Читать интересную книгу Мертвые молчат - Юрий Иваниченко

Главный удар был направлен по коррупции — естественно, старались не упускать все остальное. Однако медленно, слишком тяжело и медленно раскручивались юридические механизмы, и не мог Матвей Петрович поручиться, что не расползаются метастазы…

«Впрочем, — подсказывал внутренний „личный советник“, — любая оперативность дает лишь иллюзию победы. Над каждым сидящим на „хлебном местечке“ не поставишь сторожа, — а где соблазн, будет и грех. Пока существует аппаратное распределение, пока не изменена сама система профессиональной безответственности, кардинальных перемен не достичь. Самое большее — установить некое динамическое равновесие, чтобы не слишком, в меру, страдали честные граждане…»

…Похоже, Вадим решил сразу податься с бала на корабль: восемь, а он уже вылизывает любимицу, серую «двадцатичетверку» с тонированными стеклами. Само собой, Матвей Петрович нашумел — мол, хочешь гусарить, так находи подружек с телефоном, и чтоб дежурный знал номер; а потом вместе поднялись в отдел.

Второй месяц Вадик «мотал» узеньские дела. Формальным поводом к расследованию стали выходки тамошних прибазарных рэкетиров. Официально так дело и продолжалось, хотя можно уже было догадаться кому-то из Хижняков, что либо рэкетиры не мелкие — прибазарные, либо дело не только в них. Но пока что подробности не оглашались. Вроде бы даже не стало известно третьим лицам, что «черная» фурнитурная фабричка, накрытая в Узени неделю назад, была тесно повязана с этими же рэкетирами. И вовсе не разглашалось, что вырисовались подступы к полдюжине узеньских чиновников, крепко-накрепко позабывших, что такое хорошо и что такое плохо. Последним же секретом, даже скорее всего лишь предварительной гипотезой, было предположение о системе, компактной районной мафийке — а в ней Георгий Деркач если не играл первую скрипку, то уж тянул самое малое.

Данные всплывали постепенно, Вадик уже пару раз ставил точку — и в самый последний момент переправлял ее на запятую. «Запятая» красовалась и в прошлый четверг, когда состоялось маленькое закрытое совещание; но ситуация складывалась так, что доводить следствие до последней точки, оставляя главных фигурантов на свободе, дальше было невозможно. Хижняки, верилось, могли не связать узеньских рэкетиров, цеховиков, игровых, прикрышку и аппаратчиков в Систему, но там, на месте, сами мафиози знали, кто с кем связан.

Сегодня, в понедельник, Вадик в самом деле должен был ехать в Узень — пришло время решительного удара. Первым в списке лиц, подлежащих аресту, числился Георгий Деркач. Но знать об этом полагалось пока что едва ли пятерым на всю область.

Среди пятерых никакого майора Сагайды не было; Матвей Петрович констатировал, что факт чрезмерной осведомленности нового узеньского начраймила совсем-совсем не обрадовал следователя Осташко. А еще констатировал Шеремет, что весть об убийстве не то чтобы взволновала, а прямо-таки ошеломила парня; констатировал — но расспрашивать Вадика не стал. Придет время — сам скажет.

…В кабинете начальника следственного отдела провозились полчаса: три звонка людям, которым положено знать, куда и зачем срочно убывает Шеремет; необходимые бумаги, необходимый инструктаж; потом Вадик сел за руль, Матвей Петрович умостился рядом, и серая «Волга» вылетела из служебного дворика.

«Сигналы» из Узеня поступали давно. Уже несколько лет поступали письма, и подписанные и анонимные, что в Узени не все в порядке или, точнее, все не в порядке. Как было заведено во времена оны, «сигналы» исправно возвращались в Узень, чаще всего — тамошнему прокурору Череватько, на предмет реагирования. Больше всего телег катилось на Деркача, но поминали и прочие службы, включая район и райисполком. В конце концов то ли количество перешло в качество, то ли Деркач докатился до беспредела, то ли просто у Лесового первые ветры перемен расшевелили хроническую язву, но паре писем дали ход.

Возникло дело; в обкоме же в то время готовилось первое резкое обзорно-поучительное постановление, и факты дела оказались прямо в констатирующей части.

Тут уж вовсю задергался Узеньский райком и, само собой, щедро поделился своими болячками со всеми заинтересованными лицами; прежде всего — с начраймилом Георгием Деркачом.

Вылетел Жора из кресла, как пробка из перегретой шипучки. Ладно бы кресло! Но счел нужным принести даже формальное покаяние (возможно, здесь он был единственный раз прав) — и остался без погон и партбилета.

Слетели с места еще полдюжины номенклатурщиков, ставших притчей во языцех; а тут еще наколдовали плановики, и в районе заметно улучшилось снабжение. И — замолчала Узень, так что год спустя в областных организациях память о скандале утихла. Не вспоминали и Деркача, аж до той поры, пока в новые времена не замаячила вдруг фигура некоего тренера по борьбе Узеньской ДСШ. Замелькала сия фигура в делах, не так чтобы слишком связанных со спортивным воспитанием. Например, самая первая прикидка выяснила, что Жора минимум трижды принимал активное участие в перевоспитании кооператоров и итэдэшников на предмет дополнительного налогообложения за участие в популярной Узеньской ярмарке.

Налогообложения, отнюдь не предусмотренного ни местным исполкомом, ни Минфином, зато весьма небезукоризненного с точки зрения уголовного законодательства.

Прикидка проходила при непосредственном Вадиковом участии: в связи с большими сменами тамошнего руководства Осташко две недели провел в Узени, помогая — и приглядываясь. Возможно, Вадик первым заметил, что Деркач — не просто участник, а командир; а чуть позже докопался, что рэкет — видимая, шумная, но не самая важная из Деркачовых забав.

Настоящая профессиональная «раскрутка» требовала обращения к прошлому — там наверняка первые узлы, первые связки, первые цепочки; но материала оказалось всего ничего. Майор Сагайда, только-только назначенный в Узеньский райотдел (считалось, что это — понижение за некие семейные неприглядности), только руками разводил: в архиве не оказалось доброго десятка дел, а еще в десятке зияли обрывки поспешно вырванных страниц… Оказались перебои даже в нумерации журналов дежурств, и что характерно — они удивительно совпадали с пробелами в памяти части личного состава райотдела. Дивны дела твои, господи! Впрочем, так ли дивны? Далеко не все и не всякие факты и документы нужны не только конкретным Жорам, но и милиции как таковой. Милиции, рассматриваемой как некий организм, со своими потребностями и возможностями, свойствами и целями. Можно ведь смотреть на милицию и так — как на организм, а не на временное явление, предназначенное для утоления временной социальной потребности…

На выезде из города потеряли еще несколько минут — завернули на заправку. Из шести колонок работали только две; в очереди скопилась дюжина легковушек.

Матвей Петрович уже и рот раскрыл — давай, мол, до Узени дотянем, но тут произошло маленькое чудо. Колонка на отшибе, возле которой приткнулась серая «Волга», вдруг ожила, подмигнула индикатором и застучала железными внутренностями, Вадик ткнул «пистолет» в горловину, под десятиголосое завистливое ворчание оттарабанил талоны в окошко раздатчице — и вот уже тугая струя ударила в бак.

— Машину запомнили? — спросил Матвей Петрович, разглядывая в зеркальце разочарованную физиономию пристроившегося следом за ними «водилы», — бедняга поверил в устойчивость маленьких чудес.

— Меня, — коротко бросил Вадик и вырулил на трассу.

…Деркача Вадик «раскручивал» особенно старательно — и не стремился привлекать милицию. Тем более, что в Узеньской прокуратуре служил его ровесник и однокашник Денис Комаров, парень вроде бы надежный и исполнительный.

Деркач попался на глаза едва ли не в первый день. Жора был в числе трех верзил, которые во время негласной Вадиковой слежки перепугали, оскорбили и обобрали девчонку-портнишку. Девчонка привезла на толкучку десяток хорошеньких платьичек, скоро и недорого расторговалась и, кажется, просто не приняла всерьез требование рэкетиров. А верзилы затащили ее в пустой павильон, облапали, забрали деньги и пообещали в следующий раз прокачать через групповик, если будет капризничать с уплатой налога.

Многое в Узени лежало на поверхности. Стоило пару часов покрутиться на ярмарке, чтобы свежим взглядом кое-что разглядеть. Например, заметил Вадик, пользуясь своей временной, тогдашней анонимностью в Узени, подкрепленной обыденностью одежды (джинсуха, футболка с «самопальной» лейблой, старые «кроссы»), — как заученно выплачивают «подать» аккуратные бабули, торгующие сивухой в закатанных литровых банках со свежими наклейками «Сок березово-яблочный», как работают и как рассчитываются с громилами шустрые «наперсточники»; как снимают клиентов дневные шлюхи и обслуживают их в дальней комнатке сапожного павильона.