секса. Что, нет, вовсе не звучит плохо. Если быть честной с самой собой, я немного тосковала по трезвому сексу, особенно с таким вот парнем с навыками Дон Жуана. А вот часть, которая действительно звучала адски и была явно неизбежна, ‒ что он окажется полным придурком, а я, привязавшись, останусь с разбитым сердцем.
Я бросила еще один долгий, признательный взгляд на Зейна, на его гектары прекрасных мужских мышц и калифорнийскую секвойю его пениса.
Все еще спят, слава богу, оба: мужчина и его член. Я имею в виду, если бы у него был утренний стояк, это могло быть... кхм... тяжелее... для меня уйти.
Цыпочки тоже умеют пошло шутить.
Я осторожно выскользнула из кровати и нашарила на полу свои лифчик и трусики, шагнула в трусики и натянула их, подцепила лифчик, скользнув так, чтобы попасть в бретельки и чашечки. С джинсами пришлось сложнее, потому что эти суки были очень тесными, что обусловило необходимость двигать тазом соответствующим образом, пока моя большая задница, наконец, не втиснулась в плотно облегающие джинсы. Рубашка, обувь, кошелек и готово.
А теперь самое сложное: уйти не оглядываясь. На этот раз это была особенно сложная операция, потому что Зейн Бэдд был самым великолепным мужчиной из всех, на кого я когда-либо ложила глаз; у него был, несомненно, самый талантливый рот из всех, что я когда-либо ощущала; самый идеальный по размеру, пропорциональный и эстетически приятный член из всех, от которых я имела удовольствие получать блаженство.
Прекращай думать о его члене, Амаранта Куинн, отругала я саму себя.
Вздох.
Ладно. Пора уходить.
Дверная ручка не скрипнула, когда я ее повернула, что было на руку, как и петли. Несколько тихих осторожных шагов на носочках, и я покинула его комнату, не позволяя себе обернуться или притянуться к его проклятому глупому телу, лицу и члену.
Черт, черт, черт... перестань думать о его пенисе!
Это трудно было сделать, потому что его член был так чертовски привлекателен. А мастерство, с которым он его использовал, буквально загоняло в угол, настолько это было естественно, к сведению.
Я буквально хлопнула себя по лбу рукой в безуспешной попытке вытеснить все мысли, толчки и визуальные картины члена Зейна в полной боевой готовности и в расслабленном состоянии.
В гостиной никого не было, как и на кухне. Однако оттуда шел такой аромат, что было просто невозможно продолжать идти, ‒ запах свежезаваренного кофе.
Черт. Не останавливаться, чтобы украсть чашечку этого напитка; не останавливаться, чтобы даже понюхать.
Я застыла у двери, которая вела вниз в бар, жадно вдыхая аромат кофе.
‒ Думала, что сможешь незаметно скрыться, да? ‒ кто-то пробормотал у меня за спиной глубоким, хриплым, сонным голосом.
Я гордилась тем, что не подпрыгнула от испуга, даже не смотря на то, что он подкрался ко мне почти беззвучно.
‒ Ага, такая была задумка.
‒ Как на счет прощального поцелуя?
Я отказалась даже обернуться.
‒ Ни шанса.
‒ А прощального траха?
‒ Нет уж. ‒ Спокойно, Мара... стой на своем.
‒ А может прощальный минет? ‒ Его голос прозвучал рядом с моим ухом, вибрирующий, рокочущий, довольный. Дразнящий в основном, но и частично с надеждой... все же знают, как мужчины к этому относятся: смеясь, предлагают минет, вуалируя его под шутку, но надеясь, что это желание осуществится.
‒ Дай-ка подумать... нет. ‒ Я провернула дверную ручку. ‒ Прощай, Зейн. Все было изумительно.
‒ Знаешь, что было изумительно? ‒ спросил он, положив свои руки на мои бедра. ‒ Наблюдать, как ты пыталась влезть в эти джинсы.
Я развернулась, прижавшись спиной к двери в попытке держаться подальше от жара и возбуждения, которые возникли от его близости.
‒ Ты наблюдал?
‒ Морской котик, помнишь? У меня поверхностный сон, и я легко просыпаюсь. ‒ Он жестом показал на кофейник, который стоял на столешнице в нескольких метрах за нашими спинами. ‒ Плюс несмотря ни на что, я встаю в четыре утра.
‒ Вот кто заварил кофе, ‒ ответила я.
Черт, черт, черт меня подери. Он был обнаженным. И возбужден. Так, что мог гвозди забивать.
Он увидел, что я на него таращилась, и усмехнулся.
‒ Итак. Мы обговорили прощальные поцелуи, трах и минет... как на счет прощального кофе?
‒ А штаны ты натянешь?
‒ Скорее всего нет. Мне нравится показывать тебе, от чего ты отказываешься.
‒ Тогда никакого прощального кофе. ‒ Я нахмурилась, глядя на него. ‒ И у тебя слишком завышенное мнение о своем члене... и том, как меня к нему тянет... не так ли?
Он передернул плечами.
‒ Хочешь сказать, что для этого нет причин?
Я действительно не могла так сказать, но будь я проклята, если признаюсь в этом.
‒ Прощай, Зейн. ‒ Я повернулась к двери, положив руку на дверную ручку.
Он раздраженно вздохнул, позволил мне открыть дверь, а затем схватил меня за запястье, дернул на себя, повернул лицом к себе, ногой закрыл дверь и прижал меня к ней спиной.
Мы стояли лицом к лицу, его дыхание опаляло мои губы, а руки легли мне на бедра.
‒ Эмм... Зейн?
Он укусил меня за нижнюю губу.
‒ Ммм?
‒ Мне казалось, что мы согласились все не усложнять?
‒ Ты заявляешь, что это сложности? ‒ прошептал он мне на ухо, его руки скользнули вниз, чтобы обхватить мои ягодицы, а затем он припал губами к моей шее, и мне стало трудно дышать.
Я окаменела. Голова откинута назад, вздох застрял в горле, от ощущения, как его рот движется от боковой стороны моей шеи к подбородку и вниз до ключиц. Черт, черт, черт, это именно то, чего я боялась.
Потому что теперь его рот касался моей кожи, и у меня снесло крышу, как сказала бы моя дорогая ирландская бабуля, и мне с трудом удавалось вспомнить, почему я должна уйти.
Стоп... а чем занимались мои руки? Где были мои руки?
Черт возьми! Глупые предательские запястья перекочевали вверх и расположились между нашими телами, а затем я почувствовала его член в своих руках, просто потому что не могла находиться так близко от его волшебного органа, не наложив на него руки.
‒ Эм, ‒ сзади послышался юношеский голос, ‒ вы в курсе, люди изобрели такие клевые штуки, которые мы, дети, любим называть спальнями. Там даже есть двери, которые можно закрыть. Просто... к слову... как-то так.
Я ахнула от удивления, выглянув из-за Зейна.
Не старше восемнадцати,