Вегас…
Я хмурюсь, а Эмре понимающе улыбается.
— Начало доходить? — он сбивает меня с мыслей, потому что говорит по-русски. Пусть с сильным акцентом, но я удивлена. За почти год, который мы провели вместе, он с трудом выучил несколько фраз, а тут неприкрытый сарказм.
— Ты похож на толстого бегемота, — говорю совершенно спокойным тоном, будто выдаю нечто с сакральным смыслом. Проверяю его.
Тот чешет бороду и отвечает чуть ломано:
— Не похож, я худ.
— И где это ты успел получить такие познания?
— Бизнес. С русскими. Много командировка.
На меня внезапно накатывает такая волна обиды. Она топит меня с головой. Значит, пока я тут страдала, что он где-то неприлично далеко от меня, в другой стране и в другом мире, Эмре Демир спокойно выгуливал свои ужасные лаковые туфли по русским бульварам? И даже не поинтересовался, как у меня дела, пока ему не понадобился развод?
Кстати, о разводе.
— Объясни, почему ты считаешь, что мы женаты.
Потому что я все еще не верю в этот абсурд.
— Потому что у Элвиса оказалось полное право благословлять союзы, — отвечает уже бегло на турецком. — Пусть и не на небесах, но на бумаге точно.
— Это похоже на бред.
Я пытаюсь быстро перебрать в голове события той ночи, но… одни урывки…
Его клятва.
Мое да.
Много шампанского.
Мы падаем, когда он, неся меня на руках, спотыкается о порог номера.
Он срывает с меня белое платье-сорочку, которое я купила в магазине на первом этаже отеля.
Бог мой…
— Если ты сейчас узнал о разводе, значит… — не договариваю, потому что сама понимаю, что это значит.
Значит, он решил жениться на другой. Кольца еще нет, но, видимо, скоро появится. Как только он избавится от меня.
— Свадьба через три месяца, нужно решать вопрос сейчас. Детей у нас нет, так что должны развести быстро и без проблем.
— Это если я захочу.
Он приподнимает брови.
— А почему ты можешь не захотеть? — и снова этот огонек в карих глазах. — Будешь шантажировать меня? Так я заплачу. Сколько тебе нужно?
Фу.
— Иди ты! — рычу я и бросаюсь к двери, чтобы показать ему наглядно, куда идти.
Но он очень быстро перехватывает меня за руку, толкает спиной к стене, куда я больно врезаюсь лопатками. Все его черты лица сильно заостряются, кажется, теперь он и правда зол. Только меня не испугаешь этой турецкой натурой. Знаю я, какой он. Видела и в худшем состоянии. Он всегда себя контролировал. Правда, тогда я ему была нужна, а сейчас…
— Не смей. Меня. Говорить. Куда. Идти!
Это слишком громко, чтобы никто не услышал.
— Наташка! Что у тебя там? — вдруг стучит мама в комнату. И я подпрыгиваю, а этому хоть бы хны. Даже не моргнул лишний раз.
— Ничего, мам, кино смотрю. Про злого грубого неотесанного мужлана, — выплевываю ему в лицо, испытывая его терпение. Я знаю, что играю с огнем. Но во мне так горит обида!
Я никогда не была и не буду тихой серой мышью. Я солнце — так всегда говорила бабушка. И если надо, спалю дотла.
— А кто приходил?
— Соседка денег просила.
— Ох уж эта Вера Сергеевна, пусть бы сначала те пятьсот рублей отдала, а то делает вид, что память ей стерло. Прямо как у Озге, но ее-то машина сбила. У нее-то и правда амнезия! — мама снова болтает об очередном сериала, а Эмре… он вдруг… этот говнюк начинает смеяться!
А через несколько секунд в голос ржать.
И тут уже на кино не спихнешь.
— Ната-аш, у тебя там кто-то есть?
Мама, не надо.
— Натаа-аш.
Эмре толкает меня к шкафу, а сам открывает дверь и, улыбаясь во все тридцать два идеально белых зуба, протягивает руку моей маме.
— Добрый вэчер, — здоровается он, а мама вот-вот, кажется, упадет в обморок. Потому что если бы я была фанаткой турецких сериалов, я бы точно шлепнулась. Потому что засранец Эмре Демир очень хорош собой: высокий, статный, и при этом почти европейской внешности, одет с иголочки и… чертовски сексуален. У меня не было шансов не влюбиться с первой секунды, как я его увидела.
Почему он выбрал из всех меня? Вот это так и осталось для меня загадкой.
— Ма-ам, — зовет моя мама бабушку.
И слыша, как та, шаркая ногами по полу, идет к нам и ругается на кого-то из сериальных героев под нос, прикрываю глаза, потому что знаю, что тут точно рванет.
— Ох, мамочки мои! — и бабуля вспоминает свою маму. — Серкан Болат, ты ли это?
Глава 3
— Наташечка… — бормочет мама. — А это не тот ли твой начальник-красавчик? Мы на фотографиях видели, да, мам?
— Да-да, видели-видели… — бормочет бабушка, и они обе хватают моего “мужа” за руки и тащат в гостиную, поставив на паузу свою «Канарейку» или… не знаю, как называется сериал, но между собой они его называют именно так.
— Рассказывайте, с чем пожаловали, — улыбается мама, пока бабушка тащит с кухни чай.
Господи, она чай в армуду налила. Я им сервиз из шести чайных турецких чашек привезла с практики, и они из них пьют только по особым поводам. Ну и пока серию “Канарейки” смотрят.
Чай Эмре не понравится, я по его лицу вижу. Это совсем не тот, к которому он привык, потому что бабушка заварила обычный “Ахмад” из пакетика.
— Я приехал разводиться с вашей дочерью, — спокойно говорит Эмре, пока мои родственницы млеют от его акцента.
Млеют… ровно до той секунды, когда до них не доходит смысл его слов.
Раз-во-дить-ся.
Ну вот зачем он так сразу и без предупреждения-то?
— Наташа? — мама смотрит на меня, щурится. — Ты что! Была замужем?
— Нет, — смеюсь я, машу рукой и качаю головой для верности. — Нет, конечно, нет. Нет. Да нет, точно!
Мама усаживает на диван сначала бабушку, потом садится сама, а я стою посреди комнаты, как будто принесла из школы двойку. И самое дикое, что Эмре Демир сидит посреди гостиной, изучает узор на ковре, перед ним чай на столике, накрытом вязаной салфеткой. Сидит он на советском стуле с шатающейся ножкой. Ну это сюр какой-то. Эмре не из этой жизни, из совсем другой! Красивой, стамбульской жизни, которую мне показали, а потом… потом дали под зад пинка.
— Рассказывай, — цедит мама сквозь зубы, и мы с Эмре переглядываемся, я пальцем изображаю, что перережу ему горло за самоуправство, а он щурится на меня, мол, ну попробуй.
— П-помните, я на практику уезжала от института, да? Ну я там работала… и вот Эмре был мой начальник, типа…
— Без типа! — восклицает мама, включив учительницу.
Эмре как-то распрямляется весь, почуяв, у кого тут власть.
Так-то! Это ты еще в регистратуре у моей бабушки талончик не просил, мажор на черном Бентли. Вот где спесь с людей сбивают.
— Мы с Эмре работали. Я была его ассистенткой. Так вышло, не знаю, зачем я ему понадобилась, было много претендентов, — начинаю говорить быстрее, он закатывает глаза и утыкается лбом в ладонь. Как знакомо… всегда так делал.
— Да даже и не знаю, — ворчит он по-турецки.
У туркоманок инфаркт.
— Приглянулась она ему, — улыбается мама.
— Ой, а детишки какие будут!
— А нам бы дачу в Бодруме, да, мам?
— Вы что тут устроили! Слышали? Раз-вод! Не будет никаких детишек, — восклицаю, понимая, что у Эмре достаточно знаний русского, чтобы понять этот бред.
— Ты продолжай, продолжай, — торопит мама.
— Ну и мы… вроде как влюбились. Ну или думали, что влюбились, — бросаю взгляд на Эмре, который слушает мой рассказ не менее внимательно, чем родственницы, но как-то скептически, будто ожидает вранья. Уткнулся виском в кулак руки и попивает чай, вижу, что еле терпит вкус. — Была командировка в Америку, и там пара выходных, которые превратились в неделю. До свадьбы вроде как, ну… ну что я вам рассказываю. Короче…
— Без короче.
— Мама! КОРОЧЕ, поехали в Вегас развеяться и набрели на часовню, где Элвис нам предложил пожениться. И это нам показалось смешным. И мы поженились. Там же сняли номер. И в общем… Казалось, что это весело и не правда, а оказалось, видимо, что правда. Все, конец истории. Теперь этот тип, которого я не видела давным-давно, хочет жениться на другой, и ему нужен развод. Все!