Иринчеев вернулся за стол обиженный и взвинченный:
— Не хочет он мне показывать винтовку, Андрей Михайлович, — пожаловался Самарину. — Я же только посмотреть и пощупать.
— Правильно он всё делает, — одобрил действия бойца светлейший князь. — Если выпустит из рук оружие на посту, или тем более отдаст его незнакомому человеку, то вылетит из тяжёлой пехоты в обозники, а там и денежное содержание впятеро меньше, и пенсия по выслуге не полагается. А что нужно, я и сам рассажу.
— Интересно будет послушать, — заметил президент Бунин.
— Итак, — начал Самарин, — перед вами тяжёлый пехотинец Звенигородского охотничьего пехотного полка.
— Охотники?
— Так сейчас добровольцев называют, — пояснил Андрей Михайлович, и продолжил. — Из защиты на нём стальная кираса, покрашенная в зелёный цвет, и такой же стандартный шлем с парашютной подвеской и Y-образным ремнём. На вооружении винтовальная пищаль образца пятьдесят второго года производства уральских заводов. Калибр двенадцать миллиметров, заряжается с казны патроном из вощёного картона с латунным донцем, пуля со стальным сердечником. Скорострельность до десяти выстрелов в минуту. Можно больше, но с потерей латунного донца, что нежелательно. Снабжена откидным игольчатым штыком длиной сорок сантиметров Для ближнего боя гладкоствольный шестизарядный револьвер калибром шестнадцать миллиметров. Патрон так же картонный, снаряжён восемью картечинами. Холодное оружие видите сами.
— И много у вас таких полков? — поинтересовался Иринчеев.
— Достаточно, — уклончиво ответил Самарин. — Кстати, конкурс на службу конкретно вот в этом вот полку в этом году был четырнадцать человек на место. А в Нижегородский пехотный вообще одного из пятидесяти отбирают, но там вообще монстры.
— Что, и нас спецназ сделают?
— При одинаковом вооружении — с лёгкостью. Ваши уже в зрелом возрасте начинают тренироваться, а у нас завалить первого врага в тринадцать-пятнадцать лет в порядке вещей. И оружие в руки берут лет с шести.
Пока президент и министр обороны Российской Федерации исследовали вооружение местного тяжёлого пехотинца, Андрей Дмитриевич Ковров курил у борта баржи и разглядывал пейзажи здешнего Государства Российского. Посмотреть есть на что — многочисленные деревни не прятались по лесам, а занимали каждый подходящий взгорок, и если позволяла местность, спускались к самому берегу. Дома, глядящие на мир двумя застеклёнными окнами по фасаду, ещё не потеряли желтизну хорошо просушенных брёвен и выглядели нарядно. Крыты по большей части лемехом, но самые состоятельные жители позволили себе потратиться на красную черепицу. Из крыш торчат кирпичные трубы печей по-белому. В пойменных лугах пасутся стада чёрно-белых коров вполне нормального размера, хотя историки утверждают, будто в средние века корова была немногим крупнее современной козы. Врут, наверное.
Вдалеке, по самому горизонту, зеленеют поля. Рожь там или пшеница, или вообще овёс, с реки не видно, да и не разбирался в них министр иностранных дел. В магазине отличал белую булку от чёрного хлеба, и уже хорошо. Но наглядно поля расположены — местные жители не прячутся и не боятся отойти от дома подальше. Значит, Самарин прав и татарских набегов нет. А сам татары, говорят, есть на второй барже, где они охраняют пятьдесят тонн тротила. Посмотреть бы, какие они в этом времени.
Посмотреть, сделать выводы, встретиться с самым главным, и заключить договор на аренду земель. В идеале лучше бы купить в вечное пользование, но Андрей Дмитриевич подозревал, что в этом случае Самарин будет резко против. Не даст казённые земли разбазаривать!
Вот как так получается, что бывшему старшему прапорщику за державу обидно, а в Российской Федерации… Эх, не нужно о грустном и наболевшем.
Впереди, выше по течению, показалась очередная деревня, а напротив неё ткнулись в берег носом пароходик и большая баржа. На баржу грузили бочки и какие-то деревянные ящики. Заинтересовавшийся Ковров спросил у скучающего неподалёку звенигородского пехотинца, отличающегося от остальных серебряной звёздочкой на металлическом плечевом щитке:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А это кто?
В охрану посольства набрали хорошо владеющих «самарским» говором русского языка, и охранник охотно ответил:
— Да ледяная баржа. Забита льдом, и раз в неделю по Клязьме проходит, скупая топлёное масло и сыр. Заодно коровьи шкуры, у кого они есть. Есть ещё льняная баржа, что нитки берёт, но та по весне ходит.
— И это только здесь, На Клязьме?
— Почему же? По Оке шесть ледяных барж ходит, а по Волге вообще полтора десятка. Потом всё на Москву везу, а там в заморские страны отправляют. В Бемене или Гамбурге, говорят, четыре цены от московской взять можно. В Париже вообще вшестеро дороже.
— А бывает, что нападают на эти баржи пограбить?
— Бывает, как не быть-то, — хмыкнул звенигородец. — В лесах татей всех повывели, последнего о прошлом годе оскопили да туркам в гарем продали, а на реках то новгородские ушкуйники пошалить решат, то тверские всё никак не угомонятся. Всё отомстить мечтают за утерянное Великое Княжение.
— А бывает, что нападают на эти баржи пограбить?
— Бывает, как не быть-то, — хмыкнул звенигородец. — В лесах татей всех повывели, последнего о прошлом годе оскопили да туркам в гарем продали, а на реках то новгородские ушкуйники пошалить решат, то тверские всё никак не угомонятся. Всё отомстить мечтают за утерянное Великое Княжение.
— А с ушкуйниками как?
— Да тако же, к туркам. Тати размножаться не должы! А на город виру в полторы тысячи рублей.
— Это много? — уточнил министр иностранных дел, не ориентирующийся пока в местных деньгах.
— Наш пароход три сотни рублей стоит, а я в год восемь получаю, — пояснил пехотинец. — Да и сами они виноваты — хочется на меч деньгу добыть, так покупай льготу государеву, да иди на свеев с данами, али на англов с франками. Ещё лучше в Магриб, там и теплее, и людишки чуток побогаче.
— Приходилось самому там побывать? — увидев мечтательно затуманившиеся глаза, спросил Ковров.
— Ага, — подтвердил звенигородец. — Трижды награждён был походом на Магриб. За раз по двадцать рублей оттуда привозил.
— Хорошие деньги.
— Знамо дело. Всё в рыбоводство прудовое вложил, и на каждый рубль по четыре гривенника в год прибыли выходит. А ещё жалко, что война в Египте закончилась, там тоже можно было неплохо заработать. Нижегородский полк, почитай, два года там пробыл.
— А кто с кем воевал?
— Знамо дело, православные копты арабских нехристей выгоняли. Теперь там пшеничку не кочевые нехристи скупают, а наша казна, да по твёрдым ценам. А нижегородцам свезло, да… Ну так у них командиром Влад Дракул, первейший дружок самого князя Бартоша.
От знакомого имени Ковров едва не подавился дымом очередной сигареты, но личность князя, будущего царского шурина, заинтересовала больше. Вот и попытался выведать, но получил решительный отпор.
— Никак не можно командиров обсуждать, уставы не велят. А вот хочешь, я тебе про Папу Римского расскажу? Там, правда, похабно очень, зато сущая правда. Рассказать?
— Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз.
Задержались во Владимире на целый день, остановившись на подворье светлейшего князя Самарина. Оказывается, у Андрея Михайловича в каждом более-менее крупном городе есть содержащееся от казны подворье. Такой вот бюджетный олигарх.
Причина задержки вполне прозаическая — Самарин заявил, что делегация Российской Федерации в костюмах ручной работы от известнейших кутюрье выглядит нищебродами и оборванцами, и он не намерен позориться, представляя их на Москве.
— По местной моде оденемся? Четыре шубы поверх семи кафтанов? — съязвил недовольный президент. — А на голову меховую трубу высотой полтора метра.
— У вас устаревшие сведенья, Сергей Сергеевич, — улыбнулся светлейший князь. — У нас такие модники уже и в глухих углах не отыщутся, зато у вас их всё больше и больше. Три месяца назад на аукционе в Питере лот «Шуба с царского плеча» ушёл за девяносто два миллиона рублей.