— С твоего позволения — хаджи Шервиз, благородный Шевкет Есугеевич.
— Ты совершил хадж! — изумился татарин. — Завидую, очень завидую… А я всё никак не сподобился, то служба времени не оставляет, то дела навалятся. Но князь Самарский обещал, что когда мы вышвырнем арабов из Египта, то прокопаем канал, и можно будет сесть на корабль в Хаджи-Тархане или Касимове, и спуститься на берег уже в Аравии.
— Это будет… это будет… — купец немного помолчал, подбирая правильное слово на татарском языке, в котором довольно долго не практиковался. — Это будет великое дело.
— У князя Самарского других и не бывает, — засмеялся Шевкет, и тут же спохватился. — Да что это я дорогого гостя держу на пороге, как не родного? Заходи в дом, Шервиз-хаджи, ты как раз подоспел к обеду. Изысканных кушаний не обещаю, но аллах в милости своей послал нам немало вкусного. Впрочем, если двадцать пять лет обходиться в походах вяленой кониной, то что угодно покажется вкусным. Так что не обессудь.
Купец вошёл и огляделся. Деревянный дом таких размеров стоил бы в Персии безумных денег, а тут… Впрочем, тут места тоже без лесов, а из белоствольных берёз дома не строят. Богатый человек Шевкет Есугеевич, если может себе такое позволить.
А больше всего поразила богатством комната для умывания, куда гостя проводили в первую очередь. Хозяин лично добавил угля в гудящую от тяги колонку, научил включать горячую и холодную воду, выдал льняное нательное бельё и китайский шёлковый халат, и попросил не торопиться, так как основное блюдо — вепрево колено в тёмном пиве, пока в духовке, и пробудет там не менее получаса.
Персиянин вышел чуть раньше, с отмытой до хруста кожей, избавившийся от усталости и довольный жизнь. И сразу оценил роскошь стола, заставленного фарфоровой посудой.
— Китайский? При какой династии были в моде такие цвета?
— Это Гжельский фарфоровый завод, — непонятно пояснил хозяин, и снял крышку с блюда с какой-то дрожащей полупрозрачной массой, в которой угадывались мелко накрошенные кусочки мяса. — Предлагаю начать с холодца. С хреном, да под смирновскую… рекомендую. И обязательно дольку солёного огурца вдогонку.
Смирновской оказалась охлаждённая до тягучести жидкость с приятным запахом свежей хлебной корочки. Не лепёшки из тандыра, а именно русского хлеба, к которому пристрастился за время путешествия. А вот дальше чуть не вышел конфуз — чтоб не обидеть хозяина, гость заставил себя проглотить жгучую до невозможности жидкость, и закашлялся.
— Это с непривычки, Шервиз-ходжа, а дальше лучше пойдёт. Первая колом, вторая соколом, а третья мелкими пташечками.
— Это же харам! Пророк Мухаммед запрещает мусульманам дурманящие рассудок напитки.
— Кому? — удивился Шевкет. — Ни про татар, ни про персов он ничего не говорил, а запретил глупым арабам, которые и в трезвом виде не являются примером благочестия.
— Разумно, — согласился купец, почувствовавший, как после смирновской и холодца с хреном по телу разливается приятное тепло. — Хотелось бы проверить насчёт второй, что соколом пролетает.
Тут как раз вошла пожилая и дородная стряпуха, и укоризненно покачала головой:
— Частите? Вот я вам ужо! — с этими словами она поставила на стол блюдо с двумя большими кусками запечённого на кости мяса. — Закусывайте хорошо, а то будет как в прошлый раз.
— Луша, не шуми! — строгим голосом ответил хозяин, и лично положил на тарелку гостя обещанное вепрево колено.
— Это же свинина! — ужаснулся персиянин.
— Вот мы сейчас выпьем, и я объясню всю глубину твоих заблуждения, уважаемый Шервиз-ходжа. — Шевкет взялся за бутылку и разлил смирновскую. — Будь здоров, дорогой мой гость!
Гость лихо опрокинул чарку, и в самом деле пролетевшую соколом, закусил всё тем же холодцом, добавил кусок незнакомой жареной рыбы, и с вопросом взглянул на хозяина:
— Объясняй, благородный Шевкет Есугеевич.
— А тут очень просто, — татарин вооружился ножом и отрезал кусочек харамной свинины, обмакнул в тёмно-красную массу, положил в рот и зажмурился от удовольствия. — Аллах в великом милосердии своём разрешает воинам есть всё, что поддерживает их силы во время похода и битв.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты разве на войне?
— Конечно! У нас здесь вечная битва за урожай!
— Разумно, — согласился персиянин, и торе принялся за печёное вепрево колено. — Я как раз и хотел поговорить с тобой об урожае.
— Все дела потом, а сейчас мы просто отдыхаем.
— Мы же обедаем, а не отдыхаем, — удивился купец. — Для отдыха нужна музыка и танцующие девы. Неужели ты не можешь себе это позволить.
— Могу, но не хочу, — улыбнулся благородный Шевкет Есугеевич. — У нас ведь как — если хочешь танцев, то танцуй сам. Если хочешь музыки, то бери в руки дутар или бубен. А князь Самарский однажды сказал, что не допустит появления шлюх по цене броненосца.
— Вот я постоянно слышу про князя Самарского, но разве здесь его земли?
— Здесь совместные владения государя-кесаря Иоанна Васильевича и Императора Касима, и земля выдаётся в управление в награду за двадцать пять лет службы. У меня в соседях младший полковник Вторак Оболенский, мирза Алишер Петров-Буджакский, воевода Никола Гржимайло, а дальше вообще бывший Мекленбургский герцог Хасан Иванович Казанцев располагается.
Персидский купец задумался и молча продолжил трапезу, а гостеприимный хозяин озвучивал названия незнакомых блюд:
— Вот рекомендую пельмени с бараниной и курятиной с томатным соусом. Толстолобик маринованный селёдочным способом. Фаршированный гречневой кашей карп. Пюре картофельное с белыми грибами.
Но вот, наконец, гость насытился, и хозяин предложил перейти в каминную залу. Шервиз-хаджа не понял, что это такое, но согласился.
Каминной залой оказалась довольно большая комната с искусно выложенным из красного кирпича и дикого камня закрытым очагом, в котором уже весело и уютно потрескивали разожжённые кем-то берёзовые поленья. Близко к огню расположились два огромных кресла и столик между ними. Всё та же пожилая стряпуха по имени Луша внесла поднос с приличествующими случаю напитками. Персу был предложен кофе и непонятный, но очень вкусный и крепкий коньяк, а Шевкету досталась исходящая ароматным паром большая глиняная кружка.
— Сбитень, — пояснил он. — Почти то же самое, что и глинтвейн, но вкуснее, лучше и полезнее. Так что ты начал говорить про урожай, почтенный Шервиз-ходжа?
— Я, благородный Шевкет Есугеевич, хотел бы купить у тебя пшеницу. Всю пшеницу, которую только возможно. И у соседей твоих куплю, если есть.
— Пшеницу? — засмеялся татарин. — Всю? И даже у соседей?
— Да, пшеницу. И не вижу в этом ничего смешного, — обиделся гость.
— Извини, но я не в насмешку. Дело в том, что на торговлю зерном у нас государственная монополия. Казна выкупает весь урожай, и сначала делаются запасы государственного значения, потом удовлетворяются потребности своего населения, ещё формируется семенной фонд, и только потом излишки вывозятся на Царьградскую хлебную биржу.
— Монополия, это… это… Это же вам невыгодно!
— Почему же? У казны твёрдые закупочные цены, и у меня не болит голова как продать свою пшеницу. И под залог будущего урожая я всегда могу получить деньги вперёд, и вложить их в какое-нибудь выгодное дело. В прошлом году, например, на паях с самим Маментием Бартошем мы построили макаронную фабрику. Кстати, на макаронные изделия, как и на все продукты глубокой переработки, монополия не распространяется.
— Глубокой переработки, это как?
— Точно так же, как и с монополией на меха или металлы. Можно беспрепятственно торговать шубами, железной и медной посудой, железным инструментом, но нельзя вывозить их в чистом виде.
Купец вспомнил соболью шубу, подаренную им шахиншаху, и покачал головой:
— Безумно дорого.
— Зато и прибыль! Кстати, купи у меня макароны, и с каждого вложенного рубля ты получишь четыре. Лучшая еда для походов и войн! Вкусная, питательная, лёгкая! Всего пятьдесят два рубля за тонну.