чем отличается от тогдашнего. Это означает, что ориентированные на будущее решения в духе Розы Люксембург находятся в лучшем случае в зачаточном состоянии.
Перед СДПГ стояла тогда принципиальная дилемма: чем сильнее партия становилась, чем больше голосов избирателей она получала (женщины еще не имели права голоса), тем чаще ее вожди подчеркивали ненависть ко всему буржуазному обществу, но в то же время чувствовали себя как дома в парламентских коридорах. Они были не в состоянии соединить политическую практику массовой партии с ее революционными целями. Эдуард Бернштейн попытался теоретически разрешить эту ситуацию. Роза Люксембург сразу поняла, что такое решение ведет к самоуспокоенности в руководстве и некоторой части партии, лишая ее перспективы классовой борьбы и справедливого общества.
В предисловии к статье «Социальная реформа или революция» она писала: «Название этой работы может на первый взгляд удивить. Социальная реформа или революция? Разве может социал-демократия быть против социальной реформы? Или она может противопоставлять социальную революцию, переворот существующего порядка, составляющий ее конечную цель, социальной реформе? Разумеется, нет… Для социал-демократии существует неразрывная связь между социальной реформой и социальной революцией, причем борьба за социальную реформу является для нее средством, а социальный переворот – целью»[1].
Позиционирование в «споре о ревизионизме» тогда и сегодня определяется тем, как те или иные деятели понимают политику. Для Розы Люксембург бескомпромиссный гуманизм и развитое чувство справедливости были движущей силой ее политических действий, а также ее научной деятельности. Взятие власти и сохранение власти не имели для нее первостепенного значения, в лучшем случае они были средством для достижения цели.
В сегодняшних дискуссиях не явно, но всегда присутствует реальное понимание политики, поскольку среди левых, социалистов и коммунистов и сегодня существуют резкие различия в понимании политики, которые, впрочем, как правило, не озвучиваются открыто и ясно.
Под впечатлением первой мировой войны Роза Люксембург писала: «Самое решительное революционное действие и самая сердечная человечность – только в этом истинное дыхание социализма»[2]. Ее бескомпромиссный идеализм призван постоянно напоминать рабочему движению о том, что оно должно сохранять верность своим изначально революционным, ориентированным на гуманизм перспективам.
Роза Люксембург безжалостно критиковала социал-демократическое партийное руководство, упрекая его в том, что никто не руководит партией в революционном, гуманистическом духе, никто не чувствует себя ответственным за это. Результат: сползание в рутину, стремление поднять значение реформ как эрзаца революционной борьбы, растущее влияние профсоюзной бюрократии и ориентированного на прибавку голосов предвыборного аппарата партии, короче говоря – политика, ведущая к оппортунистическому приспособлению к капитализму[3].
Чем сильнее становилось недовольство Розы Люксембург политикой партии, тем интенсивнее она занималась теорией империализма и массовой забастовкой – в попытке вернуть реальности империалистического общества в партию, восстановить в ней равновесие.
Роза Люксембург никогда не оказывалась в ситуации, когда приходилось бы обсуждать свои взгляды в связи с конкретным участием в правительстве. Сегодня все изменилось. Все чаще левые, социалистические партии оказываются в ситуации, когда они берут на себя правительственную ответственность. На наших конференциях и семинарах нередко резко критиковалось то, как конкретно реализуется участие в правительствах.
На всемирном социальном форуме в Порто Алегре в контексте базовых взглядов Розы Люксембург на демократию и ее понимания политики и политических партий обсуждался вопрос о том, может ли левое правительство, такое, например, как правительство во главе с Лулой в Бразилии, установить социальную справедливость, как этого добиться, или у него нет для этого ни единого шанса в нынешних условиях неолиберальной глобализации. Политических деятелей в Бразилии упрекали и в личном фиаско.
В Буэнос-Айресе речь шла об оценке стратегии левых сил, а именно об их участии в правительстве. В Бразилии и Уругвае, к примеру, левые получили мандат на правительственную ответственность, благодаря анти-неолиберальным программам, обещаниям предоставить бедной части населения большее участие в распределении общественного богатства и более справедливые возможности развития. По мнению выступавших, итог оказался весьма отрезвляющим в Бразилии, частично также в Уругвае.
Основная критика сводилась к следующему:
– Социализм как цель перестал быть очевидным.
– Отсутствие альтернативной экономической политики, которая бы поощряла научно-техническое развитие и одновременно помогала решать социальные вопросы.
– Правила игры с международными капиталистическими деятелями не были изменены, условия МВФ дисциплинированно исполнялись, а 60 процентов детей по-прежнему жили в бедности.
– Внутрипартийная демократия не получила должного развития, необходимого взаимодействия между партией и представителями правительства де факто не было.
– Профсоюзы оказались в трудной ситуации: являясь зачастую членами правящих партий, они были вынуждены поддерживать их политику. С другой стороны, они видели в политике правительства угрозу изменения баланса между трудом и капиталом. Предоставление иностранному капиталу хороших условий вело к конфликтам с правами трудящихся в этой стране, что создавало угрозу для обратной связи с социальной базой правительства.
В Бразилии левые более 15 лет делали ставку на Лулу, сконцентрировавшись на одной личности и не разработав стратегии влияния на людей на руководящих постах, стратегии, не допускающей их очевидного отчуждения от целей партий и союзных движений. Сомнения высказывались и в отношении Чавеса в Венесуэле как серьезной перспективы для Латинской Америки. Пропасть между завышенными обещаниями в ходе предвыборной борьбы и реально возможным в конкретной политике после победы также называлась как одна из причин разочарований. Резкая полемика разгорелась после того, как один из выступавших высказал мнение, что в отношении Кубы нельзя говорить о социализме, поскольку там нет демократии.
Отрадно, что такие дискуссии ведутся в деловой и аргументированной форме. Запрет думать, изоляция, претензии на истину еще не полностью исчезли, но все больше становятся побочными явлениями. Мировые социальные форумы сделали такую открытость главным лозунгом, и такой подход наблюдается на европейских и других региональных социальных форумах. Подобная политическая культура является новой для левых и представляет собой, на мой взгляд, главную предпосылку для того, чтобы левые снова стали политико-способной силой в мире, в котором далеко не все разделяют левые, социалистические, представления об устройстве общества.
По-прежнему активно обсуждаются взгляды Розы Люксембург на демократию – как в теоретическом плане, так и с точки зрения влияния на левую политику. На конференции в Китае ее воззрения на демократию сравнивали со взглядами Мао Цзедуна. На нашей конференции об этом будет говорить проф. Ванг, и я не хочу предвосхищать его выступление. Общее мнение свелось к тому, что взгляды Мао на Большую демократию сильно отличаются от точки зрения Розы Люксембург относительно прямой демократии, что культурная революция в Китае разрушила имевшиеся ростки демократии и привела к анархии, число жертв которой, по меньшей мере, не уступает жертвам сталинизма.
Обсуждалось также соотношение демократии и централизма, и при этом не оспаривалось,