Читать интересную книгу Семиклассницы - Мария Прилежаева

— Ох, и ловка ж ты врать, Наташка! — с восхищением воскликнула Феня, но тут же снова опечалилась: — А жалко мне тебя!

— А мне, думаешь, тебя не жалко? — ответила Наташа, раскаиваясь в том, что недавно сердилась на Феню.

Они остановились у плетня, густо заросшего потемневшей от утренних заморозков крапивой.

Сизые дымки потянулись над соломенными крышами, коровы с мычаньем расходились по дворам.

— Обещаем непременно свидеться, — сказала Феня.

— Свидеться что, — возразила Наташа. — Что-нибудь поважнее надо обещать.

— Ну, обещаем до гроба помнить.

— Ладно. Честное пионерское, не забуду. И ты скажи.

— Не сойти мне с этого места, век буду помнить.

Они помолчали.

— Вернулся бы Ленька! — сказала Феня. — Свадьбу ему сыграем. Невест в деревне полно. Тебя из Москвы на свадьбу выпишем. Со всей родней. Как увидимся, так и расскажем, что с кем было. А вот бы угадать, что с нами будет!

Со стороны интерната послышался звук пионерского горна.

— Прощай, Феня! — сказала Наташа и, стыдясь своего волнения, неловко пожала ей руку и пошла домой.

Феня постояла, посмотрела на дорогу, пока Наташа не скрылась, вытерла кулаком глаза и вдруг, увидев овцу с ягнятами, забредших за околицу, выломала из плетня хворостину и помчалась загонять овец, досадуя на то, что дома ни одно дело без нее не обходится, и на то, что интернатские уезжают, а ее, Фенина, жизнь все не обертывается на легкий лад и никогда уж, видно, не обернется.

II

Поезд шел вторые сутки. Поля сменялись лесами, потом снова начинались поля. Рано наступал вечер. Окна задергивали занавесками. Лампочка слабо освещала одно купе, в остальных стоял полумрак. Стучали колеса. Ребята, поспорив о том, чья очередь занять верх, забирались на полки. Перед сном рассказывали сказки и разные истории, но сказки наскучили, истории тоже не получались. Не засыпали долго, а утром поднимались чуть свет.

К концу третьих суток начались подмосковные дачи. Летели заборы, телеграфные столбы и платформы, московское небо летело навстречу.

На перроне ожидала толпа. Из вагонов кричали и на перроне тоже кричали и толкались. Наташа стояла у скамьи, держась одной рукой за чемодан, а другой за мешок. От волнения Наташа боялась выглянуть в окно, а когда все-таки выглянула, сразу увидала Катю и маму. Катя махала портфелем и дергала маму за рукав. Наташа не разглядела маму. Она вся вдруг ослабела и не могла поднять чемодан. Катя протолкалась в купе и принялась трясти Наташу за плечо, приговаривая:

— Вот ты какая! Выросла! Мама! — кричала Катя в окно. — Она выросла. Она высоченная стала!

Дома Наташа всему удивлялась. Она несколько раз повернула выключатель, озаряя комнату светом и погружая ее во мрак. Присела на диван, радуясь тому, что он пружинит. Раскрыла книжный шкаф. Она шумно восхищалась вещами, потому что стеснялась высказать свою любовь к маме и Кате. Катя задавала бессвязные вопросы, не дожидалась ответа и снова спрашивала. Потом пили чай. Наташа разложила на тарелке Фенины лепешки и поставила бутылку с медом. Она старалась сделать равнодушный вид, но лицо у нее само расплывалось в довольную улыбку.

— Ой-ой! — закричала Катя. — Ты роскошно жила в своей Нечаевке. Мама, иди скорей питаться!

Наташе было приятно. Пока они ели, Наташа рассматривала их поочередно. Мама не изменилась. Она только стала молчаливей, чем раньше. Кроме того, Наташе показалось, что мама стала меньше ростом. Впрочем, все в доме стало меньше. И круглый стол перед диваном, и кожаное кресло, в котором можно было утонуть, забравшись с ногами, и даже рояль. Мама сидела в кресле и мешала ложечкой чай. У нее были худые руки с голубыми жилками. Мама улыбалась, слушая, как Катя болтает.

Наташа подумала: «Как хорошо, что мы вместе!»

Ей захотелось потереться щекой о мамину руку с голубыми жилками. Но за два года в Нечаевке она отвыкла ласкаться и стеснялась.

А мама, как будто догадалась, потянулась к Наташе и потрепала ее курчавые светлые волосы.

— Вот и приехала, — сказала мама. — Мы стосковались по тебе, выдумщица!

Наташа зарумянилась от радости и хотела ответить: «Мамочка! Как я тебя люблю!», но неожиданно для себя кивнула на Катю и сказала:

— Она тоже выдумщица.

— Обе вы у меня, — усмехнулась мама.

Мама не изменилась. Но Катя стала другой. Новое было неуловимо и неясно.

— У тебя глаза какие-то стали, особенные, — сказала Наташа.

Катя покраснела и ничего не ответила.

— Как я рада, — призналась Наташа, блаженно вздыхая, — что приехала домой.

В это время за окнами что-то глухо ударило. Сначала ухнуло, потом мерно и неторопливо прокатилось — тах, тах, тах.

— Браво! — закричала Катя. — Счастливая Наталка: только приехала — сразу салют!

Они выбежали на улицу. Наташа спотыкалась в темноте. Катя вела ее за руку, и Наташа пыталась объяснить на ходу:

— Знаешь, мы подъезжаем к Москве, а я думаю — вдруг отвыкла. Вдруг приеду, а мне все равно. А оказывается…

Снова ухнуло, в небо взлетели зеленые, желтые и красные ракеты. Небо расцвело, рассыпалось сверкающим дождем и погасло. Наташа смотрела молча, боясь что-нибудь пропустить. Когда небо вспыхивало и после осыпалось на землю блестящими брызгами, видны были резкие очертания зданий, стремительные линии улиц и силуэты людей. Было празднично и строго.

Утром Наташа сквозь сон услышала: кто-то присел к ней на кровать. Она зарылась поглубже в подушку, но чья-то рука легла ей на глаза.

— Уйдите, выспаться не дадут! — пробормотала Наташа и вдруг проснулась, сразу села и увидела маму.

Мама была одета и держала на коленях портфель.

Наташу охватил неожиданный восторг. Она обняла мамину шею, и они посмотрели друг на друга изумленными и счастливыми глазами.

— Батюшки! — сказала Наташа. — А я думала, что я в интернате и меня кто-нибудь будит.

— Нет, — ответила мама. — Но ведь тебе там было неплохо? — спросила она тревожно.

— Что ты! — возразила Наташа, поняв, как мама беспокоилась за нее все это время. — Там было замечательно. А все-таки дома лучше.

— Теперь не так, как до войны, — сказала мама. — Теперь труднее.

— Чепуха!

— Не чепуха, — настаивала мама. — Все довольно сложно. Например, тебе придется и учиться и хозяйничать.

— Что ж тут особенного? — беспечно заметила Наташа.

— У меня работа трудная, — продолжала мама: — начальник цеха. Катя тоже целый день занята. Мы дома только ночуем. Ты уж живи одна.

— Что тут особенного? — снова повторила Наташа. — Ночевать ведь вы будете приходить?

— Да.

— Мама! Давай я тоже на завод поступлю, — внезапно предложила Наташа.

Мама поцеловала Наташу в глаза и в лоб и встала.

— Нет. Ты учись. — Она взглянула на часы. — Ну, мне пора на завод.

Мама ушла, а Катя долежала в постели до последней минуты, потом вскочила из-под одеяла, заметалась по комнате. Не глядя в зеркало, она расчесывала прямые, скобочкой подстриженные темные волосы, роняла вещи и, жуя что-то на ходу, упрашивала Наташу сложить книги в портфель и проверить, на месте ли пропуск в столовую.

— Как же ты без меня обходилась? — удивилась Наташа.

— Да уж так. Перебивалась. Наталка, шаркни мне туфли щеткой. И постель убери. В долг. Я за тебя в воскресенье.

Наконец Катя тоже ушла, и Наташа осталась одна. Ощущение счастья не покидало ее. Она рассматривала вещи, радуясь воспоминаниям, связанным с ними. Она перелистала несколько книг. Книги все были прочитаны — на многих мамины надписи.

Наташа решила наметить план действий. Надо было приготовить обед и подать заявление в школу. Однако некоторое время спустя Наташа подумала, что нет смысла для себя одной готовить обед, в школу тоже необязательно идти сегодня же.

Обрадованная неожиданной свободой, Наташа оделась, заперла квартиру, положила ключ в карман и вышла на улицу. Прежде всего она направилась к метро.

«Вот бы сюда Феню!» — думала она, поднимаясь по лестнице.

Проехавшись по всем направлениям метро и выйдя на последней остановке, Наташа оказалась в Сокольниках.

Аллеи парка были безлюдны, деревья стары и голы, уродливо повисли сучья, и ветер гнал по дорожке сухие листья. Наташа постояла в пустом парке. «Неинтересно, — решила она. — Поеду на выставку», — и вернулась в метро. Она сошла на Крымском мосту. «Что такое? — изумилась Наташа. — Все новое. Ничего не узнать».

Массивный, в стальных пролетах мост, легко летящий над водой, нестройные ярусы зданий, уходящие к горизонту, и широкое сизое небо, прильнувшее к крышам, и светлое облако, заблудившееся над просторами города, и каменные берега реки. «Москва! Вот ты какая!»

— Эй, Тихонова! Погоди!

Наташа обернулась. Ее догоняли два интернатских мальчика. Один из них, Федя Русанов, рослый, красивый, загорелый, в пальто нараспашку, и с ним первый его друг — Дима Добросклонов, Тасин брат. Дима был на год моложе Таси, но учился с ней в одном классе. Дима был малокровен, рассеян и всегда что-нибудь придумывал или изобретал. Федя верил всем Диминым выдумкам. Чем фантастичнее были Димины планы, тем больше они нравились Феде.