Читать интересную книгу Сказания древа КОРЪ - Сергей Сокуров

В тот предрассветный час они оказались в погребе первыми. Выбрали стол у глухой стены под скатом крестового свода. Помещение наполнилось зычными голосами. Артиллерист и «линейный», оба голубоглазые и белые лицами, отличались высоким ростом и плотным сложением. Двое других (инженер и гусар) – были заметно ниже их, худощавы, быстры и ловки в движениях, глазами и ликом темны. Объединяли молодую четвёрку одинаковые волосы на голове, светло-русые и слегка волнистые. Если для пары великанов они были естественны, то их смуглые спутники выглядели так, будто надели парики из чужих волос.

Одинаковая «масть» громогласного «квартета» навела хозяина на предположение, что перед ним кровные братья. Он, разумеется, не видел и не слышал, как у входа в погребок, на вежливое требование патрульного офицера представиться, старший по чину, поручик полевой артиллерии, назвал четыре имени, добавляя к каждому «сын Борисов». При этом, произнося «Андрей», склонил голову и щёлкнул каблуками.

Раскрою истину. Двое гигантов, погодки (один из них – Андрей), наследовали дородство, окраску кожи и глаз матушки, природной волжанки. Младшие братья пошли в отца, человека неизвестно откуда пришлого на Нижегородчину, чернявого, как цыган, сухого и выносливого, точно мул, наградившего ребят трубным голосом. Он передал детям и мулье своё здоровье. Матушкиного же и на саму себя не хватило. Зато она одарила всех наследников чудесными своими волосами, ибо Борис Иванович, сколько помнили его родные, под вечным картузом ничего не имел, кроме черепа, обтянутого вытертым до блеска пергаментом.

Из разговора, происходившего за столом, Эшмо уверился в своём предположении и выудил много любопытного. В частности, он понял причину трудного сбора братьев. Мудрено было собраться офицерам из разных полков, гнавших Бонапарта.

Свела Борисовичей кончина батюшки, вдовца, который сам пахал в родовой вотчине на правобережье Волги, следовательно, однодворца. «Однодворцами» называли людей служилого сословия, владевших землёй в один двор, да «душами» наперечёт пальцев одной руки. Одним двором такой барин с семьёй и люди его жили, хоть в разных избах; вместе и поле обрабатывали. Борис Иванович, пристроив сыновей на царскую службу, кормил дочерей. Как им теперь без отца? Понятно, почему был невесел разговор горе-наследников за дешёвым вином.

Обсудив письмо сестры, полученное Андреем, теперь старшим в роду, одобрили его решение отпуска не просить. Посчитали постыдным для русского офицера в такое время уклониться от французских пуль. Правда, старший умолчал о другой причине остаться в строю: «А вдруг какая «дура», мне предназначенная, другому брату достанется! Как жить с таким грехом?»

– Антонине отпишу, – поставил точку Андрей, – хозяйство беречь бабьими силами с помощью Архипа да Силантия… Кто ещё там живой? – (ответа не получил, продолжил). – А как поход закончим, тогда порешим, кому из нас на земле быть, кому дальше лямку тянуть, офицерским жалованьем довольствоваться.

– Ежели кому будет решать, – воспользовался паузой безусый подпрапорщик, самый младший из четвёрки. Быстро заглянул в глаза братьев, увидел в них одни вопросы. – Война, как пить дать, ещё годы продлится. Может, никого из нас и в живых не останется. Так что давайте сразу бумагу в Нижний составим: так, мол, и так, отказываемся от наследства в пользу незамужних сестёр.

Мысль недавнего выпускника Санкт-Петербургского инженерного училища, одобрил второй из гигантов, пехотный подпоручик:

– А что, верно толкует Петруша. Оставим Ивановку сёстрам. По правде, я складывать свои кости в землях немецких не намерен, только домой мне ходу нет. Там всё равно, что христарадничать. Лучше уж до конца «ать-два, ать-два». Император наш, полагаю, наградит слуг своих, живота за него и за Отечество не щадивших. Давайте Бога просить, чтобы помог узурпатора одолеть в Европах этих. За труд и награда будет.

«Чёрный гусар», в чине корнета, досадливым жестом прервал брата. Три пары глаз уставились на него. Первый из младших братьев, более чернявый, чем Петруша, с пушистыми усиками, умудрялся быть одновременно и весело-нервным и угрюмым.

– Эка хватил, Игнатий! Держи карман шире! Что за проклятая русская натура всё у Боженьки выпрашивать, да на царя-батюшку надеяться. По мне, лишь руки наши собственные нам в помощь да голова, да удача в придачу, которая идёт навстречу тем, кто не ждёт её на печи, а ищет по всем направлениям.

Андрей глянул на третьяка строго и снисходительно:

– Что за особа такая – удача? Поясни.

Гусар вопрос в шутку не перевёл, неудовольствия поручика (теперь ставшего отцом для младших) не побоялся, понёсся дальше, горячась всё больше.

– Простите, братцы, за речи не по чину. Темнота вы ивановская, даром училища, словесные да арифметические, покончили и возле образованных трётесь. Удача – девица капризная: сегодня – такая, завтра – иная; то наградит вдруг, то как липку обдерёт – неудачей обернётся. С неё нельзя глаз спускать и, главное, не перечить ей. Но, принимая зло, как неизбежность, избавляться от него праведно. Не терять чести и достоинства. То есть быть верным слову и своим убеждениям, меньше мечтать пустопорожне, больше трудится в поте лица своего. Удача достойного заметит и оценит, и, глядишь, вновь на добро расщедрится. Только она никогда не догоняет ленивца, бредущего вслепую. Она становится на пути между целью и тем, кто уверенно идёт к задуманному через завалы и ямы и гадает: наградить – не награждать, а то и вовсе сделать дорогу непроходимой. Поравняешься с ней, тогда и решит.

Игнатию монолог наскучил:

– Нагородил ты словес, Сергей, угомонись! Выпьем лучше за нашу удачу.

– А мне плеснёте, кавалеры?

В световом круге от подвешенной над столом масляной лампы под жестяным абажуром показалась тонкая рука с серебряным блюдцем, на котором стоял на высокой ножке узкий бокал из хрусталя. Короткое замешательство, и мужчины вскочили. Упала табуретка. Андрей поставил её на место и переместился на шаг вбок, жестом приглашая незнакомку разделить с офицерами стол.

– Благодарю вас. За удачу пьют стоя.

Голос – глубокое, звучное контральто – завораживал. Братья подчинились ему. Петруша, начав с бокала дамы, стал было разливать из кувшина остатки вина, да Сергей, спохватившись, остановил его окликом:

– Эшмо! Неси лучшее, что есть, не этой дряни!

Хозяина за прилавком не оказалось. Гусар завертел головой, всматриваясь в затенённые углы – куда девался чёрт носатый? И замер, изумлённый: сквозь хрусталь бокала на серебряном блюдце просвечивало искристое вино гранатового цвета. Перевёл взгляд на стакан старшего брата, уже наполненный наполовину. То же самое – солнечный дар лучших виноградников юга. А ведь несколько минут назад из этого кувшина, что держал в руках растерянный последыш, они, соблазнённые дешевизной, пили мутную, бурого цвета жидкость, не столько пьянящую, сколько вбивающую в мозг тупой кол. Взял из рук младшего кувшин, подозрительно заглянул в него, понюхал. И запах другой – ну, просто аромат райского сада! Осторожно стал разливать по пустым ещё стаканам. Чудо повторялось. Видимо, братья Сергея этого не заметили. Они во все глаза разглядывали незнакомку, а та, ловя взгляды молодых мужчин, отвечала каждому лукавым прищуром странных очей и лёгкой улыбкой узких и бледных, красиво очерченных губ.

Когда гусар перехватил взгляд женщины, ему открылась тайна её глаз. Они у неё были слегка раскосы и разно окрашены (левый – насыщенного бирюзового цвета, правый – карий, тёмного оттенка). Занимало воображение и несоответствие между молодым, без единой морщинки, чистым лицом и ровно седыми, с блеском начищенного серебра волосами. Зачёсанные от висков и высокого лба к затылку и там схваченные чёрной лентой, они ниспадали из-под банта крупными локонами до пояса. Небольшая её головка с мелкими чертами несколько скуластого, смуглого или сохранившего летний загар лица была не покрыта, точно у девушки. «Разночтение» внешних признаков не давало возможности определить её возраст.

На незнакомке поверх кофточки из чёрного шёлка была надета бархатная безрукавка бордового цвета, расшитая речным жемчугом, обтягивающая маленькую грудь. Узкие плечи покрывала чёрная шаль. Такого же цвета юбка спускалась от тонкой талии, стянутой широким красным поясом, округлыми складками до середины голеней. Стройность бесстыдно открытых ног подчёркивали изящные полусапожки чёрной кожи, также расшитые речным жемчугом.

Сергей отметил про себя цветовое сходство своего мундира с нарядом незнакомки: чёрное и красное. Ему удалось рассмотреть это сказочное видение во весь рост и со всех сторон, когда он обходил стол, чтобы не тянуться через него к даме с протянутой стопкой, подобно мужлану. Гусар галантно прикоснулся краем своего захватанного, стакана к донышку сверкающего бесцветным хрусталём бокала и умудрился, как полагалось благородному русскому офицеру, поцеловать «фарфоровый» (определил он) мизинчик.