Читать интересную книгу Жизнь за президента. Тайны ХХ века - Инна Тронина

– Вы великолепно говорите по-русски, миссис Осборн! – Елена первая обрела дар речи. – Позвольте узнать каким образом…

– Ничего удивительного.

Старушка пошла быстрее. Видимо, ей придал сил потрясающий эффект, вызванный неожиданным признанием.

– Я родилась в Петрограде за неделю до большевистского переворота. Меня звали Анна Ильина…

– Невероятно! Я тоже из Питера! – Лена даже взвизгнула от удивления. – А миссис Уинстон знает, что вы?..

– Нет-нет, Марта не знает, хотя мы давно знакомы. Для неё я – Энн Осборн. Это фамилия моего первого мужа Джона. Мы обвенчались в сорок третьем, перед его отъездом на фронт. Вот, пожалуйста, садитесь. Места хватит всем.

Старушка с облегчением опустилась на ещё тёплый мрамор скамьи, положила на колени ридикюль, а трость прислонила к скамье.

– А вы откуда, Артём? Тоже из России?

– Нет, с Украины. Родился в Харькове, но потом наша семья переехала в Киев. – Гримба тоже плюхнулся на скамью.

Лена устроилась слева от старушки, бессознательно стараясь поддержать её плечом.

– Теперь мне кажется, что именно этого дня я ждала долгие годы, – еле слышно сказала Анна.

Силы покинули её, но разум оставался кристально ясным и твёрдым. Давно уже не привычная речь не лилась так свободно, без запинок и пауз.

– Наверное, до осени мне не дотянуть. И я должна многое рассказать вам, своим землякам. Мне уже никогда не увидеть низкое пасмурное небо, не услышать плеск Невы. Меня похоронят вот здесь, видите? Рядом с могилой сына достаточно места. Завещание составлено, остаётся только ждать. Душа моя устремится в Петербург, а тело останется под вязами. Я так и не смогла привыкнуть к ярким, ненатуральным краскам юга. Обязательно переехала бы, к примеру, в Канаду. Но именно здесь погиб сын, и я не имею права предать его ещё раз. Моя семья жила в Петрограде на Александровском проспекте. Я узнала, что теперь он носит имя Добролюбова. Меня крестили в Князь-Владимирском соборе. Я считаю, что Марте пока ни к чему знать об этом. Но я специально попросила её дать мне вас в провожатые. Сказала, что отпустила прислугу на сегодня. Я поняла, что должна исповедаться как можно скорее. Не могу сказать, что здесь не бывает русских. Бывают, но они, несмотря, ни на что, чужие мне люди. Мне не хочется быть с ними откровенной. А вы мне понравились. Марта Уинстон рассказывала о своём госте. Оказалось, что и девушка у него прехорошенькая.

Анна чуть повернула голову, чтобы лучше рассмотреть Елену, и в её сморщенных ушах сверкнули бриллианты. Елена не стала объяснять ей, что она – вовсе не девушка Артёма, а просто однокашница, как выражались раньше. К делу это никакого отношения не имело.

– Милые дети мои! – Голос старушки снова зазвучал торжественно, печально. – Мне мало осталось жить, а я хочу оставить миру свою правду. Хоть кто-то должен знать, что произошло почти сорок пять лет назад. По сравнению с трагедией целого государства остаётся незамеченной боль одного человека. Взгляните… – Анна попыталась приподняться, но не сумела, и потому указала на камень концом своей тросточки. – Моему сыну Александру было девятнадцать. Наверное, вы с ним ровесники…

– Мы чуть старше, – дрогнувшим голосом сказала Елена.

Круглое лицо Артёма похудело, и он зачем-то одёрнул короткие рукава рубашки-поло.

Надпись на белом мраморе гласила, что здесь покоится несчастный Александер Джон Осборн, погибший 22 ноября 1963 года.

– Нам за двадцать.

– Это ничего. – Анна смотрела на них мокрыми синими глазами, шарила рукой в сумочке и никак не могла найти платок. – Ничего… – Она всхлипнула. – Мой первый муж, чью фамилию я приняла после развода со вторым, погиб на Второй мировой. Это случилось в Тихом океане, в сорок четвёртом, Я осталась на седьмом месяце беременности. Восемнадцатого сентября родила двойню, сына и дочь. Девочка умерла сразу же, а мальчик был со мной девятнадцать лет и два месяца…

– Какая жалость!

Елена не знала, что должна говорить сейчас, и надо ли вообще бросать реплики. Артём, привыкший выражаться на жаргоне, про себя, наверное, произнёс: «Аффтар жжёт!», но вслух, разумеется, ничего не сказал и только пошевелил толстыми губами.

– Сейчас бы ему было шестьдесят четыре, – пробормотал Гримба и прикусил язык, не зная, как прореагирует безутешная мать. Но всё-таки не утерпел и осведомился: – А что конкретно случилось с вашим сыном?

– Он застрелился. Так поступали офицеры, будучи не в силах пережить позор, бесчестье. Не одно поколение Ильиных посвятило себя военной службе. Видимо, характер и воля деда, полковника царской армии, перешли и Алексу. И его отец, Джон… Он ведь героически погиб в морском бою с японцами. Сын не мог быть другим. И вышло так, что он проиграл неравный, безнадёжный бой. Его дух был мёртв, а тело ещё жило. В таком состоянии Алекс существовать не мог и поэтому убил себя. Уехал в Техас-Сити, это совсем недалеко отсюда. В порту, зайдя предварительно по грудь в воду, спустил курок. А накануне мне приснился ужасный сон. Как будто я сбежала из госпиталя, где родила его. Во сне я несла на руках новорожденного сына, его босые ножки торчали из пелёнок, а головка была обмотана белым. И я, как ни старалась, не смогла стащить ткань с личика и натянуть на ножки…

Лена Яблонская, вытащив платочек из кармашка клетчатой ковбойки, вытирала слёзы. Артём Гримба крепился, сжимая крупные кулаки на коленях. Анна Осборн, приглядевшись, схватила их за руки.

– Вы жалеете его?! Плачете по моему сыну, Елена? Пошли вам обоим судьба долгие и счастливые годы жизни, пошли счастье! Алекс, Саша, как я его мысленно называла, не захотел жить, так проживите за него! Моих слёз и слёз невесты Терезы ему мало, он требует ещё. Мне кажется, что сын не хочет встречаться со мной и вынуждает прозябать вот так – в тоске, в одиночестве. Он жаждет покаяния. Да, я виновата больше других – не сберегла, не уследила. Он оставил мне вот эту записку.

Анна открыла сумочку, достала истёртый до лохмотьев листок бумаги.

– Почти сорок пять лет я читаю её и не могу понять… Зачем всё же он так поступил, не подумал о нас? Как когда-то его предки умирали за царя, сын пожелал умереть за своего президента. А тот был уже мёртв. Это ужасно! Ничего не исправить… Моя жизнь с тех пор – ад. Не знаю, обрету ли я покой после смерти. Казалось, чаша страданий испита до дна. Ведь моя жизнь складывалась не очень счастливо. Моего дядю, Павла Ильина, тоже офицера, убили ещё во время Февральской революции. В те же дни папа, рано овдовевший и очень виноватый перед покойной супругой, женился на англичанке, гувернантке своих детей. Она уже была беременна мною. Первая папина жена была француженка, принявшая православие. Маме перед венчанием пришлось сделать то же самое. Сразу же после взятия Зимнего дворца отец принял решение. Спустя две недели он вывез семью через Белоостров в Финляндию. Далее мы перебрались на мамину родину в Ковентри. Я училась говорить сразу на трёх языках – английском, русском и французском. Уже после, в Америке, меня все считали англичанкой. Кстати, я гостила в Петербурге, когда он ещё назывался Ленинградом. Лет восемнадцать назад, при Горбачёве. Побывала, кроме обычных экскурсий, и у нашего дома, побродила по улицам. Несмотря на то, что практически не жила в России, поняла, что люблю её. Слёзы подступали к горлу, когда я видела свой родной город и понимала, что уже никогда не смогу вернуться. А вот Алекс даже не подозревал о том, что имеет русские корни. О греческих корнях знал, да… В той атмосфере страха и подозрительности, что царила здесь, мальчику не следовало переживать ещё и из-за этого. Он и без того был чересчур ранимым. Американкой я стала в сороковом. Уехала вместе с Владимиром, сводным братом. Сначала мы жили в Айове, у деда миссис Уинстон. Это потомственные фермеры. Разводили коров, выращивали кукурузу. Они – очень дальние мамины родственники. Когда мой отец скончался от осложнённого воспаления лёгких, мама собралась замуж за своего друга детства, владельца нескольких небольших магазинчиков. Мы, дети, начали самостоятельную жизнь. Красавице Натали повезло больше всех. Она во Франции, у родственников по матери, встретила настоящего аристократа по фамилии де Лаваль. Вышла за него замуж, поселилась в роскошном замке близ Парижа. Владимир остался в Айове, занялся торговлей автомобилями. Жил то лучше, то хуже. Завёл четверых детей, которым оставил весьма скромное наследство. Умер двадцать лет назад от инфаркта. Поскольку у меня нет наследников, моё немалое имущество должно перейти к племянникам и их потомкам. Впрямую они об этом не говорят, соблюдают приличия. Но я чувствую – ждут…

Лена вспомнила прекрасную трёхэтажную виллу под черепичной крышей, с пальмами и папоротниками во дворе с видом на изумрудно-лазурный Мексиканский залив. Приёмную, где они с Артёмом сегодня дожидались появления миссис Осборн. Там были диваны и кресла, обтянутые чёрной кожей, чёрный же камин, настоящий персидский ковёр на полу. В этой вилле, кроме чёрной, были бежевая, красная, зелёная и голубая комнаты. И в каждой – не только обои с мебелью, но и камин соответствующего цвета. Вилла имела при себе лужайку, сад, пруд. Судя по тому, в каком образцовом порядке содержались дом и сад, а также парк автомобилей, миссис Осборн тратила на это немалые деньги. Племянников можно было понять – куш на кону стоял нехилый…