раздался сильный звонок. Ник Картер, случайно находившийся дома, поднял голову от научной книги, которую читал, и лицо его, казавшееся сильно постаревшим от страданий последних дней, приняло недоумевающее выражение. Он (Поднялся со своего места, чтобы лично открыть дверь неожиданному посетителю...»
Я и мои товарищи-одноклассники попались на приманку этих похождений, хотя я и не оставлял тех книг, которые читал на глазах отца и матери. На этажерке моей в один ряд стояли песенники издания Сытина, лубочные книжки его же издания, тоненькие книжечки «Посредника», а в углу, к стенке прижимаясь, тянулся ставший уже отравой мордатый сыщик.
Он был многолик — и Пат Коннер, и Этель Кинг — женщина-сыщик, и «Победитель Шерлока Холмса Арсен Люпэн», и «Начальник Санкт-Петербургской сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин». В газете «Копейка» в те же годы стали печатать во многих сериях роман Раскатова об Антоне Кречете. В буржуазной, желто-мещанской газете «Петербургский листок» стала печатать свои великосветские романы княгиня Бебутова, она же артистка театра Суворина-Гуриэли.
Появились выпуски «Индейские вожди», «Капитан Морс — водитель воздушного корабля», «Парижские тайны» и «Палач города Берлина»...
«Кругом пшено» — говорили в конце блокады официанты в столовых Ленинграда. «Кругом князья, сыщики и преступники» — можно сказать сегодня, вспоминая годы кануна первой войны с Германией. Были и такие выпуски, что стоили три копейки, обложка была пе в красках, и в полную меру аляповатая и бездарная. Приобрели широкую известность — даже в деревнях России — «Пещера Лейхтвейса» — 73 выпуска, «Гарибальди» — 71 выпуск. Я уже забыл все другие выпуски, их было много и но названиям и но числу книжек.
Вот как «аннотировался» в 1910 году «имеющий в ближайшие дни появиться в продаже во всех киосках и у газетчиков» некий новый роман:
«Вниманию читателей! Без сенсации, жизненно, а потому захватывающе, потрясающе и приковывающе внимание от первой строки до последней! Так написан талантливым автором предлагаемый читателям роман КНЯЖНА-ПОДКИДЫШ, или ЖИЗНЬ СИРОТЫ. Это мастерское произведение способно растрогать сердце женщины и приковать внимание мужчины своим описанием могущества любви, страданиями юного сердца, благородством героя романа, «пожертвовавшего всеми благами жизни ради достижения своей возлюбленной, и борьбой темных сил с ярким лучом любви. КНЯЖНА-ПОДКИДЫШ рисует нам трагическую судьбу одной несчастной девушки, которая в первый день своего рождения была подкинута под ворота казармы гусар. Ее поднял честный служака, бравый фельдфебель, в доме которого опа превратилась в прекрасную цветущую девушку. Безмятежно протекала ее жизнь, пока луч любви не заглянул в ее сердце и не связал ее с благородным офицером из знатной богатой семьи. С этого момента начинаются злоключения героини нашего романа на бурном житейском море.
Нам не трудно было бы доказать, благосклонному читателю, что Мария Кольб и граф Бернгард фон Минцер