Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Без конца твердит она,
– Что поделать? Чем заняться?
Где она, судьба моя?
Аль в монахини податься?
Али в дальние края?
Бароненок-постреленок –
На коленях. Схож с отцом.
И играет из пеленок
Золотым ее кольцом.
А барон… То лечит раны,
То калечится опять,
То – палить ему кораны,
То – хаджей ему лобзать.
То с вассалов дань сбирает,
То сеньорам отдает,
То хандрит, когда ристалит,
То постится – зелье пьет.
Что жене до тех брожений?
В сад глядит, глядеть устав…
Тут в саду с огромной шеей
Появляется жираф.
С зоосада ль городского,
То ли с озера он Чад?
Видно, так – зашел. И снова
Через час пойдет назад.
Под окно жираф подходит
(Метров 30 надо рвом),
Глазом розовым поводит
И заглядывает в дом.
И баронка, как девчонка,
Из окошка в тот же миг,
На свою взвалив ребенка,
На жирафью шею – Прыг!
Через месяц или боле
Возвращается барон.
В доме пыль и холод колет
Из распахнутых окон.
Сел он. Кресло заскрипело.
За окном осенний стон.
– Скучно, скучно… надоело, –
Шепчет брошенный барон.
– Что любить? Чему отдаться?
В чем он, корень бытия?
Аль в монахи мне податься?
Али в дальние края?
И не снявши лат и гетров,
В кресле – сиднем. Месяц? год?
Тут в саду каким-то ветром
Появился бегемот.
С голодухи или сдуру,
То ли с чаду, только вот –
Под окном шершавой шкурой
Трет деревья бегемот.
И барон, тоску лихую
Вместе с пылью сбросив вмиг,
Как на лошадь боевую,
Из окна на шкуру – Прыг!
И помчал, пришпоря звонко,
Через ров и сто канав
К баронессе с бароненком
В ту же степь, что и жираф.
… Впрочем, мне какое дело?
Там озоны, тут вино.
Я гляжу – твержу в окно:
– Скучно, скучно – надоело…
«То ли где торосов глыбы …»
То ли где торосов глыбы,
То ли где страна Судан, –
Ходит-бродит чудо-рыба
По прозванью Лабардан.
То ли дом ее на суше
Занял я при дележе –
Только травит она душу
Мне который год уже.
И во сне меня тревожит,
Бьет хвостом по бороде
И одною мыслью гложет:
Может, место мне в воде?
Может, зря копчу я небо,
Может, зря хожу пешком,
И приличней в море мне бы
Плавать с красным гребешком?
Плавниками резать воду,
Через жабры воздух гнать,
Рыбью славную породу
Раз в году возобновлять.
Может быть, случилась штука,
Перепутав пару душ:
Лабардану – в море мука,
А меня не держит сушь.
Но откуда же, откуда,
Коли я из тех пород,
Лохмота-зверек-зануда
У меня в груди живет?
И растет там тихой сапой,
Голова – как в горле ком,
И скребет шершавой лапой
И шершавым языком.
А порою – как завоет!
Пасть оскалит, шерсть торчком,
И когтями рвет живое,
И катается волчком…
И уж тут – не рыбья жижа,
Так горит, что не залить…
Может, это просто грыжа?
Может, к доктору сходить?
Старый анекдот
Разбит был штормом пароход.
На остров неприметный
Лишь трое выплыли из вод –
На ящике буфетном.
Джон, Жан, Иван… Сглотнув тоску,
Открыли ящик, сдюжив,
А там – флаконов коньяку
Хороших пара дюжин.
Тогда Иван, сорвав банан –
Чего ж судьбе перечить! –
Из кожуры слепил стакан
И предложил: «За встречу».
Похорошело… Дело – вздор.
Купнулись… Солнце бродит.
Зашел за Вечность разговор –
Пора вторую, вроде.
Свернули пробку. – Что? Вода?
– Нет, джин… – И Джинн из плена:
– Приказывайте, господа! –
К песку склонил колена.
Воскликнул Джон: – Мне миллион!
И за Гудзон – ракетой…
И в тот же миг растаял он
В глубоком небе где-то.
Воскликнул Жан: – В Париже дом!
Шансон, Мадам и денег…
И где был Жан, на месте том
Пустой остался берег.
– А что тебе? – устало Джинн
К Ивану обратился,
А тот глядел, как перед ним
Седой песок катился…
– Ох-хо-хо-хо, – вздохнул Иван, –
Сидели ж так приятно…
Послушай, Джинн, – сказал Иван, –
Верни ты их обратно.
Романсы
(1)
Перед долгою дорогой
Не спеши кричать «Вперед!»
Ведь у дальнего порога,
У холодного порога –
Там тебя никто не ждет.
Будет степь вокруг яриться,
Будет снег колючий сечь,
И не раз еще приснится,
В снах бредовых будет сниться
Взгляд последний в чаде свеч.
Злой мороз до сердца ранит,
Взять бы хлыст – взбодрить коня…
Нету сил, – чем шибче сани,
Чем быстрее мчатся сани, –
Тем ты дальше от меня.
(2)
Мадам, Сиваш уже не наш,
И Вам с вечерним пароходом
Спешить пора к нейтральным водам,
Взяв незатейливый багаж.
Мадам, к закату день грядет,
Проверьте деньги и билеты,
Ведь говорят, в сезоне этом
Последний это пароход.
Мадам, позвольте еще раз
Вуали Вашей прикоснуться.
А там, вернуться-не вернуться –
Зависеть будет не от Вас.
Пора. Стреляют… Добрый путь!
Не стоит в траур одеваться.
Вам – плыть, а нам резон остаться,
Чтоб Вам вернуться. Как-нибудь…
Дож, дождь, мост, рябь…
Из унижений – в яркий просвет –
тыщи историй на протяжении
полторы или более тысяч лет,
и своя история – явь.
Отцы и бабушки, прадеды и…
в великолепии
гущи прошлого и густоты
темной и яркой.
Из
смысла и красоты.
А мы –
на пол-шага
на белизну сегодняшних бумаг.
Как?
сделать из сегодняшнего вечера
Историю.
Рыцарь. И божья коровка
на постылом с гербом щите,
и у лошади на хвосте –
средневековый репейник –
больше размером
на два сантиметра
в диаметре
нынешнего.
(Рыцарь – метр шестьдесят.)
И осенние листья летят…
Зигфриду под лопатку.
А ты спишь и меня ругаешь.
А я люблю тебя,
как закат бордовый,
с такой же кровью и таким же счастьем.
На каждый прошедший рассвет молясь
и ненавидя себя лениво.
Река, мост… дождь прошел.
Дож проехал с своей догарессой.
Каббала – из той же серии, что КОБОЛ.
А счастье – просто как запах леса,
как подосиновик – сам растет,
не как пельмени – лепить годами…
И по логике в этот момент
лист чернильный мой выдрало ветром
и забросило в кучу листвы осенней,
одинаковой для Запада и Востока.
И мозг полоня,
на реке – сразу пять событий:
баржи с мусором, оптом вчетыре
слепленных,
воняя и восхищая
великолепьем абсурда.
Плюс
два теплохода напоперек,
как бледные oтраженья,
и
мелкая яхта миллионера,
плетущаяся в хвосте.
Итого – семь.
Инфантильность рыцарей – хуже нету.
Мусульмане властвуют по всему свету.
Но.
Девы, Закаты, Мосты и Горы,
и Собаки всяческой масти
остаются все еще в области нашей власти.
«Давит, давит небо ясно …»
Давит, давит небо ясно
И ветвистые пути,
И кусты с листвою красной
Обожгут, того гляди.
Неизвестные созданья
Под рубашкою, как тать,
Ни щавели, ни герани,
Ни ромашки погадать.
Ни ручья с ключом речистым,
Ни тропинки за ручьем,
Знай, следы с пятой когтистой –
Пуще сторожа с ружьем.
Гукнет что-то… Так не выпь ведь,
Не болотная душа.
Ни пожрать тебе, ни выпить,
Ни покоя, ни шиша.
Как же жить? Без ног в колоды,
Без конвоя, без сумы…
В клетке – хочется свободы.
В стужь таежную – тюрьмы.
«Возле ног – пока поземка …»
Возле ног – пока поземка,
Степь – глубокая, как чад,
Пара травок одиноко
Из-под снега чуть торчат.
Впереди – мутней сивухи,
Приближается буран,
Солнца шар, прижамши ухи,
Закатился под курган.
Позади – село Любава,
На пути – Запутный Дол,
Вольный ветер с вольным правом
Вольно тронул под подол.
Обернуться – не вернуться,
Отлежаться – не доспать,
Вот уж в воздухе, как блюдца,
Хлопья жирные летять.
Вот и снегу по колена,
Ни одной травы вокруг,
Да в носу позеленело,
Да в ушанку стук-да-стук.
Вот и выдохлась поземка,
Пухи хлещут, как хлысты.
А поди, дойдем, дойдем-ка
До критической черты…
«Я хочу с тобой в Толедо …»
Я хочу с тобой в Толедо.
Там, где странная река
Обнимает место это,
Водопадна и мелка,
Где живут не наши духи
В дырах узких площадей,
На булыжниках, где плюхи
Крестоносских лошадей,
В щель затиснуться сырую,
Где с роландовых коней
Переплет засохшей сбруи
Между замшевых камней.
Позабыть, что было ведал,
Снять обеты, с Вас – парчу.
Я хочу с тобой в Толедо,