Читать интересную книгу «Если», 2003 № 10 - Журнал «Если»

— Может, он ваньку валял?

— Когда богатый дядя ваньку валяет и в таком прикиде заваливается, он все-таки перед этим моется. А от Немки несло, как из скотомогильника. Бомж, который забрел на халяву погреться, и ничего больше!

— Ни хрена себе… — пробормотал Вишняков.

* * *

В классе, как положено, были свои лидеры и «робинзоны». Лидеры, три мальчика и три девочки, объединились в компанию. Тут же нашлись охотники примкнуть. Пошли козни и интриги, расколовшие класс.

Немка из всех отщепенцев был самый невменяемый. Его не выперли из школы лишь потому, что сидел он очень-очень тихо, придраться было не к чему.

Вторым убогим был Алик Колопенко. С первого класса человека прозвали «Клоп», и кличка приросла. Он был маленький, черненький, плотненький и очень шустрый. Алька был немного не в своем уме — он собирал фигурки, что-то вроде оловянных солдатиков, и всюду таскал их с собой.

Третьей была девчонка, вспомнил Вишняков, Алка, рыжая, в очках, тихоня, вроде Немки. Тощенькая, маленькая и, невзирая на цвет волос, какая-то блеклая. Ей полагалось так вылинять годкам к сорока, не раньше.

Воспоминания были сумбурны и совершенно не объясняли, откуда у нищего Немки взялись деньги, чтобы купить сыну джип.

«А откуда вообще могут быть деньги у человека, которого идиоты родители назвали Наум?» — спросил себя Вишняков. Не то чтобы он увлекался мистикой — нет, до вражды с черными кошками было далеко. Просто он откуда-то знал, что лучше всего жить с именем и фамилией, которые никого не раздражают. Вот, скажем, неплохо живется Александрам, Николаям, Андреям, Анатолиям, звуки их имен для всех нейтральны. А Наум Адлер — в этом есть что-то несуразно-вызывающее. Адлер, кажется, по-немецки орел. Орел Немка! Еще хорошо, что Вишняков совершил это лингвистическое открытие в зрелые годы, читая мемуары о войне, а не в школьные. Орла Немку заклевали бы окончательно.

И вдруг Вишняков вспомнил. Не то, что давало бы ключик к сегодняшней встрече, совсем другое, очень неприятное.

Кажется, они тогда учились в пятом классе. И был очередной идиотский месячник чистых тетрадок. И директриса ходила по классам, проверяла выложенные на парты тетрадки, говорила о первостепенном значении аккуратности; ее явление народу было событием мирового значения. Вишняков вспомнил старую дуру, толстую, как афишная тумба, с огромным гладким узлом на затылке.

У Немки, понятное дело, о тетрадки только ленивый ног не вытирал. На них и жирные пятна имелись, и отпечатки подошв, и обложки были надорваны, а уж Немкин почерк вообще был общим восторгом. Директриса увидела этот кошмар, велела Немке встать — и понесла, и понесла!

Классная, которая уже смирилась с неряшливостью тихого мальчика, ничем не могла помочь. Дети просто сжались и боялись дышать.

Вдруг Немка заорал. Что он выкрикивал в лицо старой дуре, захлебываясь, рыдая, брызжа слюной, никто так и не разобрал. Директриса прикрикнула на него, но тут мальчишка просто завизжал, как резаный, и затопал ногами.

— Это же псих! — с тем директриса и отступила, а к Немке наконец-то подошла классная.

— Нема, выйди в коридор, — велела она. — Кому говорю? В коридор!

Он тряс перед собой кулаками и бормотал невнятицу.

— Алла, выведи его, — распорядилась классная.

Алка тут же вскочила, взяла Немку за руку, и он покорно за ней поплелся. Дверь закрылась.

— С ним это бывает, — сказала классная директрисе. — Не волнуйтесь, девочка его успокоит.

— Его в спецшколу надо!

— Я же вам говорила…

— Завтра же позвоню в РОНО!

— Я еще два года назад говорила…

Класс молчал. Всех ошарашило, что взрослые беседовали, как будто тут не было тридцати шести мальчиков и девочек.

Что Немка — псих, знали с первого класса. Что он в истерике слушается только Алку, тоже выяснилось довольно быстро. Но всем казалось, что это — дело класса и классной, а директрисе про Немкины психования знать незачем.

На следующий день к директрисе приходила Немкина мама — худенькая, испуганная, такая же узкоплечая и сутуленькая, с такими же огромными жалобными глазищами. Больше о спецшколе речи не было.

Вишняков крепко поскреб в затылке.

Два полюса имела эта история, и на одном стоял псих, почему-то избежавший спецшколы, на другом — более чем благополучный, красивый, спортивный, выдержанный юноша. Юноша, который увез Марину!

Немка доплелся до выпускного класса в одиночестве. С годами он почти перестал общаться с ребятами, а общался только с Аликом Клопом. И с рыжей Алкой. Это, кажется, и дружбой-то не было — просто лишь с ними Немка и разговаривал, и во что-то непонятное они с Клопом играли. А после выпускного — стоп, а был ли он вообще на выпускном? — Немка пропал. Кто-то говорил, что мать пристроила его на завод, учеником слесаря-токаря, и там, на безымянном заводе, его след затерялся окончательно.

Откуда же в таком случае взялся джип?

* * *

— Вот тут я и живу, — сказала Марина банальные слова.

— Я знаю, — ответил ее спутник. — На третьем этаже.

Теперь следовало не менее банально предложить чаю.

— Хочешь чаю?

— Хочу.

Они вышли из джипа, и юноша закрыл машину.

— У меня печенье, могу бутерброды сделать. А то вон в маркетс пирожные всегда есть. Любишь сладкое?

— Почему нет?

Марину немного смущала сдержанность этого стройного мальчика. Он знал себе цену. И даже то, как он начал за ней ухаживать, было оттенено неугасимым и бессонным чувством собственного достоинства.

Она ловила себя на том, что в его присутствии немножко суетится…

В гости на ужин, постепенно переходящий в завтрак, он не напрашивался. Это и так было ясно — хочет, хочет. Но не станет ставить в неловкое положение ни Марину, ни себя.

А она, прекрасно чувствуя одиннадцать лет разницы в возрасте, то устремлялась к нему, то отступала.

И наконец решилась.

В прихожей их встретил флегматичный Кешка.

— Ему уже одиннадцать, — сказала Марина. — Знал бы ты его раньше. Он никому слова не давал сказать. А теперь словно разучился лаять.

— Может, сперва его выгулять? — предложил гость.

И стало ясно — он здесь останется. Надолго. До утра.

— Нет, он привык попозже, — не выдавая радости, ответила Марина. — Сейчас чайник включу.

На стол она накрыла в комнате — красиво, с льняными салфетками ручной работы, с чашками настоящего фарфора, а не молочного французского стекла. Он сел, налил ей и себе чаю. Воспитанный мальчик, подумала Марина, и как же он начнет?

— Давно хотела спросить: почему у тебя такое несовременное имя?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});