Почему у нее до восемнадцати лет не было парня? Мальчишек знакомых полно, а вот своего, такого, чтобы с ним можно было гулять по вечерам или ходить в кино на последний ряд? Чаще всего она гуляла с двумя друзьями, которые и приходили к ней только вдвоем. А однажды, когда она забыла дома перчатки – дело было зимой, – они грели ее руки в своих карманах. Один грел левую, другой – правую, и каждый потихоньку пожимал ее пальцы…
На втором курсе института, на дне рождения ее подруги, она и познакомилась с Аркадием – двоюродным братом именинницы. Он как раз приехал в отпуск. Их геологическая партия нашла месторождение, кажется, полевого шпата. Аркадий после трехмесячного отсутствия целыми днями валялся на диване и маялся от безделья. Вот его и пригласили Женьке на голову! Этой дурочке показалось, что перед ней необычный романтический герой, немногословный и мужественный – ведь о геологах пели: «Ты – ветра и солнца брат!»
В довершение ко всему Аркадий пригласил трех девушек, включая Евгению, в ресторан, где расплачивался такими крупными купюрами, которые Кондратьева видела прежде лишь у мамы в кошельке. Стипендию такими деньгами им не давали.
Конечно, теперь-то она понимает, что все делалось в расчете на ее наивность: и подчеркнутая скупость фраз, и – не жалобы, упаси Бог! – шутливые сетования на нелегкую профессию, которая не позволяет даже нормально встречаться с девушкой. Только познакомишься, и вот уж труба зовет! Словом, Евгения, не сводя с геолога сияющих глаз, через неделю пошла с ним в загс.
Никаких других парней не было. До Аркадия она даже ни с кем не целовалась. Вопреки анекдотам и всяческим россказням о том, что девушек в их городе не найти днем с огнем, замуж она выходила невинной. Аркадий – ее единственный мужчина, так что упрекать Евгению в какой-то гиперсексуальности глупо. И вряд ли она такой уродилась…
Вот какие мысли промелькнули в ее голове, когда она сидела с Виктором на этом огромном бревне.
Почему-то никаких угрызений совести она не испытывала. Вроде незнакомый мужчина, и она уже не девушка, замужняя женщина, – свекровь все время напоминала ей об этом, да, видно, напрасно тратила слова!
Они как-то сразу перешли на ты и говорили, говорили, словно были знакомы сто лет.
– Я думал, ты будешь кокетничать, тянуть слова, притворяться холодной и недоступной…
– Почему это я должна притворяться?
– Потому что красивые женщины обычно стараются набить себе цену.
Евгения не знала, обижаться ей или нет: с одной стороны, ничего хорошего нет в том, что она производит впечатление кокетки, но замечание, что она – красивая женщина, ей польстило.
– Возможно, – продолжал он между тем задумчиво, – что твоя игра потоньше: попытаться превратить мужчину в задушевного друга, сыграть на доверии, он расслабится, размякнет и – пожалуйста, бери его голыми руками! Теперь он ничего этакого себе позволить не может, чтобы твоего доверия не обмануть. Не жди, со мной такой номер не пройдет!
– Да не собираюсь я играть на твоем доверии! – возмутилась Евгения. – Просто сидим рядом, разговариваем. Это к чему-нибудь обязывает?
– Тогда давай пойдем ко мне, – предложил он. – Все же вечера еще холодные.
Какой странный мужчина. Он и не пытался маскировать свои намерения.
– Рано! – хмыкнула она, подделываясь под его тон.
– Главное, чтобы не поздно. Раз уж мы так откровенны, хочу успокоить: я не насилую женщин… против их воли.
– А можно насиловать по их воле?
Он внимательно посмотрел на нее и покачал головой:
– Все ясно. Тяжелый случай налицо: примитивные представления о жизни, отягощенные бытовым ханжеством… Конечно, можно, Женя. И даже приходится.
Напросилась! Теперь ее обвинили в ханжестве. Вот что значит нездоровое любопытство. Незаметно они сползли на скользкую тему. Здесь у них явно разные весовые категории. Наверняка Виктор даже не представляет себе, насколько неграмотна она в подобных вопросах. То есть литературу она читала, кино смотрела, но в жизни ее все выглядело намного проще. И неинтереснее.
– Небось любишь все расставлять по местам, чтобы было правильно, как положено? – продолжал почему-то злиться он.
– Не пойму, кто ты?
– По специальности? Или по призванию? Не волнуйся, не сексуальный маньяк.
– Все так говорят! – пошутила она фразой из какого-то кинофильма и поймала себя на мысли, что вовсе не боится его. От жизни устала, что ли?
– Скорее, я исследователь, – задумчиво проговорил он.
– Исследователь женщин?
– А разве это чудо природы всесторонне исследовано? И не осталось никаких тайн?
– И у тебя есть лаборатория?
– К сожалению, однокомнатная. Но с ванной.
– Это удобно, – согласилась Евгения. – Тогда ты наверняка холостяк?
– Женя, ты неоригинальна. Этот вопрос задают обычно девяносто процентов женщин.
– Женщины, переведенные на проценты… Фраза, достойная исследователя. Можно подумать, речь идет по крайней мере о гареме царя Соломона.
– Гарем бы я не потянул. Не в смысле мужской силы, а в материальном отношении – их же всех пришлось бы содержать!
Разговор между ними стал выглядеть какой-то балансировкой на грани пошлости и пустого трепа, поэтому Евгения решила: пора и честь знать! Она поднялась с бревна и проговорила светским тоном:
– Благодарю за доставленное удовольствие видеть вас!
– Ну ты даешь! – присвистнул он, не трогаясь с места. – А говорила, что не кокетка. Чего это вдруг ты спохватилась? Вспомнила о супружеском долге? Забыла сварить борщ?
Она фыркнула.
– Я тебе неприятен?
– Отнюдь!
Вот черт, опять кого-то копирует! Неужели действительно она не умеет общаться по-человечески?
– Тогда пойдем.
И она пошла. Не думая о том, что кто-то из знакомых может ее увидеть. Об Аркадии она почему-то не вспомнила.
Квартира ее нежданного знакомого вовсе не была похожа на вертеп, чего она в глубине души боялась. И похоже, не было в ней постоянной женщины. И шторы на окнах были, и тахта покрыта хорошим покрывалом, и картина на стене намекала на некий уют… Но огромный музыкальный центр на полкомнаты, инструменты в ящике, у батареи, стопки кассет повсюду…
– Да разведен я, разведен! – сказал он раздраженно – что-то такое уловил в том интересе, с которым она оглядывала его квартиру. – Никто посторонний сюда не войдет, никто не постучит! Это моя квартира!
– Пожалуйста, – пожала плечами Евгения. – Я на нее вовсе не претендую.
– Прости! – Он поцеловал ее руку. – Не обиделась? Я быстро. Поскучай немного.
Он не стал включать верхний свет, зажег торшер с темно-бордовым абажуром и поставил какую-то музыку. Знакомое, подумалось Евгении. Хампердинк, что ли? Но вслух она своих догадок высказывать не стала, чтобы не попасть пальцем в небо. Наверняка он меломан, знаток… Музыка как-то незаметно захватила ее. Она будто лилась потоком со всех стен и мягко окутывала, завораживая. Что там говорил по этому поводу Остап Бендер? «Типичный охмуреж под звуки мандолины». Кажется, она произнесла это вслух, потому что вернувшийся из кухни с подносом Виктор кивнул: